Кейд - Чейз Джеймс Хедли - Страница 36

И вот он здесь: самый опасный и самый безжалостный немец со времен Гиммлера, чьи холодные змеиные глаза смотрели, казалось, прямо на Кейда, разглядывающего его через телеобъектив. Кейд ощутил сосущее чувство пустоты внизу живота.

Харденбург! Здесь, с Анитой Стрелик! Это было не меньшей сенсацией, чем если бы Грета Гарбо в расцвете своей карьеры назначила свидание Гиммлеру. Да, у Брэддока действительно был нюх на сенсации!

Теперь разъяснялось наличие вооруженных охранников вокруг замка: несомненно, это были работники тайной полиции Харденбурга. До Кейда, который как бы прозрел в одночасье, дошло, что это, возможно, самое опасное дело в его жизни. Он ясно сознавал, что если кто-нибудь из охранников его заметит, то колебаться не станет и тут же пристрелит. Вопросов задавать не будут. Палец потянет спусковой крючок, и все.

Он заставил себя снова посмотреть на террасу. Старик, который очистил ее от снега, принес поднос с чашками и серебряным кофейником, поставил его на стол и ушел.

Анита и Харденбург оживленно беседовали. Харденбург поднялся на ноги и разлил кофе в чашки. Кейд снимал. Он радовался яркому солнцу – снимки получатся отличные.

Затем из застекленной двери на террасу вышли еще два человека. Один из них, высокий, мрачного вида мужчина лет сорока, одетый в такой же лыжный костюм, как и Харденбург, толкал перед собой кресло на колесах, в котором сидел расплывшийся старик.

В мрачном человеке Кейд мгновенно узнал Германа Ливена, который был правой рукой Харденбурга и который так круто обошелся два года назад с Кейдом, когда генерал запретил делать снимки.

Но главное внимание Кейда было устремлено на старика в кресле. Он глядел на него через линзы телеобъектива и не верил своим глазам. Однако сомнений быть не могло – то был не кто иной, как Борис Дусловский. Оплывшее, грубое лицо, невзирая на печать прожитых лет, хранило все такое же надменное и презрительное выражение. Голый череп, заостренные уши, презрительно искривленный рот – Дусловский в свое время был главой сталинской секретной службы, и его имя наводило на евреев не меньший ужас, чем имя Эйхмана.

Репортерский инстинкт Кейда немедленно подсказал ему, что он является свидетелем исторического события. Встреча людей с такой ужасной репутацией и всемирно известной кинозвезды – это не мелкое хулиганство в Бронксе или Гарлеме, это сенсация мирового уровня! Враг нынешнего советского режима вместе с человеком, контролирующим Восточный Берлин и, по долгу службы, являющимся союзником этого самого режима!

Кейд был поражен и возбужден сверх всякой меры, но многолетняя выучка не позволяла эмоциям захлестнуть сознание и помешать исполнению профессионального долга. Он хладнокровно делал снимок за снимком.

Харденбург и Дусловский сидели рядом за столиком. Ливен сходил в замок и вернулся оттуда с кожаной папкой для документов, которую он положил на столик.

Анита поднялась на ноги и стояла теперь за спиной Харденбурга, положив ему руку на плечо. Харденбург извлек документы из папки, среди них была какая-то карта. Харденбург расстелил ее на столе. Превосходный объектив помог Кейду рассмотреть ее в деталях – это была карта Западного Берлина. Лента в камере подошла к концу, он заменил кассету.

Мужчины на террасе вели какой-то серьезный разговор. Харденбург что-то показывал на карте. Кейд лихорадочно щелкал затвором камеры, прекрасно сознавая, что делает исторические снимки и что кадры слишком, слишком ценны, чтобы быть достоянием паскудного «Шепотка». Эти фотографии должны попасть в руки государственного секретаря США. И никто не должен их увидеть, пока он их не увидит. Кейд был достаточно искушен в политике, чтобы понимать, какую важность имеет его информация в условиях нынешних отношений Америки и России.

На террасе все также что-то обсуждали, извлекали и изучали всевозможные документы, когда Кейд отщелкал и вторую катушку. Теперь у него было семьдесят два взрывоопасных снимка – более чем достаточно! Теперь он не мог думать ни о чем другом, как только о том, чтобы поскорее отсюда выбраться, доехать до отеля и переслать снимки американскому консулу в Женеве.

