Грешник (ЛП) - Стивотер Мэгги - Страница 18

Я взяла этот курс. Я взяла этот курс.

Я пошла в колледж. Я пошла в колледж.

Я собиралась стать врачом. Я собиралась стать врачом.

Если я буду повторять это, как мантру, это не просто станет правдой, это обретет смысл, ну или, по крайней мере, создастся впечатление, что это правда или имеет смысл.

Часы слились в минуты. Утро с Коулом было ярким, а все остальное — черно-белым.

Я продала танк-топ.

Позвонила моя мать:

— Изабел? Ты надела белые штаны?

Однажды кто-то показал мне коллекцию портретов, сделанных фотографом, интересующимся фамильными сходствами. Каждое лицо было фактически двумя, сшитыми вместе: отец с одной стороны, например, а сын с другой. Если бы так сделали со мной и моей матерью, ничего в измененной фотографии не показалось бы зрителям необычным. У нас был одинаковый рост и вес, и мы обе имели светлые волосы и голубые глаза, и одну бровь, что ненавидела тебя. Мы вполне могли носить одежду друг друга, размер подходил, тем не менее, это случалось редко. Меня не интересовали благоразумные юбки, а мою мать не интересовал оголенный живот.

Но белые штаны мы делили. Они были с завышенной талией и зауженными штанинами, по-голливудски шикарны и совершенны. Я надевала их с обрезанными топамы с леопардовым принтом, которые открывали дразнящие полдюйма кожи. Моя мать носила их с облегающей черной блузкой, что, на мой взгляд, было более вызывающе, чем моя версия.

— Кого ты пытаешься впечатлить? — спросила я.

— Не дерзи, — ответила моя мать. — Это было да или нет?

— Я отдала их в химчистку. На них было какое-то пятно. Это было отвратительно. Я не хочу думать об этом.

Моя мать заворчала:

— Это был кофе. Я еду в химчистку сейчас. Я собираюсь забрать их. Когда ты вернешься вечером?

— В восемь, если не будет пробок. Но я сразу же уйду с Софи. Когда ты идешь на работу?

— В восемь, если не будет пробок, — у моей матери была серия ночных дежурств в это время. Часть из них была потому, что она была новым врачом в старой больнице, и ночные дежурства вешали на козлов отпущения, но другая часть — потому, что работать на ночном дежурстве означало, что она могла спать, пока жил реальный мир, на следующий день. Это экономило деньги на вино.

— Что же, хорошо, увидимся завтра, — меня не особо это расстраивало, ровно как и мою мать. Мой выпускной и вступление в совершеннолетие лишь гарантировало социальное одобрение наших отношений. Это не означало, что моя мать была пассивным родителем. Это означало, что она была активной так долго, что отпечаток ее ладони сохранился в моей психике, даже когда она убрала свою руку от меня.

День тянулся. Коул не позвонил. Я не позвонила ему. Чего я хотела? Я не знала.

Если вы собираетесь вступить в отношения с рок-звездой, но он снимается в реалити-шоу, которое в результате приведет к смерти или госпитализации одного или обоих из вас, как вы поступите?

а) рассмеюсь и закрою дверь;

б) осторожно попрошу его прекратить;

в) закрою дверь и оставлю ему немного личного времени;

г) объясню, чем опасна мастурбация;

д) доложу о нем старшей медсестре.

В конце дня пришел муж Сьерры, Марк. На самом деле, у него не было определенной цели, но ему нравилось приходить и возиться с квитанциями, типа того. Я не была полностью уверена, чем он занимался, чтобы жить. Что-то вроде мужчины-модели. У него был тот тип лица, которым продают очки.

— Эй, красотка, — поздоровался он со мной. Из его уст «красотка» звучало более весело, чем когда Сьерра говорила это. Сьерра использовала «пышный», «красивый», «желанный» и «любимый» так же, как другие люди использовали неопределенные артикли. Я предполагала, что Марк действительно подразумевал, что я красотка, также я предполагала, что он находил красивыми всех монстров Сьерры. Но почему бы и нет? Мы все были наняты для того, чтобы выглядеть определенным образом, который говорил бы о том, что все мы стремимся выглядеть, как Сьерра, и он, очевидно, считал ее привлекательной.

