Пусти к себе свет (ЛП) - Уилгус Ник - Страница 45

– Ага! – Ишмаэль усмехнулся, понимая, что его дядя Ларри ведет себя очень нехорошо.

– Ларри, ты не мог бы умолкнуть? – спросил я.

– Расслабься, – промычал он с полным ртом. – Сэм, я не знал, что ты живешь с Пэтом Робертсоном. (известный религиозный деятель, телевизионный проповедник – прим. пер.)

– Просто следи за своим языком, – сказал Сэм. – Ему всего семь.

– Иши, как тебе школа? – спросил Ларри.

Иши пожал плечом.

– Отстой, да? Но ходить в школу надо, чтобы стать умным, не таким, как твой голодранец-дядя. Ты же не хочешь зарабатывать на жизнь стрижкой газонов?

– Что плохого в стрижке газонов? – спросил я.

– Ну, это же не настоящая работа, ведь так?

– Как ходить в колледж, за который платят твои родители?

– У меня, по крайней мере, есть будущее.

– Я, по крайней мере, сам оплачиваю свои счета, – сказал я.

– Ну, а Иши пойдет в колледж, – сказал Ларри. – И станет врачом. Да, парень?

– Я не хочу быть врачом, – проговорил Ишмаэль.

– А кем ты хочешь быть? – спросил Ларри.

– Фермером. Как дядя Хен.

Я усмехнулся.

– Да зачем тебе становиться фермером? Ты знаешь, сколько болезней переносит домашний скот? А кролики? А цыплята? Парень, ты о птичьем гриппе когда-нибудь слышал? А о коровьем бешенстве? О, ради всего святого, трихинеллезе. В один прекрасный день твой дядя подхватит какую-нибудь шизанутую хворь, и у него вырастет три головы или типа того.

– Навряд ли, – ответил я.

– Ты не хочешь быть фермером, – твердо заявил Ларри. – Стань лучше политиком.

– Что такое «политик»? – спросил Ишмаэль.

– Политик это человек, который использует свою личность для контроля рождаемости, – сказал я.

– Что такое «рожаемость»?

– Неважно. Не надо тебе становиться политиком. Они говорят правду только тогда, когда называют друг друга ублюдочными лжецами, кем они и являются.

– Избавь нас от этой социалистической белиберды, – сказал Ларри.

– Вот бы мы все могли работать спустя рукава и получать по двести тысяч долларов в год, – сказал я.

– Серьезно, тебе надо прекратить слушать NPR, – сказал Сэм. (крупнейшее некоммерческое радио в США – прим. пер.)

– Кстати, – сказал Ларри. – Недавно один тип из моей группы сказал, что у него проблемы с геями.

Ларри был в экспансивном, разговорчивом настроении. Или, как выразился бы Сэм, вусмерть обдолбан.

– И? – сказал я.

– Ну, а я сказал, знаешь, иметь проблемы с геями это все равно, что иметь проблемы с гномами.

– С гномами?

– Да. С гномами! Я сказал, ты прав, у тебя и впрямь есть проблемы. Но не с геями и не с гномами.

Сэм поперхнулся куском чесночного хлеба.

– Мой внутренний ребенок – гном, – сказал Ларри. – Я в этом уверен.

– Может, потому-то интеллектуальные высоты и находятся вне твоей досягаемости, – заметил Сэм. – Ларри, скажи, что ты куришь?

– Ничего я не курю.

– Курить вредно, – сообщил Ишмаэль.

– Особенно «красного мексиканца», – прибавил Сэм. – Или как там вы теперь называете это дерьмо.

– «Техасский чай», – сказал Ларри с усмешкой. – Это бомба! А «красный мекс» – позавчерашний день. Я пошел и купил такие штуковинки «Рэндис»… слыхали про них?

Мы не слыхали.

– Это такие бумажечки, и у них по всей длине идет проволочка, чтобы можно было скрутить их и держать как пинцетом. Гениально, да?

– И наверняка ты купил их в «Уолмарте», – сказал Сэм.

– В хедшопе в Мемфисе, – сказал Ларри и, наколов очередную тефтельку, забросил ее себе в рот.

– Когда ты в последний раз ел? – спросил Сэм.

– Я просто реально проголодался, – ответил Ларри. – Еще там продавались такие клевые маленькие типа как картриджи. С виду как штука, в которую вставляется электронная сигарета. Сечете, о чем я? Вот только на самом деле ты наполняешь ее своим стаффом. Ну вы меня поняли. И у нее есть такой маленький пестик, с помощью которого забивается стафф. И маленькая батарейка, чтобы поджигать и курить, и я такой, вау, вот это да, я просто не верю своим глазам!

