Комендор (СИ) - Стрельников Владимир Валериевич - Страница 20

— Чего задумался, молодец? — справа из раздавшихся кустов вышел высокий и крепкий немолодой мужик с посохом. Бородат, чуть сутул. Явно очень силен, плечи широченные, ладони как лопаты. А глаза как весенняя трава зелены, так и тянут…

Я встряхнул головой, разгоняя наваждение.

— Силен, силен ведьмак. Спасибо за подношение, уважил старика. Обычно ваш брат-некромант силой берет, да наглостью, а ты древние обычаи блюдешь, стараешься лишнего не рушить. Я за тобой приглядываю, как ты из моря выполз. Скромный ты, но крепкий, сам никуда не лезешь, но тех, кто на тебя посягает, враз последней смерти придаешь. Кстати, спасибо тебе за подношение под Перуновым дубом, давно его кровью не кропили.

— Э-э-э… дедушка, про какой именно дуб вы говорите? — если честно, то я не понял его завершающую фразу.

— Ну, тот, под которым ты, внучек, тех двоих прикончил. От зарубленного тобой знатно кровушкой плеснуло, знатно. И под корень, и на ствол, и в землицу натекло… хорошее подношение, давно такого не было в моем лесу. — Старик усмехнулся и сел на внезапно вывернувшийся из земли корень. Поглядел на валяющегося и поскуливающего оборотня, усмехнулся и ткнул его посохом. — Хватит скулить, сам виноват. Ишь ты, столько годов серебристым ходил, а тут решил масть на огневку сменить. Радуйся, что жив, особливо после этой твоей выходки. Ты ж своей сутью поклялся, неумок.

— Еще раз извините, но тому дереву вряд ли больше двухсот лет. А культ Перуна был свергнут во времена становления христианской веры, — вежливо перебил я Лешего, прервав воспитательный процесс.

— Парень, глуп ты и зелен, по молодости. И если молодость пройдет сама, то вот глупость может и остаться. Ишь ты. Свергнут христианством. Ты же про Перуна помнишь? «Чур меня» говоришь? Значит, он пусть и не в полной силе, но живет. А насчет дуба… любое дерево, в которое ударила молонья, Перуново. Так-то, отрок! — старик гулко прихлопнул по корню ладонью. Поглядел на меня, на дирижабль, и спросил:

— Ты когда это железо разбирать-то будешь?

— Не знаю, — честно ответил я. — Я с кораблями такого типа дел не имел, я понятия не имею о внутреннем устройстве, разрушениях, полученных в результате боя и жесткой посадки, последствий коррозии. Тут думать надо и не торопиться. Операционная и вообще госпиталь я даже не знаю где.

— Ишь. Не торопится он… — Леший снова усмехнулся. Хлопнул ладонями по коленям и встал с импровизированного кресла. — Ну. Тогда добро пожаловать в мои приделы. И это… этого полухвостого или добей, или в фамильяры введи. Мне такой неудачник в моем лесу даром не нать и с деньгами не нать. Озлобится он, шалить начнет, людишек драть… мне это надо, карательную экспедицию Северного Союза? Некроманты и боевые воздушные машины в боевом единении — страшная сила. Еще выжгут мне пол-леса.

— Какой Северный Союз, извините? — я удивился. Такой страны я не помню вообще. — Может, Советский Союз?

— Нет, СССР давно почил… Мыш! Мыша! Где ты, толстяк хвостатый?! — неожиданно гулко рявкнул старик.

— И нечего так орать. Я готовил документы, так как кое-что давно понял. Этот молодой человек является иномирянином, и его здорово заинтересуют особенности нашего мира, — откуда-то из-под ног раздался негромкий, слегка писклявый, но полный собственного достоинства голос. — Сегодня двадцатое июля две тысячи двести сорокового года.

11:23. 20 июля 2240 года. В лесах Турции, на побережье Мраморного моря

Глянув вниз, я увидел очень большую, можно сказать, неимоверно большую, толстую, в круглых очках на носу мышь. Грызун стоял на задних лапах и держал в передних, больше похожих на руки, пухлый портфель.

— Ну, так и разъясни гостю, что да как, да вежливо. А я пойду. Спать хочу, — Леший душевно зевнул, выворачивая челюсть.

— Спасибо, дедушка. Скажите, а водяного и Бабок-Ёжек в вашем лесу нет? А то будет как в сказке, — поблагодарил я старика, заодно задав вертящийся у меня на языке вопрос.