Я не ответила, но приподняла одну бровь, что было тем же самым для меня.

— Что ты делаешь?

— Учу.

— Что?

Я почти сказала «мастурбацию», потому что это было бы забавно, но после того, как Марк только что назвал меня красоткой, это было бы похоже на флирт.

— Как уберечь людей от них самих.

Марк отодвинул какие-то бумаги. Он не делал абсолютно ничего, кроме того, что портил систему, придуманную кем-то из монстров.

— Они задали тебе это по Интернету?

Все в мире знали, что всё в мире было в Интернете. Я вяло пыталась найти в себе какую-то часть, которая бы побеспокоилась над забавным способом донести это до Марка. Я не нашла ничего.

Мой телефон зажужжал. Это была София.

— Что, София? — я все еще подумывала отвечать на телефон при помощи «Калпепер», потому что мне нравилась мужественная идея называть свою фамилию. И потому что это значило меньше, чем «что?».

София говорила смущенно:

— Прости, что отвлекаю тебя. Просто…

Ее извинения за что-то были искренними, только если ее вина не раздражала меня еще больше.

— Боже, София. Все нормально. Я просто была сучкой. Что?

— Я просто звоню потому, что хотела сказать тебе, что он начался. Я имею в виду, первый эпизод шоу Коула.

Уже?

— Ты, наверное, уже знала. Прости. Я…

— София. Прекрати извиняться. Какой адрес? О, точно. С тройками вместо эс. Не забудь о сегодняшнем вечере. Надень что-то красное.

После того, как отключилась, я нашла сайт в телефоне. Экран был маленьким, а динамик дерьмовым, но он работал. Мой желудок немного нервно и несчастно заболел. Эти хитрые черти дали о себе знать, когда я меньше всего их ожидала.

Эпизод уже начался; Коул прослушивал басистов на пляже. Он окружил себя дюжиной колонок всех размеров. Каждый раз, когда будущий музыкант подходил, Коул протягивал ему общую бас-гитару, делал объявление для зевак и небольшой «та-да» жест рукой. Этот жест, вероятно, это какой-то пережиток «Наркотики», потому что каждый раз, когда он делал его, собравшиеся фанатки-идиотки поднимали мегагромкий шум.

Это раздражало меня. Как будто они знали что-то интимное, чего не знала я. Знали ли они, что невозможно было ничего поделать с тем, кем он на самом деле был? Они думали, что знают его. Никто не знал его.

Звук каждого прослушивания раздавался над пляжем через колонки. Рядом с Коулом на колонке сидел худой, долговязый парень с блондинистыми волосами до плеч и в очках-авиаторах. Он был так невероятно расстрепан, что должен был быть либо хиппи, либо знаменитостью.

Текст на экране под его лицом гласил: Джереми Шатт, бывший басист Наркотики.

Я не была уверена, что чувствовала по поводу этой частички прошлого Коула в его настоящем. Это ощущалось как шаг навстречу той разбитой рок-звезде, которая рухнула на сцене.

Марк уселся на прилавок рядом со мной, чтобы смотреть; я наклонила мой телефон, чтобы ему было лучше видно.

Толпа собралась вокруг Коула. Он был таким электрическим, язык его тела — таким магнетическим, что даже на таком маленьком экране я могла чувствовать притягательность его чар. Я завидовала тому, как легко это у него получалось, пока не вспомнила, как много он практиковался — он предназначался для того, чтобы было интересно смотреть даже из самых дешевых мест в зале.

Шнуры расстилались как лианы на песке; Коул убедил людей подключить в них свои собственные колонки. Разнообразие небольших динамиков от айподов усеивали землю также, как и большие колонки для меломанов, которые должно быть некоторые люди купили. Это выглядело, как электрическое дерево со странными фруктами.

А басисты все продолжали приходить.

Я не знала, как все они узнали, что нужно прийти. Возможно, Бейби задействовала свои связи. Или Коул. Возможно, было какое-то огромное сообщество фанаток «Наркотики», которые постят каждое его движение. Или, может, это потому, что у него была такая огромная толпа, так много колонок, и сам он как-то превратил Венис-бич в свою площадку.