Черная книжка - Паттерсон Джеймс - Страница 18

Все как-то не так. Вся эта сцена в квартире Эми. А теперь они еще говорят, будто Билли выстрелил первым. Билли убил Эми Лентини?

Нет, такого не может быть. Она знает, что это неправда.

«Теперь тебе уж точно-преточно нужно вернуться, Билли. Ты должен рассказать, что же произошло на самом деле. Должен очистить свое имя от грязи. Нельзя позволить, чтобы тебя вспоминали таким. Ты обязан вернуться, обязательно должен вернуться, а иначе во всем буду виновата я…»

Стоп. Сколько она, Пэтти, бродит по коридорам? А если уже пришел врач? Будет очень обидно, если она просидела в чертовой палате более десяти часов, а доктор пришел как раз в тот небольшой промежуток времени, когда она отсутствовала. «Готова поспорить, что произошло именно так. Готова поспорить, что он решил зайти как раз тогда, когда меня нет…»

Она находит лифт и с силой жмет на кнопку — такое количество раз и с такой силой, что, похоже, выводит его из строя.

— Ну же! — кричит она лифту. Люди начинают оборачиваться в ее сторону.

«Да не крутите вы головами! Попробуйте потерять брата — единственного человека, который в полной мере понимал вас, и единственного человека, которому вы доверяли в этом жутком мире. А затем расскажите мне о хороших манерах…»

Двери лифта открываются. Внутри — два пожилых пациента в креслах на колесах. Позади кресел выстроились родственники помоложе.

«Пожалуйста, не оставляй меня, Билли. Подумать только, что́ они теперь о тебе говорят. Я знаю, что все неправда. Помоги мне очистить твое имя. Вернись ко мне, Билли. Пожалуйста, вернись, пожалуйста, вернись, иначе во всем буду виновата я…»

Двери лифта открываются. Пэтти бегом устремляется по коридору, наталкивается на тележку, в которой перевозят еду, бормочет какие-то извинения…

Перед дверью в палату стоит женщина в халате и брюках из хлопчатобумажной ткани — одежде, которую надевают врачи перед хирургической операцией. Миниатюрная афроамериканка. Волосы заплетены в тугие косички.

— Доктор! — кричит Пэтти.

Женщина оборачивается. Она облачена в одежду медиков, но она не врач.

Ее зовут Ким Бинс, она репортер из «Чикаго-П-П», интернет-издания, посвященного политике и преступлениям в Чикаго. Прошлой зимой и нынешней весной издание ежедневно — по одному в день — предавало огласке имена знаменитостей, замеченных в регулярном посещении теперь уже печально известного особняка в районе Голд-Коуст, где был арестован мэр.

— Пэтти? — Женщина приподнимает бровь. — Привет!

— Вы… — Ладони Пэтти сжимаются в кулаки.

Ким Бинс — безусловно, красивая женщина, которая в свое время чуть было не стала суперзвездой на сцене чикагских теленовостей, но выяснилось, что она слишком необъективна и писала заказные статейки в рамках темы, которую освещала, — похищение людей в данном регионе. Теперь она, возможно, решила, что история с особняком-борделем позволит ей вернуть благосклонность чикагских СМИ.

Если бы Ким занималась лишь тем, что сообщала публике имена знаменитостей, застуканных в особняке, Пэтти сочла бы ее очередным шакалом из медиа.

Но она никогда не простит того, как продажная журналистка поступила с Билли.

— Спокойно, Пэтти. Я на вашей стороне.

— Вы ни на чьей стороне, только на своей. — Пэтти вплотную приближается к Ким. — У вас есть пять секунд, чтобы убраться отсюда, или я вас арестую.

— Вы собираетесь задержать репортера?

— Нет, нарушителя, переодевшегося в хирурга. Журналиста, который не имеет права посещать отделение интенсивной терапии и беспокоить родственников. Или же фотографировать человека, который находится в коме…

— Я всего лишь хочу узнать ваше мнение.

— Пять секунд, — повторяет Пэтти. — Одна… две… три…

— Пэтти…

— Четыре…

— Послушайте меня, Пэтти…

Пэтти с размаху дает Ким звонкую пощечину, от которой та едва не падает на пол. Женщина бросает на сестру Билли гневный взгляд.

