Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Поэты 1790–1810-х годов

Воейков Александр Федорович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Поэты 1790–1810-х годов - Воейков Александр Федорович - Страница 55

Изменить размер шрифта:

Нумер третий: на лежанке

Истый Г<линк>а восседит;

Перед, ним дух русский в склянке

Неоткупорен стоит.

«Книга Кормчая» отверста,

А уста отворены,

Сложены десной два перста,

Очи вверх устремлены.

«О Расин! откуда слава?

Я тебя, дружка, поймал:

Из российского „Стоглава“

„Федру“ ты свою украл.

Чувств возвышенных сиянье,

Выражений красота,

В „Андромахе“ — подражанье

„Погребению кота“».

«Ты ль, Хлыстов? — к нему вошедши,

Вскрикнул я. — Тебе ль здесь быть?

Ты дурак, не сумасшедший,

Не с чего тебе сходить!»

— «В Буало я смысл добавил,

Лафонтена я убил,

А Расина переправил!» —

Быстро он проговорил.

И читать мне начал оду…

Я искусно ускользнул

От мучителя; но в воду

Прямо из огня юркнул.

Здесь старик, с лицом печальным,

Букв славянских красоту —

Мажет золотом сусальным

Пресловутую фиту.

И на мебели повсюду

Коронованное кси,

Староверских книжек груду

И в окладе ик и пси,

Том, в сафьян переплетенный,

Тредьяковского стихов

Я увидел, изумленный, —

И узнал, что то Ш<ишк>ов.

Вот Сладковский. Восклицает:

«Се, се россы! Се сам Петр!

Се со всех сторон зияет

Молния из тучных недр!

И чрез Ворсклу, при преправе,

Градов на суше творец

С драгостью пошел ко славе,

А поэме сей — конец!»

Вот Ж<уковск>ий! — В саван длинный

Скутан, лапочки крестом,

Ноги вытянувши чинно,

Черта дразнит языком.

Видеть ведьму вображает:

То глазком ей подмигнет,

То кадит и отпевает,

И трезвонит и ревет.

Вот Картузов! — Он зубами

Бюст грызет Карамзина;

Пена с уст течет ручьями,

Кровью грудь обагрена!

И напрасно мрамор гложет,

Только время тратит в том, —

Он вредить ему не может

Ни зубами, ни пером!

Но С<таневи>ч, в отдаленьи

Усмотрев, что это я,

Возопил в остервененьи:

«Мир! Потомство! за меня

Злому критику отмстите,

Мой из бронзы вылив лик,

Монумент соорудите:

Я велик, велик, велик!»

Чудо! — Под окном на ветке

Крошка Б<атюшк>ов висит

В светлой проволочной клетке;

В баночку с водой глядит,

И поет он сладкогласно:

«Тих, спокоен сверху вид,

Но спустись на дно — ужасный

Крокодил на нем лежит».

Вот И<змайл>ов! — Автор басен,

Рассуждений, эпиграмм,

Он пищит мне: «Я согласен,

Я писатель не для дам.

Мой предмет — носы с прыщами,

Ходим с музою в трактир

Водку пить, есть лук с сельдями —

Мир квартальных есть мой мир».

Вот Плуто́в — нахал в натуре,

Из чужих лоскутьев сшит.

Он — цыган в литературе,

А в торговле книжной — жид.

Вспоминая о прошедшем,

Я дивился лишь тому,

Что зачем он в сумасшедшем,

Не в смирительном дому?

Тут кто? — «Плу́това собака

Забежала вместе с ним».

Так, Флюгарин-забияка

С рыльцем мосичьим своим,

С саблей в петле… «А французской

Крест ужель надеть забыл?

Ведь его ты кровью русской

И предательством купил!»

«Что ж он делает здесь?» — Лает,

Брызжет пеною с брылей,

Мечется, рычит, кусает

И домашних, и друзей.

— «Да на чем он стал помешан?»

— Совесть ум свихнула в нем:

Всё боится быть повешен

Или высечен кнутом!

Вот в передней раб-писатель,

К<арази>н-хамелеон!

Филантроп, законодатель.

Взглянем: что марает он?

Песнь свободе, деспотизму,

Брань и лесть властям земным,

Гимн хвалебный атеизму

И акафист всем святым.