Мент - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 65

Иногда пули летят за тюремные стены, на волю… такой выстрел требует хороших — легких и длинных — метровых труб. Иногда для повышения дальнобойности делают V-образные трубы. В таком случае в раздвоенный мундштук дуют одновременно два стрелка. Нередко выпущенные из такой Большой Берты пули улетают аж в Неву.

На законный, но наивный вопрос читателя: А куда же смотрит администрация? Почему она эти безобразия почтовые не пресекает?… — мы ответим: она не в состоянии. Если сегодня изъять все духовые трубки — завтра они появятся снова. И послезавтра… и снова, и снова, и снова. Десять с лишним тысяч обитателей тюрьмы испытывают острую потребность в связи с волей и между собой. Все попытки администрации пресечь каналы связи обречены на провал. Конечно, сидящие в одиночках смертники изолированы от внешнего мира надежно. Конечно, если оперчасть получит установку пресечь связь с волей конкретного заключенного, такая задача будет выполнена. Но изолировать от мира десять тысяч человек? Да еще в условиях, когда наступила эпоха разгильдяйства и вседозволенности?

В девяносто первом в Крестах уже изымали пейджеры и сотовые телефоны! Поступь прогресса неостановима!

…Зверев получил маляву от Лысого. На маленьком, меньше спичечного коробка, листке крохотными печатными буквами было написано:

«Держись, братуха. Все отрицай. Скоро встретимся лично, все перетрем. В тебя верю. Л…»

Зверев прочитал маляву и отправил ее в унитаз. Хранить корреспонденцию на память в тюрьме не принято. Потом он залез на верхнюю шконку и закурил возле приоткрытой решки. Скоро встретимся лично… Что ж, хорошо. Действительно, есть о чем потолковать.

Из решки тянуло морозным воздухом, дым сигареты щекотал ноздри. На левом берегу Невы горели огни. Свобода была совсем рядом — в каких-то тридцати метрах… она была бесконечно далека… Сашка аккуратно затушил сигарету и вдохнул воздух полной грудью. «Стоп!» — сказал он себе. — «Не зацикливаться и не психовать. Обдумай-ка предстоящий разговор с Лысым. Навряд ли у нас будет много времени для общения…»

Сверху заорали:

— Эй, два-девять-три, принимай коня!

— Давай, — крикнул Зверев почти весело.

На следующий день утром, когда тюрьма еще спит, Зверева вызвал контролер. На улице было еще совсем темно, но с Арсенальной уже доносился шум автомобилей. Город просыпался… Хмурый контролер вел Зверева по галереям и лестницам, мимо бесконечных дверей, мимо человеческой беды… «Куда идем?» — думал Сашка. — «Для допросов еще рано…» Из-за дверей доносился храп, иногда — голоса, выкрики. Спецконтингент спит и видит сны. Только во сне подследственный может ощутить себя на свободе… Но проснется он все равно в камере.

Куда идем? Усталый контролер за спиной командует: прямо, направо…

Ясно, понял Зверев, в прогулочный дворик. Странно, что в прогулочный дворик… Но все равно — молодец Лысый, оперативно он все организовал.

Лязгнула еще одна дверь, и Сашка шагнул в квадрат двора. В дальнем углу стоял человек, вспыхивал огонек сигареты. По снегу тянулась цепочка следов. Было холодно, от дыхания валил пар, но Зверев не замечал холода. Он двинулся наискось через дворик к человеку, стоящему в затененном углу. Поскрипывал под ногами снег, искрился в луче прожектора. Идти по чистому снегу было приятно.

— Ну, здравствуй, Саша, — сказал человек. Отброшенная сигарета ударилась о стену и брызнула красными искрами. Зверев остановился.

— Что, Саша, не ожидал? — спросил полковник Тихорецкий.

— Здравствуй, Пал Сергеич, — ответил Зверев спокойно. На самом деле в нем мгновенно вспыхнуло чувство тревоги. — Признаться, не ожидал.

— Да я и сам не ожидал, что доведется ТАК встретиться.

Зверев подошел. Вблизи лицо Тихорецкого показалось ему сильно постаревшим. Полковник протянул руку. С небольшой — меньше секунды — задержкой бывший опер протянул свою… Рукопожатие. Неискреннее рукопожатие… оно продолжалось чуть дольше, чем продолжается дежурная формальность. Два мужика, два опера, два соперника жали друг другу руки и пристально смотрели в глаза. Искрился чистый снег в освещенном углу прогулочного дворика.

— Как же так, Саша? — сказал полковник. — Я ведь на тебя сильно надеялся…

— Я тоже сильно на себя надеялся.

— Закуришь? — из кармана щегольской дубленки показалась пачка БТ. Дома полковник курил «Мальборо». На людях скромничал.

— Спасибо, — ответил подследственный и достал «Родопи». Первый замначальника ГУВД щелкнул зажигалкой, дал прикурить. В этом жесте было нечто неестественное, показушное. Зверев усмехнулся, прикурил. Тихорецкий сделал вид, что не заметил этой усмешки.

— Жаль, Саша, жаль…

Зверев промолчал. Он уже начал ощущать, как мороз запускает пальцы под одежду.

— А деньги, Саша, придется вернуть.

— Какие деньги, Пал Сергеич?

— Брось, Саша, не дури… Деньги нужно вернуть.

Тихорецкий говорил уверенно, твердо, вокруг глаз собрались морщинки. Зверев молчал. Пауза затягивалась, на набережной шумели машины.

— Ты, видимо, не до конца понял, в чей карман ты залез, — сказал полковник. Зубы в тени блеснули узкой белой полоской.

— В чей же? — равнодушно сказал Зверев. Тихорецкий демонстративно поморщился.

— Как только деньги вернутся, ты выйдешь отсюда. Я гарантирую… ты меня знаешь, я слово держу.

— Ничем не могу помочь, Пал Сергеич. Рад бы… да не могу.

Скрипнул снег под ногами полковника МВД. Полковник пришел в следственный изолятор вернуть добытые преступным путем сто пятьдесят тысяч баксов.

— Саша, не дури, — сказал Тихорецкий внешне спокойно, даже дружелюбно, но Зверев все же уловил в голосе скрытую угрозу.

— У меня нет денег, — ответил Зверев и улыбнулся.

— Выбирай: либо свобода, либо…

— Что? Что — либо?

— Дурак, ты же не представляешь моих возможностей. Сядешь так, что твои деньги тебе уже не понадобятся. Сгниешь в зоне.

— Что же ты пугаешь, полковник? Тихорецкий плюнул на снег и сказал:

— Да не пугаю я тебя, Саня. Ты же толковый мужик… ну, упорол косяка. Бывает. Но теперь-то сделай выводы! Никакие бабки не стоят свободы… Верни, и все вопросы я закрою.