Всеобщая история искусств. Искусство древнего мира и средних веков. Том 1 - Алпатов Михаил Владимирович - Страница 33

В рельефах из Дейр эль Бахри мы видим, как снаряжаются экспедиции в далекие края Пунта, как корабли с надутыми парусами несутся по волнам, как местные народы встречают посольство; хорошо переданы местные типы людей и, в частности, негры. В мемфисских рельефах можно видеть, как бородатые иноплеменные послы шумно изъявляют свое почтение фараону, размахивая руками; эти варвары противопоставлены более сдержанным в своей мимике египтянам. Среди рельефов Нового царства встречаются жертвенные обряды, приношение даров, молитвенные сцены, исполненные торжественного величия. Соответственно возросшим повествовательным задачам движение теряет свой спокойный и ровный характер. Художники изображают большие группы, чередуя их с интервалами, они располагают фигуры в несколько планов. Особенно хорошо удается им передать убыстренный бег воинских групп и мягкое и гибкое движение танца.

Рельеф «Оплакивание» мемфисской школы (57) полон глубокого чувства, выраженного в телах плакальщиков. Люди Древнего царства встречали смерть более мужественно и спокойно, плач над умершим носил характер торжественного обряда. Теперь смерть пробуждает в человеке отчаяние, печаль и глубокое переживание, и это делает рельеф Нового царства более современным по своему духу. Гибкое движение тел и особенно протянутых рук плакальщиков позволяет представить себе выразительную силу древнего погребального танца, сопровождаемого заунывными песнями.

Художник нашел графический язык, чтобы сделать ощутимым перебегающее сквозь толпу движение: он повторяет и варьирует змеящиеся линии рук, сливает их пробегающим ритмом воедино и превращает отдельные фигуры в звенья единого целого. Такой картинности композиции, такой цельности не знало египетское искусство Древнего и Среднего царства; более ранние художники не выражали такого глубокого, волнующего чувства в телодвижении человека. И все-таки при сопоставлении плакальщиков хотя бы с Гези (47) нужно признать, что в сдержанности фигур Древнего царства больше глубины, чем в этих кривляющихся, почти карикатурных фигурках. Недаром и самое выполнение этого рельефа с его грубыми насечками утратило безупречную чистоту контура памятников Древнего царства.

Художники Нового царства ищут больше живости и смелости в своих живописных композициях. Мастер Древнего царства никогда не решился бы передать такую сложную композицию, как нападение кошки на дикую утку в прибрежных камышах (58). Здесь превосходно схвачен и силуэт гибкого тела кошки, ритмично построены сплетающиеся очертания предметов, расположенных в нескольких планах и декоративно заполняющих плоскость; контуры их, и в частности шея утки, хорошо согласованы с очертаниями кошки, ее хвоста. Фреска блещет исключительным богатством ярких дополнительных цветов. И все-таки сопоставление ее с медунскими гусями (ср. 60) показывает, насколько более глубокое понимание жизненной правды было доступно мастерам Древнего царства при всей обобщенности формы и их самоограничении.

Видимо, художники Нового царства под натиском этих новых задач живо ощущали утрату чувства линейного ритма в живописи, понимание материала в скульптуре, и потому теперь делаются неоднократные попытки вернуться к старым, более строгим формам. Это особенно ясно сказалось в так называемых кубических статуэтках, задуманных так, что тело сидящей фигуры образует совершенно правильный кубик (62). Может быть, художников натолкнул на эту мысль обычай высекать статуи из кубического блока, на который наносился рисунок со всех четырех сторон. В этих статуэтках камень так отшлифован, что лишь тонкая моделировка позволяет угадать просвечивающие сквозь кубическую форму ноги, сложенные руки и ступни фигуры. Но все же геометрическая правильность куба противостоит органической форме человеческой головы. В Древнем царстве эта правильность обреталась в самом строении человеческого тела и лица (ср. 3).

