Империя Солнца - Эвола Юлиус - Страница 8

Преодоление реки вплавь или управление кораблём было основным символическим этапом «царского посвящения», совершавшегося в древнегреческом Элевсине. Янус, древнеримское божество, бог всяческих начинаний и, следовательно, в высшем смысле, посвящения в «новую жизнь», также был богом мореплавания. Среди его характерных атрибутов присутствовала лодка. И эта лодка Януса, как и его два ключа, затем перешли в католическую символику в виде лодки Св. Петра и в символику папских функций в целом. Можно также отметить, что слово pontifex этимологически означает «строитель мостов», а слово pons в древности означало «путь»; море представлялось «путём» — отсюда и происхождение слова ponto (море). На этом примере можно увидеть, как скрытые значения в словах и знаках, сегодня почти непонятных, могут передавать элементы древних представлений о мореплавании как о символическом деянии.

В халдейском мифе о герое Гильгамеше мы находим точное подобие дорийского Геракла, который после плавания по морям срывает плод бессмертия в саду Гесперид, ведомый титаном Атлантом. Гильгамеш также бросает вызов морским путям, ставит парус, берёт курс на запад, то есть в Атлантику, в сторону земли или острова, где пытается найти «древо жизни», в то время как океан красноречиво сравнивается с «тёмными водами смерти». Если мы теперь обратимся к Востоку и Дальнему Востоку, там мы тоже найдем следы идентичного духовного опыта, связанного с героическими символами мореплавания, преодоления водных преград и отплытия вдаль.

Подобным образом буддистский аскет часто сравнивается с человеком, который бросает вызов водам и побеждает, пересекает поток или успешно плывёт против течения, поскольку воды представляются как нечто, связанное с жаждой животной жизни и удовольствий, с путами эгоизма и привязанностей. Также и на Дальнем Востоке встречается аналогичная древнегреческой тема «плавания по морям» и прибытия на не знающие смерти «острова», подобные атлантическому Аваллону или Маг–Меллу в ирландских и кельтских легендах.

От древнего Египта до доколумбовой Мексики—повсюду мы прямо или косвенно встречаем сходные элементы. Встречаются они также и в североарийских легендах. Успех героя Зигфрида на острове Брюнхильды выражает сам смысл символического плавания по морям—согласно «Песне о Нибелунгах», Зигфрид говорит: «Морской путь мне знаком. Я могу доставить нас по волнам».

Мы могли бы продемонстрировать, что и успех Христофора Колумба тесно связан, согласно распространённому мнению, с определёнными туманными представлениями о некоей земле, служившей, согласно средневековым легендам, убежищем для «пророков, которые не умерли» и пребывают в «трансатлантическом Элевсине», что соотносится с рассматриваемой нами символикой. Более того, мы могли бы показать, почему представление о талассократии, «владыке морей» или «вод», часто связывается с представлением о законодателе в высшем смысле (например, в пеласгийском мифе о Миносе); мы могли бы представить идею, содержащуюся в образе человека, который «пребывает над водами», «ходит по воде», или «спасается из вод» (от Нараяны до Моисея, от Ромула до Христа), но все это уведёт нас слишком далеко; возможно, мы вернёмся к этой теме в другой раз.

«Без жизни можно обойтись, без мореплавания нельзя» (Vivere non necessita. Navigare и neccessario). Эти слова ещё и сегодня живы, ещё и сегодня ощущаются и являются одним из лучших выражений новой эпичности деяния. «Мы должны вновь полюбить море, почувствовать опьянение морем, потому что vivere non necesse sed, navigare neccesse est» — таковы слова Муссолини. И разве не звучит в этом наставлении, понятом в его высшем значении, эхо древнего смысла?

Разве не живо представление о мореплавании как о том, что «больше, чем жизнь», о героическом деянии, пути к высшим формам существования?

