Космос. Марс (СИ) - Андреев Никита Александрович - Страница 24

— Нет, ты сам расскажи.

На лице Бруно промелькнуло недовольство и злоба, но затем толстяк словно проглотил ее обратно и заговорил с обидой:

— Я тебе не подчиняюсь.

Макс нагнулся к его уху.

— Ты слышал, как я умею решать проблемы. Как скоро по—твоему я стану руководителем полетов?

Бруно жалобно посмотрел на Макса. Макс кивнул в сторону экрана. Бруно вздохнул и заговорил монотонно:

— Доступ к программе марсохода закрыт вручную мистером Маккензи.

— Почему он закрыл его?

— Я не знаю. Спроси у него.

— Взломай!

Бруно покачал головой отрицательно. Макс собирался припугнуть снова, но Бруно его опередил:

— Я не могу. Клянусь.

Бруно говорил правду.

— Сможешь еще что—нибудь выяснить? — спросил Макс.

Бруно глянул за спину Макса и резко ретировался. Макс обернулся, Маккензи стоял прямо перед ним, скрестив руки перед собой.

— Значит, по—плохому хочешь, — сказал Маккензи.

— Не понимаю, о чем вы, мистер Маккензи, — сказал Макс.

Маккензи отклонил шею в сторону.

— Литтл, что он хотел от тебя?

— Проверял правильно ли Бруно закончил мой отчет по телеметрии Глаза, — ответил за него Макс.

— Если ты Бруно, зачем тогда мне он? — спросил Маккензи.

Макс кивнул и отступил.

— Это правда, мистер Маккензи, — сказал Бруно.

— Мне плевать на то, что ты не поделил с отцом. У меня нет неприкасаемых.

Макс кивнул и вернулся за свой терминал.

Пришло сообщение от Бруно:

“Допуск к программе марсохода есть еще у трех пользователей, я нашел их идентификаторы.”

Макс написал ответ:

“Выясни имена”

“Хорошо”

ГЛАВА 5

Телеметрия. Прайм—1479

Атмосферное давление: 104 Кпа

Температура внутри: 24,1 С

Температура снаружи (датчик солнечный): 95 С

Температура снаружи (датчик теневой): —201 С

Курс: 3.5

Пройденное расстояние, км: 64 718 569

Задержка связи (сек): 215

Скорость км\с — 25,3

***

Эврика! Блоп заработал.

Ничто не предвещало... Молчанов пролетал мимо и, думая о чем—то отдаленном, тыкнул невидимую кнопку на затылке Блопа, как делал это по несколько раз на дню. Он так и полетел бы дальше, но противный язвительный звук: “Вииип” откуда—то из живота манекена вывел Молчанова из равновесия. Первым делом он провел диагностику — Блоп показал стопроцентную профпригодность. Одурманенный счастьем, Молчанов отложил другие планы и решил вывести Блопа на внешнюю площадку. Рукой—манипулятором он управлял из тесной капсулы, водруженной на лабораторный модуль. С филигранной точностью он усадил Блопа на край площадки и надежно закрепил. Первым экспериментом ожидаемо стала смерть Блопа в самых разнообразных ипостасях: Молчанов морил Блопа холодом открытого космоса, заставлял задыхаться от нехватки кислорода, понижал давление до вскипания жидкостей в его организме, облучал высокой дозой радиации. После нескольких сотен смертей, бедняга Блоп накопил информацию, которую Молчанову и всему сообществу астробиологов теперь придётся осмысливать еще очень долго.

Работа так поглотила, что он не мог думать о ни о чем другом. Он не хотел, чтобы мысли о Свете и воспоминания об отце мешали ему сосредоточиться. Он боялся этих мыслей и избавить от них могла только работа. Успехи придавали ему уверенности.

Молчанов отрабатывал прямые эфиры, как робот — точь-в-точь как написано в контракте. Импровизацию он свел к минимуму, ответы на вопросы зачитывал, не всегда соображая где правильно поставить ударение. Пассивность Молчанова заставила Бальтазара внести коррективы в его реплики. Теперь они содержали множество цепких выражений, острых шуток, и даже откровенных провокаций — все как любит публика. Но самое главное они были далеки не только от собственных мыслей Молчанова, но и от реальности. Рейтинг прямых эфиров падал. Бальтазар все чаще предлагал немыслимые эксперименты, как например трансляцию из открытого космоса, где Молчанов вещал бы, сидя верхом на корабле, словно ковбой на лошади. Охлаждать пыл фантазий Бальтазара приходилось ЦУПу. Споры между ними приводили к задержкам эфира. Молчанов с удовольствием тратил это время на исследования.

