Мастер оружейных дел - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 71

— Не исключено, что я еще не все осознала, — утешила его. — Чем нам грозит эта… связь?

— Не знаю, — уже вполне спокойно ответил Таллий. — Когда я… проводил ритуал, мне казалось, что это единственный возможный вариант. Но сейчас, когда я об этом думаю, мне кажется, что этот вариант не должен был сработать. Душа, она ведь неоднородна, она… как и тело. Один орган не может заменить совсем другой. Часть, которую забрало то существо, отнюдь не равнозначна той, которую отдал я. Но мы оба живы, значит, все каким-то чудом прошло успешно. Впрочем, догадываюсь каким. Наверное, обитатель ратуши решил проявить милость и оказать помощь.

Очень хотелось прокомментировать «доброту» существа, но я сдержалась. В конце концов, мой далекий предок действительно свистнул его прежнее вместилище и послужил причиной многолетнего кошмара Приграничья. Пусть не он один, но он внес существенный вклад. Так что, пожалуй, было бы справедливо, искупи я его ошибку своей жизнью. Но жить хотелось, по возможности — долго и счастливо, и действительно оставалось сказать спасибо этой сущности за проявленное великодушие. Помогла ведь, не дала тихонько загнуться.

— Да уж, проявил, — тяжело вздохнула я. — Но хоть какие-нибудь предположения есть?

— По крайней мере, в ближайшем будущем мы от этого не умрем, — задумчиво хмыкнул он. — А в отдаленном… Если образовалась та связь, которую предполагал я, тебе это совершенно ничем не грозит, ты не талтар. Наши женщины не могут иметь детей вне подобной связи, но пришлым она помогает… с гарантией получить ребенка-талтар, приспособленного для выживания в Белом мире, и заодно самим выдержать его условия. А если возникла какая-то другая связь, она почти наверняка практически не повлияет на твою жизнь, как не влияла на нее пропавшая часть души. И даже в случае моей смерти эта часть останется с тобой, ты не умрешь. Конечно, гарантировать этого я не могу, но шансы велики.

— В любом случае, если бы не это, я была бы уже мертва. — Поморщившись, отмахнулась от его утешений и спросила: — А чем все это грозит тебе?

— Ничем таким, что могло бы меня всерьез расстроить, — обтекаемо отозвался северянин, и настаивать на объяснении я не стала. Большой уже мальчик, сам способен позаботиться о своей жизни. Так, как посчитает нужным.

— Меня не оставляет ощущение безумия ситуации, — поделилась я после нескольких секунд задумчивого молчания. — Я понимаю, что это ваши традиции, что для вас это нормально, но… заколоть себя ради какой-то подозрительной девки — это за гранью моего понимания, — пробормотала устало и потрясла головой, как будто надеялась, что от этого действия мысли вдруг волшебным образом придут в порядок и приобретут ясность.

— «Подозрительные девки» — это… работницы борделя, — с расстановкой, сквозь зубы, очень зло процедил северянин, сверля меня тяжелым взглядом. — Намеренное огрубление слов не красит никого, особенно — женщин, — добавил мрачно.

Я хотела съехидничать в ответ или уточнить, где, по его мнению, проходит граница между намеренным и ненамеренным, но на этот раз решила не обострять ситуацию. Я вообще сейчас рядом с Таллием чувствовала себя очень неловко, но совсем не так, как до этого. Прежнее чувство было связано с романтическими переживаниями, а нынешнее походило на стеснение ребенка рядом с незнакомым взрослым, выдернувшим его только что из-под колес мчащегося мотора. Впрочем, я надеялась, что это ощущение пройдет, когда я привыкну и уложу в голове произошедшие события. И хорошо бы это случилось поскорее.

— Не кипятись. — Я примирительно подняла ладони в жесте капитуляции. — Я сейчас ненамеренно, просто… привычка во взвинченном состоянии прибегать к крепким выражениям.

— А в остальное время ты делаешь это намеренно? — чуть смягчившись, уточнил он с привычной легкой покровительственной улыбкой в уголках губ.

