Из тупика. Том 2 - Пикуль Валентин - Страница 20

Этот сигнал видели все на рейде. Но русские команды решили, что он относится только к кораблям английским, французским, американским. Отбубнили свое окаянное время склянки флотилии.

Вот и чистая ночь, вот и чистый рассвет…

На рассвете от борта «Аскольда» отвалила шлюпка-шестерка. Это была первая за день – семичасовая, как ее называли на крейсере. Под напором матросских тел трещали ясеневые весла.

Матрос Митька Кудинов сидел на транцевой доске, командуя:

– А-а-а… рвок! А-а-а… рвок! Левая – потабань…

Пулеметная очередь сбросила его с транца в воду. Загребной Власьев успел перехватить дружка рукою; мокрого и мертвого матроса втащили обратно в шестерку. Разворот под веером пуль, и теперь на руле сидел Власьев.

– А-а-а… рррвок! А-а-а… рррвок! Навались…

…Матрос Кудинов, совсем еще молодой, лежал на железном палубном настиле, и мокрые бакенбарды, отращенные от полярной тоски, казались такими несуразными на его лице, ставшем вдруг строгим, словно он заступил в караул.

Из кают-компании сбежались офицеры, недавно прибывшие на крейсер. Они еще не освоились с обстановкой рейда и, глядя на убитого, растерянно озирали союзную эскадру, говоря:

– Неужели это сделали англичане? Господа, неужели наши добрые союзники могли решиться на такое вероломство?..

Команда:

– Во фронт! – И все развернулись лицами внутрь корабля.

Четкими шагами стремительно направлялся к спардеку кавторанг Зилотти. Остановился над убитым. Долго крестил себя. И – прямо в толпу матросов.

– С некоторых пор, – сказал громко, – сыны гордого Альбиона стали представлять себе русский народ вроде какого-то дикого племени! Им кажется (повернулся кавторанг к офицерам из Гельсингфорса), что мы, избегая большевизма, будем счастливы прибегнуть под защиту британской колонизации. Они ошибаются! Я еще раз повторяю всем (снова к матросам): они ошибаются!

Двенадцать пулеметов сразу открыли огонь по крейсеру. Очереди хлестали над палубой, срезая такелаж, туго обтянутый, и тросы лопались со свистом – концы их стегали броню корабля.

– По местам! – раздался призыв.

– Стойте! – задержал команду Зилотти. – Разве вы не видите, что мы давно под прицелом? Смотрите: с «Адмирала Ооб» – четыре трубы с торпедами… Повернитесь: «Глория» – четыре по восемь дюймов… Наводка по нашему борту! – Надел фуражку и приказал: – Катер – под трап! Я пойду на «Глорию» сам…

Катер домчал его до флагманского крейсера англичан. Очевидно, через сильные чечевицы британцы разглядели офицера, и стрельбы не было. Катер оттолкнули от борта, не приняв от него швартового шкентеля, но фалрепные юнги услужливо переняли на адмиральский трап кавторанга.

Зилотти настойчиво объявил вахте:

– Мне необходимо видеть старшего на рейде… Кэмпена!

– Пожалуйста. Адмирал ждет вас…

Узкие переходы. Трапы. Люки. Вниз, вниз, вниз! «Почему вниз?»

Вестовой распахнул двери:

– Прошу.

Зилотти недовольно взмахнул старорежимной треуголкой:

– Ах ты, сын собаки! Добавь: сэр!

– Да, сэр.

– Вот так уже лучше…

Нравы британского флота ему были известны. Потребовав уважения к себе, Зилотти шагнул вперед через высоченный комингс, и двери были с лязгем задраены за спиною кавторанга. Так они задраивались по водяной тревоге. Намертво.

Он огляделся в изумлении. Перед ним – броня. Справа и слева от него – броня. Борт… борт… переборка. И – никого!

И даже не было иллюминатора – мигала над ним лампочка.

Но заранее был приготовлен стул. Стул, чтобы сидеть.

Этот стул был для него, и кавторанг сел…

Все это называлось так: арест.

Из бокса «тридцатки» проследовала до кабинета поручика элегантная секретарша.

– Сэв! – сказала она. – Кажется, взялись за «Аскольд».