Зелени в лаборатории разрослось так много, что приходилось корректировать работу вентиляции, чтобы откачивать лишний кислород. Каждое утро он бесконечно подрезал лопухи, удобрял землю витаминами, исследовал поведение микроорганизмов под микроскопом и сравнивал с документированными наблюдениями с Земли.

Редкие минуты отдыха Молчанов по—настоящему научился ценить. Он вытягивался струной и парил по модулю, закрыв глаза, словно лежал на воде. Иногда он напевал песенки Наки. Ему нравилась их ритмичность и легкость.

В один из дней вышел из строя атмосферный блок, накачивающий углекислый газ в капсулу с карцикулами лактис. Теми самыми микроорганизмами, о которых Молчанов когда—то написал статью, распиаренную Бальтазаром. На счастье, когда все произошло, Молчанов оказался рядом. Примесь кислорода, которая должна удаляться в атмосферном блоке поступила в капсулу. Карцикулы могли выжить на глубине нескольких километров при температуре кипения и практически в полной темноте. Но только кислород — живительный газ для большинства живых существ, являлся ядом для них. Колония размером с чайное блюдце была самой большой из когда—либо выращенных в искусственной среде. Молчанову потребовалось на это три года. И вот на его глазах светло—серая масса уникальных грибковых микроорганизмов погибала, покрываясь черной пленкой из предсмертных выделений. Ремонт атмосферного блока занял у него несколько часов. Итогом трагедии стала потеря трети популяции.

Вечерние брифинги становился все скучней. Вопросы командир Стивенсон поднимал одни и те же по сто раз. Большинство решались еще в течении дня, но Стивенсон все равно затрачивал на их разбор кучу времени. Молчанову это стало напоминать собрание жильцов его дома, на которых постоянно обсуждалась одна и та же проблема с протекающей крышей.

— У кого остались вопросы? — спрашивал командир Стивенсон в конце.

Молчанов обычно жал плечами, Нака говорила вслух, что у нее вопросов нет, Ричард Пател выставлял руки в стороны, а Покровский просто улетал восвояси и пропадал неизвестно где до следующего вечера.

***

Света пришла на встречу в парк. Это случилось еще несколько недель назад.

Виртуальный образ Светы был одет в черное, капюшон закрывал половину лица. Она молча села на противоположную сторону лавочки. Молчанов поздоровался.

— Погода была другая.

— Я изучил сводки за тот день и мои воспоминания. За полное соответствие ручаюсь.

Он улыбнулся. Она отвернулась, рассматривая детишек, резвящихся на траве.

— Я рад, что ты пришла. Очень.

— Что хотел? — спросила она.

У нее серая кожа на лице. Все заготовленные фразы, будто сдуло ветром.

— Поговорить.

— О чем?

Он придвинулся.

— Свет, я же все объяснил. Извинился.

— Обычно, когда муж бросает жену он не извиняется.

— Я сто раз говорил, что у меня не было выбора, — Он пытался разглядеть ее лицо, но она отворачивалась. — Константин Александрович решил, что кандидаты должны быть не семейными. Все из—за этой страховки.

Она обернулась. Ее рот шевелился, как будто в замедленном темпе.

— Вот же я бездушная тварь. Посмела усомниться в правильности твоего выбора.

— Не говори так.

Она молчала.

— Я все исправлю, — продолжал Молчанов. — Обещаю.

— Тебя теперь ждут миллионы невест.

Ветер усиливался. Молчанов не припомнил, чтобы вносил такие настройки в локацию.

— Это все легенда. Не я ее придумал, ты же знаешь.

— Легенда, — повторила она. — В которой я бросила несчастного мужа. На улице на меня плевки летят. Бегают по пятам какие—то люди, спрашивают какого это мне быть шлюхой.

— Я не хотел, чтобы так случилось. Я бы рад отдать эту славу кому—нибудь другому, но не могу. Я обещаю, заработанных денег хватит, чтобы купить уединенный дом, как мы мечтали. Нужно потерпеть, обоим. Я делаю это ради нас.