Зато в одной области Новое царство достигает особенных успехов и даже превосходит Древнее царство — в прикладном искусстве. Мелкие украшения, золотые изделия древнего Египта нам знакомы, главным образом, по образцам, которыми египтяне снабжали своих умерших. Богатые сокровища были найдены в гробнице Тутанхамона. Но есть все основания думать, что и при жизни знатные египетские женщины не отказывали себе в подобных предметах. Своей элегантной внешностью египтяне славились среди народов древнего Востока. Истоки этой культуры тела следует искать в пережитках древних суеверий; но теперь татуировка превращалась в косметику, амулеты — в безделушки, колдовские чары — в утонченный эстетизм. Безупречный вкус, усидчивый многолетний труд, потраченный на каждую мелочь, тонкость работы — все это придавало дорогим материалам, золоту и самоцветным камням, обработанным египтянами, особое благородство.

До нас сохранились золотые венки, серьги, украшенные золотыми цветами, кольца, браслеты, наконец, самые туалетные принадлежности, верные спутники жизни восточной женщины, не покидавшие ее даже после смерти: бронзовые зеркала, алебастровые сосуды, фаянсовые чашечки, металлические подставки. Особенную поэтическую прелесть придавало подобным предметам то, что сосуды для благоуханий имели форму полураспустившегося цветка, ящички для притираний поддерживали как бы плывущие обнаженные женщины, подобие самой хозяйки (59). Эти резные из кости фигурки своим изяществом не уступают позднейшим танагрским статуэткам. Но в их стройных телах есть чисто египетское очарование, острое чувство материала. Самой формой костей, претворенных в образы стройных женщин, оправданы чрезмерная вытянутость их тела, извинительная как поэтическая вольность.

Особое место в искусстве Нового царства занимает эпоха Аменемхета IV — Эхнатона (1375–1358 годы до н. э.). Религиозная реформа, предпринятая молодым царем, была подготовлена всем развитием египетской культуры начиная с Древнего царства; отголоски религиозных исканий Эхнатона сохранились и после победы фиванского жречества. Но, конечно, о такой решительной ломке старых воззрений не смел думать никто, кроме молодого царя. Основой его реформы была попытка противопоставить старому культу божеств почитание природы и в первую очередь источника всей жизни на земле — солнца. Египетские жрецы видели в солнце всего лишь символ божества, Эхнатон хотел самое небесное светило сделать предметом поклонения. С этим у него сочеталась уверенность, что личности человека доступно непосредственное общение с божеством. Вряд ли одни происки противников реформатора обрекли его попытки на неудачу. Все египетское общество было недостаточно созревшим для реформы. Недаром даже в Амарнских стелах, где молодой царь представлен молящимся солнцу, оно само, в согласии со старыми мифологическими воззрениями, снабжено руками, и образ сияющего светила превращен в многорукое божество, наподобие древних восточных чудовищ. Недаром и поиски повышенной выразительности в облике фараона, его супруги и детей в руках бесчисленных художников-ремесленников скоро вырождаются в нечто уродливое, в фигурах подчеркиваются вытянутая шея, тонкие ноги, выпирающий живот, манерные жесты.

Но все же движение, поднятое Эхнатоном, вдохновило художников к созданию замечательных произведений. Самый гимн Эхнатона принадлежит к выдающимся произведениям мировой лирики: «Когда наступает день и ты встаешь над горизонтом и загораешься светом, прогоняешь тьму и даришь твои лучи… все твари довольны своим кормом, деревья и травы зеленеют. Птицы излетают из гнезд, и их крылья прославляют тебя… Корабли плывут вниз и вверх, и дороги открыты, когда ты восходишь. Рыбы в струе плещутся при виде твоего лица; твои лучи в глубине моря.» Похвала солнцу заставляет поэта единым взором охватить природу, повсюду обнаруживая проявления пробуждающейся жизни.