Сматывая пленку, он вдруг понял, что весь дрожит. Кейд спрятал вторую кассету в карман и сделал добрый глоток бренди. Когда он закручивал крышечку, бутылка выскользнула из его негнущихся от холода пальцев и исчезла внизу.

Кейд похолодел и замер, сердце его бешено колотилось. Стоит только кому-нибудь заметить бутылку!..

Он включил рацию.

– Бауманн? Вы меня слышите?

– Шерман на связи, – послышался голос. – Как там дела?

– Все, что надо, я снял. Я хочу отсюда выбраться. Что там у вас?

– Я проезжал мимо с час назад. У ворот два охранника, и они держат под контролем всю стену. Тебе придется дождаться темноты.

– Это очень важно. У меня тут динамит на ленте.

– Ничего нельзя поделать. Надо ждать.

– Ладно, – сдался Кейд и отключил связь.

Он посмотрел на террасу.

Харденбург катил кресло с Дусловским назад, в замок. За ними следовала Анита с папкой в руке. Застекленная дверь закрылась, и терраса опустела.

Кейд принялся приводить снаряжение в транспортное состояние, упаковывая отдельные части в рюкзак. В частности, отвязал, разобрал и упаковал треногу. Работа помогала занять мысли.

Он не имел понятия, что американский консул будет делать со снимками, но был уверен, что должен доставить снимки именно ему, и был твердо намерен это сделать.

Закончив, он прислонился к стволу, расслабился и стал ждать темноты.

Чуть позже 17.15 начал падать снег, стало очень холодно. В лесу сгущалась темнота, расползалась по сторонам, и замок постепенно терялся, растворялся в ней, если не считать трех-четырех светящихся окон.

Все долгое и холодное время ожидания Кейд наблюдал за охранниками: как они обходили замок, как временами сближались, переговаривались и вновь расходились, внимательные и настороженные.

Когда достаточно стемнело, Кейд включил рацию.

– Бауманн?

– Слышу тебя, – сказал Бауманн. – Все в порядке, мы выезжаем. Найдешь тот участок стены, где мы перелезали?

– Попытаюсь. В темноте все выглядит одинаково.

– Что-нибудь надыбал?

– Даже больше, чем мы ожидали, – ответил Кейд. – Помигай фарами, когда подъедете. Я по ним сориентируюсь.

– Что ты хочешь сказать… «больше, чем мы ожидали»? – поинтересовался Бауманн.

– Ты тратишь время. Вытащите меня отсюда!

Кейд отключил рацию.

Он начал опускать вниз оборудование. Это оказалось нелегким делом – мешали густо растущие ветви, веревка путалась и застревала, но под конец рюкзак мягко опустился на снег под деревом.

Тогда стал спускаться сам Кейд. Он чувствовал слабость, руки тряслись, несколько раз ему приходилось останавливаться, чтобы набраться сил. Но вот он ощутил твердую почву под ногами. Кейд поднял рюкзак и долго стоял неподвижно, вслушиваясь. Кроме шума ветра в ветвях деревьев, ничего слышно не было. Кейд смутно представлял себе направление, куда надо двигаться, чтобы выйти к нужному участку стены. Он медленно и осторожно зашагал прочь от замка.

Снаряжение казалось страшно тяжелым, и Кейд жалел, что нет рядом Бауманна, чтобы скинуть тому хотя бы рацию. Затем его нога внезапно зацепилась за что-то, и он рухнул ничком. Снег набился ему в рот и ноздри, на секунду Кейд страшно перетрусил. Затем он поднялся на четвереньки.

Стало светлее! Кейд оглянулся, и у него волосы встали дыбом – какие-то доли мгновения весь замок был залит ярким светом, а затем опять погрузился в полный и абсолютный мрак. Где-то вдали надрывался резкий звонок.

Кейд понял, что зацепил сигнальный провод и поднял тревогу. Он вскочил на ноги. Такого страха он никогда в жизни не испытывал. Единственная его мысль – как можно скорее добраться до стены, пока охранники не начали прочесывать лес.

Он бросил рацию, подхватил рюкзак и вслепую помчался во мраке, натыкаясь временами на деревья и чувствуя, как страх все возрастает.