Безумия любви (СИ) - "Дита" - Страница 3

— Ты всё-таки явился, — ледяной тон давался ценой неимоверных усилий.

— Да ты в бешенстве! — Робин криво усмехнулся, дернул плечом. — Что, хочешь меня убить?

Гай скрипнул зубами.

— Не имеет значения, что я хочу, — он опустился на колено и, сжав подбородок пленника, заставил его поднять голову. — Ну, почему? Почему ты пришел, Робин?

Теперь в его голосе была такая боль и тоска, что улыбка сползла с губ Локсли. Гай смотрел в темные глаза, и часть его души безвозвратно тонула в этой шальной мгле.

— Я же тебя предупреждал, — пробормотал он, поднимаясь и расстегивая пояс. Чтобы избавиться от искушения, победить грех, нужно ему поддаться. Гисборн швырнул пояс на солому. Сейчас проклятый демон получит сполна.

— И что ты сделаешь? — прошептал Робин, облизнув губы. — Что сделаешь, Гай?

Тот не ответил. Сжав цепь, которой были скованы руки разбойника, он грубым рывком вздернул его на ноги, развернул спиной. Но неожиданно для самого себя уткнулся горящим лицом ему между лопаток. Робин сдавленно охнул и внезапно подался к нему.

— Так вот зачем ты пришел? — нервно засмеялся Гай. Рука невольно скользнула Робину на грудь, он даже через одежду почувствовал, как напряглись под ладонью литые мышцы. Эта его мощь, прекрасная и притягательная… Какая ирония: единственный, кого он готов признать равным, и с кем мог бы позволить себе проявить слабость — враг. Гай горько улыбнулся.

— Нет, — глухо отозвался Робин. — Я пришел, чтобы увидеть тебя. Дышать без тебя не могу, будь ты проклят!

У Гая потемнело в глазах.

— Чего ты хочешь? — он, уже не в силах сдерживаться, потерся членом о зад Локсли, опустил руку к его промежности, накрыл внушительную выпуклость.

Тот судорожно вздохнул.

— Ну, говори, — ещё движение.

В ответ новый хриплый вздох.

— Говори!

— Тебя, Гай, тебя я хочу, понял? — наконец простонал Робин.

Гай провел языком по пересохшим губам. Мысли путались. Он помедлил, стараясь унять колотившееся сердце, затем выпустил Робина и решительно притянул уже лицом к себе. Поцелуй был осторожным, почти невесомым. Они едва касались друг друга приоткрытыми ртами, смешивая дыхание, заново пробуя на вкус.

— Черт, какой же ты красивый… — Робин пробрался пальцами Гаю под котту, растянул завязки на штанах и сжал твердую плоть. Потом медленно провел дрожащей ладонью от мошонки до головки, осторожно оттянул большим пальцем нежную кожу. Гай задохнулся от этой откровенной ласки, вцепился ему в плечи и, уже ничего не соображая, запрокинул голову. Робин прикусил ему кожу на горле и сильнее обхватил горячий ствол, задвигал рукой резко и быстро. Зажмурившись, Гай подавался ему навстречу, а Робин стонал сквозь зубы и терся возбужденным членом о его бедро. Никого в жизни Гисборн не целовал так, как своего врага, и тот отвечал столь же исступленно.

— Робин, Робин… — выдохнул он, изливаясь в его ладонь, и почти сразу же Локсли вздрогнул всем телом, кончая следом.

Гай уронил голову ему на плечо, с трудом переводя дыхание. Робин на несколько долгих мгновений прижался губами к мокрой от пота шее, гладя закаменевшую спину. Наконец, он вытер ладонь об узорчатую ткань котты и заставил себя отстраниться.

— А теперь уходи, — велел Робин, глядя в серо-синие глаза, еще подернутые дымкой наслаждения. — Увидимся завтра, на площади. Хочу, чтобы ты был одет, как сейчас.

Гай молча поднялся, оправил одежду, выдернул факел из держателя и вышел, не оглядываясь. Но если бы он все же обернулся, то увидел бы, с каким отчаянием смотрит ему вслед Робин.

========== Часть IV. Безумие ==========

Любовь — недуг. Моя душа больна

Томительной, неутолимой жаждой.

Того же яда требует она,

Который отравил ее однажды.

Мой разум-врач любовь мою лечил.

Она отвергла травы и коренья,

И бедный лекарь выбился из сил

И нас покинул, потеряв терпенье.