– Я знаю, – ответил Эллен. – Но пусть англичане разбираются с крейсером сами. Мы люди скромные, и от главного калибра подальше…

Секретарша перебрала в руках бумаги:

– Протест… протест… Я уже устала от этих глупостей. Но есть один протест, достойный внимания.

– От кого?

– На этот раз, – засмеялась секретарша, – протестует настоятель Печенгской первоклассной обители – сам отец Ионафан: ему не нравится, что в монастыре размещена тюрьма!

– Да, тюрьма получилась первоклассная, как и сам монастырь: из Печенги не удерешь… Не отвечать!

Брамсон пригласил Эллена на «Чесму», давно разоренную. Орудия с линкора были уже сняты, пустые станки башен заросли красной ржавью. Вдвоем с юристом поручик обошел гулкие пустые отсеки. Шарахались из-под ног крысы, испуганные светом. Переговаривались.

– Если здесь шестнадцать камер, – говорил Брамсон, – да еще по левому борту для предварительного заключения…

– Обратите внимание: вот отличное помещение для караула!

– Согласен, поручик. Лучше «Чесмы» труднее придумать тюрьму. Они даже рифмуются, – пошутил Брамсон, – тюрьма-чесма… И что самое главное, никуда отсюда не вырвешься: броня!

Когда они поднялись на палубу, мимо «Чесмы» – в сторону «Аскольда» – проходил паровой катер с британскими матросами.

– Женщина там, что ли? – пригляделся Брамсон через очки.

…Катер заметили и с борта «Аскольда». Нескладная высокая женщина привлекла внимание сигнальщиков. Вот она поднялась по трапу и оказалась шотландцем – здоровенным малым в короткой юбочке и берете.

Шотландец на чистом русском языке заговорил:

– Вы давали радио на «Глорию»? Я адъютант генерал-майора Фредерика Пуля… Что у вас тут произошло, ребята?

– Вот, полюбуйтесь, – отвечали ему офицеры, показывая на мертвого матроса. – За что вы его убили? Что он вам сделал?

Вся команда крейсера толпилась на верхнем деке, лицом к трапу, возле которого лежал Кудинов; над ним остановился шотландец в юбочке, с крепкими волосатыми ногами футболиста. И вдруг «Аскольд» слабо дрогнул: это пришвартовались к нему с другого (совсем другого) борта сразу два тральщика. Один – с пустой палубой, будто там все вымерло, а другой – с абордажной партией морской пехоты. Заклацали затворы карабинов, и шотландец перестал рассматривать убитого.

– Кто здесь старший? Офицеры, команду – вдоль борта!

Осталась только вахта, а весь экипаж замер в строю. И было объявлено, что возле совдепа состоится общий митинг, где генерал Пуль выслушает от аскольдовцев все претензии к британскому командованию. Велели прыгать на тральщик с пустой палубой, и тральщик сразу отдал концы.

Возле совдепа аскольдовцев встретил язвительный Юрьев:

– Попались, баламуты? Я вам еще тогда говорил: мы вашу лавочку прихлопнем!

Качая штыками, сошлись две роты морской пехоты и взяли матросов в кольцо – не вырвешься. Короткие драки, однако, вспыхивали: люди перли грудью на штык… Но офицеры крейсера, которых свезли на берег вместе с командой, не вмешивались. Хотя, кажется, они и сами были бы не прочь сейчас подраться с союзниками. Стоило ли бежать от позора Гельсингфорса, чтобы окунуться здесь в позор мурманский?..

– Клейми презрением! – орали матросы, а это значило: можно материть союзников на все корки, можно свистать, заложив в рот два пальца, можно цыкнуть плевком, можно всё…

И вот, в окружении конвоя, на дамбе показался Пуль. Через переводчика он заговорил о немецкой заразе, о разложении, о большевизме крейсера, – все это он высказал матросам. Потом повернулся к офицерам, прибывшим из Финляндии в его добрые союзные объятия. Сказал без помощи переводчика:

– А среди вас, балтийцы, имеются германские шпионы… Да, да! Не спорьте со мною, я знаю: вы – германские шпионы!

Перекинул стек из одной руки в другую. Картинно оперся.

– Английское командование, – произнес вдруг Пуль, – приносит свои извинения за убитого. Впрочем, ваш баркас…

– Шестерка! – поправили из рядов матросов.

– Ваш баркас, – настоял на своем Пуль…

Но тут уже не вытерпели сами балтийские офицеры.