Мент - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 31

Все, однако, проходит. Прошел синяк, потихоньку рассосалась ссора. Вот только обида осталась. У Тихорецкой — на мужа. У Тихорецкого — на власть. А зря все-таки власти Пашу зажали. Милиционер он был отнюдь не плохой. А убеждения политические? Так их вообще-то и не было никаких. Были у власти коммунисты — Тихорецкий коммунист. Стали демократы — и Паша там же… Так что зря обидели.

Тихорецкий попил водки, побил жену, потом помучился похмельем и сказал сам себе: и хрен с ним! Клал я на вас прибор пятидюймовый. Но обида осталась. Ах, какая осталась обида!

…За окном однокомнатной квартиры агента пламенел клен. Квартирка была не шибко уютная, неухоженная, но здесь Зверев чувствовал себя лучше, чем в квартире Тихорецких. Сюда не мог внезапно нагрянуть муж, отсюда не нужно было уносить с собой окурки. Не нужно избегать встреч с соседями в подъезде. Сашка и Настя лежали на старенькой тахте. Постельное белье Зверев принес из дому. Они лежали, обнявшись, смотрели на клен за окном пятиэтажки. Настя была грустная сегодня. Что-то, видимо, ее угнетало. Зверев заметил в ней эту перемену еще во время их прошлой встречи три дня назад. Тогда он спросил: в чем дело? Но она отшутилась. Сегодня все повторилось… Залегла морщинка возле переносицы, да грустинка в глазах.

— Ну, что ты такая смурная, Настя? — спросил он.

— Худо все, Саша, все очень худо, — ответила она.

— Да что такое? Дома? На работе? Неожиданно Настя заплакала. Этого Зверев совсем не ожидал.

— Бог ты мой, Настюха, — сказал он и взял ее лицо в руки. Поцеловал, ощутил солоноватый вкус слез. Поднялась внутри крутая волна нежности, желание защитить эту женщину от всех невзгод жизни.

— Ну что ты… что ты, — бормотал он. — Расскажи мне, что случилось, Настя.

Ах, женские слезы! Что же вы с мужиками делаете… Народный судья, жена большого милицейского начальника, лежала на старой тахте ментовского агента в обществе своего любовника — опера уголовного розыска. Вот уж сюжетец! Куды там Голливуду…

— Ну, успокойся. Все будет хорошо, я здесь, с тобой. Ну, что ты?

Зверев говорил эти слова, которые говорят в такой ситуации все мужчины в любой стране мира и целовал соленое от слез лицо. Хозяин квартиры, агент Зверева, пил водку в бане на деньги, выделенные для агентурной работы. Полковник Павел Тихорецкий сидел на каком-то очень важном совещании… пламенел клен за окном, текли слезы.

Понемножку Настя успокоилась, всхлипывая по-детски, прижалась к Звереву. Доверчиво и беззащитно.

— Ну, объясни все-таки, Настя, что же такое случилось? — шепнул он.

Она, тоже почему-то шепотом, ответила:

— Худо все, Саша, худо… Я завтра пойду в КГБ.

— Куда ты пойдешь? — удивленно переспросил он.

— Больше некуда идти. Только к ним. Если кто и сможет что-то сделать с моим козлом, то только они.

— Подожди, подожди, — сказал Зверев. — Ну-ка, объясни толком.

— Дай мне закурить, — попросила Настя. Сашка взял две сигареты, прикурил обе и передал ей одну. Пепельницу поставил на свой голый живот.

— Вот слушай… Паша мой совсем озверел…

— Вот, значит, откуда синяк-то!

— Не в синяке дело, капитан. Если бы только синяк. Пал Сергеич — преступник, Саша. Самый настоящий вымогатель.

— Это очень серьезное заявление, гражданин судья.

— Но это так и есть. Паша никогда не отличался крепостью моральных устоев. Всегда пощипывал потихоньку (Зверев хмыкнул, подумав, что навряд ли Паша пощипывал — щиплют щипачи), а последнее время совсем оборзел. Он теперь вовсю крышует и разводит.

Вот оно что, подумал Зверев без особого удивления — крышевать последнее время стали многие. Эта зараза уже проникла в милицейские ряды. Оперов и участковых подталкивала низкая зарплата. Можно сказать, нищета. Но вот полковник! Заместитель начальника управления! Это уже нечто…

— Он пришел пьяный, Саша. Он был очень пьяный… С пачками долларов. И рассказал, что с помощью одного бизнесмена кинул каких-то дельцов из Москвы. На очень большую сумму.

— А что за бизнесмен? — спросил Зверев по оперской привычке.

— Не помню… он называл фамилию, но я забыла. В общем, вдвоем они кинули этих дельцов, разделили деньги. А теперь Паша хочет развести барыгу и получить еще и его долю. Вот такой борец с преступностью мой муженек.

На улице начинало смеркаться. Верхушка клена стала тускнеть. В полумраке комнаты светились две сигареты, белели тела. Короткий рассказ Насти сильно заинтересовал Зверева. Было очевидно, что Настя говорит правду — с чего бы ей врать? Зверев начал быстро прикидывать: а как можно использовать эту ситуацию?

— Вот я и решила, — сказала Настя, — сообщить об этом в КГБ.

— Торопишься, — ответил Зверев. Он потушил в пепельнице сигарету и повторил: — Ты очень торопишься.

— Почему же? Напротив, — я уже опоздала.

— В Комитет пойти никогда не поздно. Вот только захочет ли Комитет этим дерьмом заниматься?

— Ну как же, Саша? Дело-то серьезное.

— Дело, безусловно, серьезное. Но, во-первых, не совсем их профиль. Во-вторых, Павел Сергеич — очень крупная фигура. А в третьих, Настя, время сейчас неподходящее: после этого дурного ГКЧП все друг на друга косятся, милиция проверяет работу Комитета, а Комитет — милицию. Кто же захочет в такой момент обострять отношения?

Настя молчала. Ветер за окном раскачивал клен. Сумерки сгущались, и в темноте уже был невидим полет красных листьев.

— Что же делать, Саша? — спросила она наконец.

— Не торопись, Настюха, что-нибудь придумаем, — спокойно сказал Зверев. На самом деле он уже знал, что собирается делать.

Да, он уже знал, что нужно сделать. Слова, сказанные Настей в ответ на предложение выйти за него замуж, заставили Сашку задуматься. Задуматься о предмете банальном, но необходимом — о деньгах. За тяжелую, опасную, изматывающую — физически и морально — работу оперативники получали до оскорбительного мало. Взяток (невзирая на все слухи) не брали. Для нормального опера брать взятки — ЗАПАДЛО. Пропить сотню-полторы, рублей, отпущенных по девятой статье приказа 008 на агентурную работу, — это, конечно, было… Это запросто. Но украсть и поделить деньги между собой — ЗАПАДЛО. Только пропить. Раскрутить какого-нибудь спекулянта или завмага на пару бутылок водки? И это было, чего уж… Да они и сами несли. Предлагали и деньги. Но деньги — не водка, их нормальный опер не возьмет.