– Ну ты совсем уже, – качая головой, сказал Сэм.

– Я рассказывал вам о том типе из моей группы?

– Нет, – сказал Сэм, и я прямо-таки увидел, как он мысленно закатывает глаза.

– Как-то раз он надел футболку, на которой было написано: «Я не гей, но мой бойфренд – да». А одна девчонка оскорбилась из-за нее и сказала: «Это не смешно, между прочим. Быть геем – грех. Мне не нравится видеть такие надписи на футболках». А он ей такой: «Вообще-то, если б мы жили сто лет назад, ты бы доила коров, взбивала масло и была собственностью своего мужа. И всем было бы наплевать на твое мнение, потому что в те времена женщинам не полагалось напрягать свои хорошенькие головки. Иначе твой папаша продал бы тебя за три козы, ну или еще за что-то, принятое в те времена. Но поскольку теперь у тебя есть права, давай ты не будешь наезжать на людей, которые борются за свои? Можешь пойти и проголосовать за какого-нибудь оголтелого гомофоба, чтобы такие люди, как мы, не могли вступать в брак. Для тебя это будет прогресс».

– А она что ответила? – спросил Сэм.

– «Знаешь, не все вертится вокруг тебя! Тебе обязательно быть настолько политизированным?» А он такой: «А тебе обязательно быть настолько охерительно тупоголовой?»

– Ты сказал плохое слово! – закричал Иши с усмешкой.

– Извини, парень, – сказал Ларри. – Но так он сказал. Потом пришел преподаватель, и им обоим пришлось заткнуться.

– У тебя такая тяжелая жизнь, – заметил я.

– Большинству, знаешь ли, все равно, – продолжил он.

– Насчет чего? – спросил Сэм.

– Насчет однополых браков. Все преодолеем! (имеется в виду песня протеста We shall overcome, которую часто исполняют на митингах за гражданские права – прим. пер.) Моим приятелям в колледже, ну, кроме пары дебилов, вообще наплевать. Ну хотите вы пожениться. И что? Кого это должно волновать? В том смысле, что разрешить вам пожениться – это самый быстрый способ добиться того, чтобы вы перестали заниматься своим гейским сексом, потому что, насколько я слышал, как только ты женишься, о сексе можно забыть. Так что на самом деле вы сделаете всем одолжение. Ладно, есть более важные вещи, о которых стоит переживать. К примеру, футбол. «Оле Мисс» будут играть с «Алабамой» и выбьют дерьмо из этих рожденных в инцесте ублюдков.

– Они не выигрывали у «Алабамы» со времен президента Никсона, – заметил Сэм.

– Никсона? Я думал, со времен Джонсона.

– В общем, очень давно, – сказал Сэм. – Им в жизни не выиграть.

– Я бы не был настолько уверен. С тех пор, как тренером назначили Фриза, они играют очень даже неплохо. И черт, как же мне хочется увидеть, как они нагнут «Алабаму». Накатим волну! (фанатская кричалка «Алабамы» – прим. пер.) Господи ты боже мой. Может, лучше просто заткнетесь, уберетесь обратно домой и поженитесь на своих сестрах? Я накачу им волну!

Ишмаэль съел целую тарелку спагетти и две мои тефтельки – очень много еды для такого маленького ребенка.

– Тебе понравились мои спагетти? – спросил я.

Он усмехнулся.

– Да кто готовит спагетти? – спросил Ларри. – Нет, ты точно не итальянец? Почему ты не можешь сделать сэндвичи барбекю, или жареную свинину, или что-нибудь другое, нормальное?

– Спагетти дешевые и сытные, – сказал я.

– Как и моя последняя девушка, – сказал Ларри. – Боже, какие у нее были батоны.

– Ты о Кайле? – спросил Сэм.

– Ты что! У Кайлы титьки были такими маленькими, что ее принимали за парня.

– У тебя кто-то был после Кайлы?

– Сьюзан, – ответил Ларри.

– Сьюзан? – повторил я. – Не Сьюзи? Не Сьюз? А именно Сьюзан?

– Ну, так ее звали, и у нее был загон насчет того, чтобы люди называли ее полным именем, а не всякими «Сьюзи». Она терпеть не могла, когда ее звали Сьюзи. Короче. Мне все время хотелось лежать, зарывшись лицом в ее титьки. День и ночь. А самое потрясающее…

– Ларри, пожалуйста – пожалуйста! – ты можешь не говорить о частях тела перед моим ребенком? – сказал я.