— В какой сказке? А ну, внучек, уважь старика, расскажи-ка мне быль-небыль. Да, заодно пополдничаем, чем богаты, — усмехнувшийся было на моего «дедушку» старик резво обернулся и повел посохом над поляной. На какое-то время полянку окутало зеленое марево, а когда оно развеялось, я с удивлением увидел пару сплетенных из кустов и травы кресел, такой же столик, на котором стояли несколько деревянных чаш и керамических кувшинов. — Вот хлебца у меня нет, извини, внучек.

— У меня есть, дедушка. — Я вытащил из рюкзака пакет с сухарями, и с полупоклоном протянул его Лешему.

— Знает, как деду угодить, — усмехнулся дух леса, и хлопнул меня по плечу, едва не сбив с ног, после чего с уважением принял сухари, и, раскрыв пакет, с удовольствием понюхал. — Хорош хлебушек, хорош. Пшеничка, правда, нездешняя, но все равно, и спечен с душей, и подарен с душей. Благодарю, внучок. Садись пока с Мышем, поснедайте. А я отлучусь ненадолго.

Поглядев на ученую мышь-переростка, я с удивлением увидел, как тот с тоской облизнулся, глядя на пакет с хлебом. Но Леший уже исчез. Стоило мне чуть отвлечься, и старик пропал. А Мыш, грустно вздохнув, приглашающе махнул лапой.

— Пошли кушать, юноша.

— Погодите, товарищ Мыш. Вот, вам тоже хлебушка, угощайтесь, — я вынул из основного пакета с сухарями парочку и протянул их замершему от удивления грызуну.

Глядя на неимоверно быстро уминающего угощение грызуна, я завязал пакет с оставшимся десятком сухарей и пошел к звенящему водой на камнях ручейку руки помыть, да умыться. После чего вытерся полотенцем и уселся за стол, где уже грыз здоровенный окорок лис-оборотень.

Зло глянув на меня, он отвернулся и продолжил рвать острыми зубами копченое мясо.

— Что там Леший говорил насчет фамильяра? Что это вообще такое? — оглядывая угощение, спросил я у севшего рядышком на подобие детского стульчика Мыша.

— Это подчиненная связь одаренного человека и магического существа. Сейчас люди не признают существование магии, хотя активно сталкиваются с ее, в основном негативными, проявлениями. Впрочем, несмотря на неприятие существования, люди вполне активно приспособились к ее использованию и весьма развили в себе различные способности. — Довольный грызун насыпал себе в миску смесь очищенных орехов, добавил сушеных ягод и залил все это янтарным медом.

На столе, кстати, было немало всего. Копченое мясо, мед, орехи, ягоды. Мясо, кстати, совершенно несоленое, пришлось мне извиниться и сходить до своей тачки, чтобы принести банку с солью. Да заодно принес одну из оставшихся бутылок виски. Мало ли, может, Леший любит это дело.

Я оказался прав, Леший высосал практически всю бутылку, разве что я, Мыш и лис-оборотень по рюмке выпили.

Довольный старик заставил меня рассказать ему содержание мультика, напеть песенки из него, и сейчас Леший с удовольствием распевал:

Ему подпевал окосевший с одной рюмки Мыш. Оборотень сидел тихо и хмуро, иногда оглядываясь, и страдальчески глядя на свой куцый хвост.

И ни одного комара! Красотища!

Когда стемнело, вокруг стола зажглись тусклым светом несколько гнилых пеньков, превратив уютную лужайку в какой-то аттракцион ужасов. Из-за кустов кто-то рычал, порой подвывал, там что-то шуршало и кто-то ходил. Но ни Леший, ни Мыш, ни оборотень никоим образом не обращали на это внимание.

04:30. 4 августа 2240 года. В лесах Турции, на побережье Мраморного моря

Утро… это очень красиво. Солнце выкатывается из-за холмов, густо поросших лесом, и заливает расплавленным золотом землю. Птицы на мгновение примолкают и начинают порхать и чирикать с удвоенной силой, носясь по окрестностям и вылавливая жуков и мошек на прокорм своим практически взрослым птенцам.

Вот солнечные лучи докатились до распадка и плеснули на борт дирижабля, заискрив на росе. Я чуть прищурился и откинулся на старом сиденье, когда-то принадлежавшем давно почившему бортстрелку. В углу развороченного попаданием снаряда поста до сих пор стоят в покореженных креплениях издырявленные осколками тяжеленные запасные короба с лентами, а пара стволов с круглыми радиаторами навсегда застыли, взяв на прицел зенит.