— Пять, — заканчивает отсчет Пэтти.

— Я могу быть и вашим другом, и вашим врагом, — предупреждает Ким. — Не забывайте об этом.

Пэтти наблюдает за тем, как Ким направляется к лифту и шагает внутрь. Пэтти разворачивается, шумно вздыхает и заходит в палату. Айден и Брендан смеются.

— …Пэтти изображала Марию, держащую на руках младенца Иисуса, — рассказывает Брендан, как бы разговаривая с Билли. — А ты играл Иосифа. Все, что вы должны были делать, — так это сидеть, пока три волхва приносят дары младенцу Иисусу. Вам, по-моему, даже ничего не нужно было говорить, да?

Брендан, сидя на краю кровати и держа руку Билли, смотрит на Айдена, который заправляет другой край постели.

Айден смеется так заливисто, что даже не может говорить.

Пэтти чувствует, как к лицу приливает кровь. Она очень хорошо помнит тот эпизод. Им с Билли было по шесть, и они показывали небольшую рождественскую сценку для родителей. Билли на протяжении всего действа должен был молчать.

— Во время сценки миссис Джинджер, так сказать, шепчет вам, ребятишкам, что вы должны делать, а родители сидят на дерьмовых складывающихся стульях, и вдруг ты совершенно неожиданно поднимаешь руку и спрашиваешь: «Миссис Джинджер, а как Мария могла родить ребенка, если она была девственницей?»

Айден и Брендан начинают хохотать. Пэтти — тоже. Смех разряжает обстановку, помогает снять напряжение, и ей становится легче.

Айден торопится рассказать, что было дальше:

— Тогда миссис Джинджер пытается заставить тебя замолчать. Она шипит что-то вроде: «Тихо, Билли, т-с-с, Билли, тихонечко», но некоторые из родителей уже хихикают. И прежде чем она успевает подойти к тебе, ты сообщаешь: «А мой папа говорит, что Марии, должно быть, нелегко было объяснить все это Иосифу».

Взрослые начинают хохотать. Кульминационный момент! Мама пришла в ужас. Отец обозлился. Он, в общем-то, не был ярым католиком: говорил, что работа отняла у него веру, — но мама регулярно ходила в церковь едва ли не до самой смерти.

Айден хохочет до слез. Когда смех стихает, эмоции постепенно меняются на противоположные — как на «американских горках», когда за взлетом неизбежно следует падение. Брендан, старший брат, который всегда пытается поднять всем остальным настроение, гладит руку Билли.

— Ты помнишь это, не так ли, приятель? Ты «порвал» публику.

Айден отходит от кровати. Из глаз капают слезы. Такой крупный, мускулистый парень — и по щекам текут слезы! Пэтти помнит, как он плакал, когда умерла мама, но до этого никогда не проронил ни слезинки.

— Мне кажется, что едва ли не вчера Билли был в такой же больнице, как эта.

— Да уж, — соглашается Брендан. — Три чертовых года назад. Ты можешь в это поверить?

Айден качает головой:

— Он уже начал становиться на ноги, понимаете? Я имею в виду, что почти пришел в себя после событий трехгодичной давности — и вдруг происходит это.

— Ага, тут собрались четыре комика. — В палату заходит Майк Голдбергер — Гоулди.

Своей фразой он напомнил прозвище, которое использовалось по отношению к отпрыскам Харни, когда они еще были детьми.

Братья Пэтти здороваются с Гоулди, которого знают много лет, и он обещает подежурить у кровати Билли, пока они сходят перекусят.

Брендан берет Билли за ногу:

— Никуда не уходи, пока меня здесь не будет, братишка, а не то я надеру тебе задницу.

Братья уходят, а Гоулди бросает на Пэтти быстрый взгляд.

— Отец рассказал тебе о результатах баллистической экспертизы? — спрашивает он.

Пэтти кивает.

— Ситуация скверная, — морщит лоб Гоулди. — И похоже, что будет еще хуже.

22

— Ну и как дела у нашего парня? — задает вопрос Гоулди.

— Ну ты же знаешь, каково это — разговаривать с врачами, — отвечает Пэтти. — У них одни только предположения и долгое вступление перед каждой репликой. В общем, хотя мне и не хочется накаркать, но они считают, что Билли не выживет.

Да, перспектива весьма мрачная.