Везде, где царит великое, свободное дыхание просторов, чувствуется сила того, чему нет предела в могучем глубоком покое или в ужасном разгуле стихии — там на морях и океанах новые поколения смогут «эпически» идти навстречу физическим приключениям, управляя метафизической душой, придавая героизму и бесстрашию преобразующую мощь, воскрешая то, что хранили древние традиции в символах мореходства как символа и моря, обозначающего путь к тому, что является не только человеческим. Именно это представляется нам одним из высочайших ориентиров для сил возрождения в новой Италии.

Il navigare come simbolo eroico //Il Regime Fascista, 26 апреля 1933 г.

СИМВОЛИЗМ ОРЛА

Символ орла имеет ярко выраженный традиционный характер в высшем смысле этого слова, продиктованный точными аналогическими причинами. Это, среди прочего, свидетельствует об «инварианте», то есть постоянном и неизменном элементе, присутствующем в мифах и символике всех традиционных цивилизаций. Естественно, частные формулировки данной темы различаются у различных народов. Здесь мы скажем, что символика орла в традиции арийских народов имеет чёткий «олимпийский» и героический характер, что мы и постараемся показать в данной работе посредством обращения к некоторым указаниям и сближениям.

«Олимпийский» характер символа орла напрямую связан с посвящением этой птицы олимпийскому богу par excellence —Зевсу, который в своём облике принадлежит не только арийцам–эллинам (и, далее, в качестве Юпитера, арийцам–римлянам). Как божество света и царского достоинства он почитался всеми ветвями арийской семьи. Зевс связан и с другим символом — молнией, что не нужно забывать, поскольку, как станет видно в дальнейшем, молния часто дополняет символ орла. Также стоит вспомнить, что, согласно древнеарийским представлениям о мире, «олимпийский» элемент определялся как противоположность титаническим, теллурическим и прометейским силам. Кроме того, именно молнией, согласно мифу, Зевс поражает титанов. У ариев, воспринимавших любую борьбу как отражение метафизической битвы между олимпийскими и титаническими силами (считая себя при этом войском первых), мы встречаем орла и молнию в качестве символов и знаков, заключающих, таким образом, глубинный смысл, сегодня в общем забытый.

Согласно древним представлениям ариев о жизни, бессмертие является привилегией: оно означает не просто жизнь после смерти, но героическое и царственное пребывание в том состоянии сознания, которое соответствует олимпийской божественности. Выявим некоторые параллели. С аналогичной концепцией бессмертия мы встречаемся в традиции Древнего Египта. Только части человеческого существа уготовлена вечная небесная жизнь во славе — это Ба, изображаемая иероглифом в виде орла или сокола (вследствие природных условий сокол в Египте заменяет орла, являясь ближайшим замещением, предлагаемым физической реальностью для выражения той же идеи). Именно в виде сокола преображенная душа умершего предстает в ритуале, описанном в «Книге мёртвых». Она пугает богов, произнося следующие гордые слова: «Я подобен божественному соколу или божественному орлу, и Гор сделал меня сопричастным подобию своего духа, что даёт обладание тем, что в другом мире соответствует Озирису…». Это небесное право наследования полностью совпадает с олимпийским элементом. Действительно, в египетском мифе Озирис является божественной фигурой, соответствующей изначальному «солярному» состоянию духа, которая, претерпев изменение и разрушение (смерть и расчленение Озириса), воскрешается Гором. Умерший, приобщаясь к воскрешающей силе Гора, обретает бессмертие Озириса, ведущее к «возрождению» или «воссозданию».

Здесь достаточно просто выявить многочисленные соответствия между традициями и их символами. В эллинском мифе говорится, что существа, подобные Ганимеду, переносятся и сопровождаются «орлами» к трону Зевса на Олимп. В традиции древней Персии царь Кей–Кавус пытается, подобно Прометею, подняться на небо при помощи орла. В индоарийской традиции именно орёл приносит магический напиток, который делает Индру повелителем богов. Классическая традиция добавляет небезынтересную деталь: согласно ей (пусть это даже неточно), орёл является единственным представителем животного мира, способным смотреть на солнце, не отводя глаз.