Отныне мой недуг неизлечим.

Душа ни в чем покоя не находит.

Покинутые разумом моим,

И чувства, и слова по воле бродят.

И долго мне, лишенному ума,

Казался раем ад, а светом — тьма!

Уильям Шекспир, 147 сонет (перевод С. Маршака)

В замке царила тишина, только стража на галереях время от времени бряцала оружием. Гай метался по комнате словно дикий зверь в клетке. Несмотря на усталость, сон не шел. Как можно заснуть, зная, что человек, который стал ему дороже самой жизни, завтра умрет? Да еще в петле! Повесить лорда, пусть и объявленного вне закона! Проклятие! Видеть его на виселице, как он медленно задыхается… Картина представилась столь ярко, что Гая замутило.

Он перебрал множество способов спасти Робина. Даже хотел убедить принца, что Гуда нужно казнить как представителя благородного сословия, мечом. Тогда его отправили бы в Вестминстер — ведь в Ноттингеме нет лобного места для дворян. А по пути разбойники наверняка отбили бы предводителя. Однако именно это было слабой частью плана — его высочество далеко не глуп и подумает о том же. К тому же можно и на себя навлечь подозрения.

— Что же ты натворил, Робин…

Гай не заметил, что простонал это вслух. Никогда прежде он не испытывал такого безысходного отчаяния, не подозревал, что способен на подобные чувства.

Гай ударил кулаком по стене и сильно ссадил кожу на костяшках. Физическая боль выдернула его в реальность. Он посмотрел на медленно стекающие к запястью красные капли. А может, дьявол с ним, с замком, с властью, со всем миром? Безумие, да… Лишиться всего, стать изгоем. С другой стороны, на что ему это самое «всё», если не будет лесного бродяги, так нежданно ворвавшегося в его жизнь и сердце?

Гай опустил руку в таз с водой, смыл кровь, натянул перчатки, дернув щекой, когда замша проехалась по ссадине. Прицепить меч, сунуть за пояс и в рукав по кинжалу было минутным делом. Окинув взглядом покои — уже бывшие — он шагнул через порог.

Однако судьба повернулась к нему спиной. По приказу принца охрану у входа в подземелье утроили. Стражники исподтишка бросали на господина странные взгляды, но ни один не осмелился посмотреть ему в глаза.

— Всё тихо? — Гай заложил руки за спину. Пальцы дрожали.

— Да, милорд, — ответил стражник с нашивками десятника. — Его высочество…

— Его высочество пожелал, чтобы я проверил посты, — ледяным тоном отозвался Гай. — Как твое имя?

— Джайлс, милорд.

— Ты лично головой отвечаешь за пленника, — Гай положил ладонь на рукоять меча. — И если я утром обнаружу, что кто-то из вас выпил хоть глоток вина… — он обвел стражников тяжёлым взглядом, задержавшись на оттопыренных карманах двоих, — то каждый получит тридцать плетей. А ты, Джайлс, — пятьдесят. Тебе все понятно?

— Д-да, милорд, — пробормотал побледневший десятник, думая, что не к добру он сегодня согласился подменить приятеля.

— Не слышу, — тон Гисборна стал еще холоднее.

— Да, милорд, — громче произнес стражник.

Гай удовлетворённо кивнул, развернулся на каблуках и направился вверх по лестнице. Внутри всё обрывалось и было тяжело дышать. Он сжал пораненную руку в кулак. Перчатка натянулась, причиняя боль, за которую Гай уцепился, как за спасительную соломинку. Чтобы не вызывать подозрений, он обошёл еще несколько постов, заглянул в караулку, где устроил разнос за игру в кости, и только после этого вернулся к себе.

Закрыв дверь и заложив засов, Гай рухнул в кресло и стиснул виски, борясь с рвущимся из груди воем. Казалось, что на месте сердца судорожно дергается полумёртвый комок истерзанной плоти. «Я приду… Тебя, Гай, тебя я хочу… Увидимся завтра, на площади…» В ушах звучал голос Робина, а перед глазами как наяву стояло его лицо — то насмешливое, то серьёзное, то искажённое желанием.

Что же делать? Может, неудавшийся побег — это знак господень, расплата за греховную страсть? Гай никогда не отличался набожностью, но сейчас готов был поверить во что угодно. Если так, он заплатит, пусть только Гуд уйдет живым.