— С тобой — да, — созналась честно. — Я недолюбливаю таких правильных занудноватых типов. Это иррациональное чувство, безотносительное к личности собеседника, просто мне на подсознательном уровне кажется лицемерием подобная безупречность. Но сейчас я уже уверена, что ты не играешь. Человек, способный… в общем, ты понял. И что, у вас бы каждый так поступил? Ради первой попавшейся совершенно незнакомой женщины?

— Так поступило бы — большинство. А вот про незнакомую не уверен, — проговорил он, слегка качнув головой.

— То есть?

— Я не уверен, что вообще подумал бы о таком выходе, окажись на твоем месте другая, — пояснил северянин. И я малодушно не стала развивать тему.

— Получается, по законам твоей родины мы… женаты? — Последнее слово выдавила из себя с трудом. Очень сложно было применить его к себе, да еще в такой ситуации.

— Нет, — после короткой паузы ответил Таллий как будто с некоторым неудовольствием. — Для этого требуется твое согласие.

— Это как?

— Ты должна добровольно подтвердить, что согласна.

— А если нет? Или я откажусь?

— Для тебя ничего не изменится. — Он слегка пожал плечами, а потом добавил, не дав мне уточнить: — И для меня — тоже. Я не имею права вступать в брак, но я и не планировал это делать. Если бы ты была талтар и пожелала другого мужчину, мне бы пришлось умереть, чтобы оборвать связь, но в твоем случае это не важно.

Я медленно кивнула, подтверждая, что приняла информацию, и глубоко вздохнула, после чего опять уткнулась лбом в сложенные на столе руки и зажмурилась, чтобы несколько мгновений не видеть этого странного мира, в котором существуют настолько странные люди и обычаи.

Таллий молчал. То ли не хотел меня тревожить и позволял взять себя в руки, то ли ждал какой-то другой, вполне определенной реакции, то ли сам собирался с мыслями. Пауза затягивалась, а у меня по-прежнему не было в голове ни внятных идей, ни приличных выражений.

Наконец, пробормотала тихо, не поднимая головы:

— А ты сам-то чего хочешь?

— Невозможного, — коротко и предельно ясно ответил северянин, и я трусливо порадовалась, что не вижу сейчас его лица.

Мы еще пару минут посидели в неподвижной давящей тишине, а потом я не выдержала, рывком поднялась с места, по-прежнему не глядя на Таллия, и буркнула невнятно:

— Пойду я.

Хозяин комнаты ничего не ответил и не стал меня удерживать для немедленного объяснения и решения всех проблем, за что оставалось в очередной раз его поблагодарить. Мне действительно следовало спокойно подумать и прийти в себя после таких известий. Мною овладело ощущение прострации, полного ступора и морального отупения. Все сказанное вроде бы достигло сознания, но воспринималось пока со стороны как нечто абстрактное, происходящее с кем-то другим, в другом месте и времени. Потому что в реальности все это происходить не могло.

Эмоциями меня накрыло уже возле самого дома, причем как-то вдруг, разом и очень сильно. Ноги стали ватными, в голове зашумело, все тело начала бить крупная нервная дрожь. Я едва сумела справиться с собственной рукой и, распахнув дверь, ввалиться в лавку.

— Ойша? — растерянно окликнул меня Лар, сидевший за стойкой. Я сумела только неопределенно дернуть в ответ головой и, закусив губу, решительно направиться к внутренней двери, чтобы уйти в спальню, рухнуть там на кровать и… наверное, побиться в истерике, а потом выпить успокоительного. Или сначала выпить успокоительного, а потом — в кровать?

До двери я, конечно, сама не дошла, Ларшакэн подхватил меня на руки и понес в дом. Я судорожно вцепилась обеими руками в его воротник, продолжая трястись всем телом и глядя на мир через какую-то мутную пелену. Только через пару минут, когда отставной старшина устроился на старом диване со мной на коленях, влив в меня несколько глотков успокоительного и отослав всполошившуюся Кану вниз, я сообразила, что это — слезы. Текли они без рыданий, но — потоком.

Не знаю, что помогло больше, настойка или присутствие Лара, успокаивавшего меня на уровне рефлексов, но долго этот припадок не продлился. Вскоре навалились понятное после такой вспышки моральное опустошение и слабость, а слезы иссякли сами собой.