Тиана. Год Седой крысы (СИ) - Гуйда Елена Владимировна - Страница 1

Каково оно колдовкой таххарийской уродиться? Да еще в Алларии. Да в Год Седой Крысы? Кому как, а Кристиане туго. И не потому, что соседи косятся. Не потому, что Храмовники покоя не дают. И даже не потому, что помочь да рассказать о даре ее некому. А потому, что дар этот ноша тяжкая. Поди смирись с тем, что жизнь да судьбу чужую видишь. Что путь каждого для нее не тайна. Легко думаете?

Небольшой роман, навеянный морозной ночью и высокой температурой.

*

Тиана. Год Седой крысы

Пролог

Год седой крысы люди знающие называют годом мора и голода, бед всяких да кар божественных. И она послушно претворяет в жизнь все затаенные страхи человечества. В Год Седой Крысы, который, как известно, бывает раз в пятнадцать лет, в мир выходят и голод, и болезни, и войны. Смерть ходит по улицам, как деревень, так и городов, собирая знатный урожай человеческих душ. Нет хуже проклятия, чем родится в Год Седой Крысы. Но хуже может быть только остаться после этого в живых. Ведь тот, кто отмечен ее знаком, считается проклятым или приносящим беду. Потому от таких детей спешат избавиться, как можно скорее.

Моя мать, Девена, наверное, не знала, что я, рожденная в Год Седой Крысы, приношу одни беды. Потому едва оправилась от родов, потащила маленькую меня просить благословения богов, для дочки. И не успела переступить порог святилища, как средних лет и тучного телосложения жрец, тут же стал уговаривать ее отдать ребенка в жертву богам. Мол, и так ей нет места среди людей, уже отмечена смертью, родившись в крысиный год. Не знаю, о чем думала моя мать, когда бросив горсть серебра в чашу для подношения, развернулась и ушла, меня к груди прижимая, так ни разу и не оглянувшись.

Было ли это ошибкой. Кто-то скажет, что нельзя ссориться с богами. Кто-то осудит за самоуправство и не желание прислушаться к людям сведущим. Кто-то посмеется и над теми и над теми. А кому-то будет не до смеха.

Как матери, когда поутру она застала во дворе давешнего храмовника, что окуривал дом со всех сторон вонючим ладаном, призывая богов очистить этот очаг нечисти и блуда.

Моя мать никогда не позволяла людям порочить ее доброе имя, оставшееся от погибшего на войне отца и свалившегося от лихорадки деда. Наверное, потому, что больше то и наследства не было. Даже присущей всем алларийкам красоты ей не досталось. Была она не высока ростом, коренаста, да еще и ряба ко всему прочему. Всей красоты одни глаза огромные, цвета тучи грозовой. Но и такого приданного хватило, чтобы выйти замуж за, пусть и не молодого, но доброго и крепкого, таххарийского воина Смэта. И пусть он был простым солдатом. Звезд с неба она хватать не собиралась. Правда, шептались, что на деле он страшный колдун. Но разве такие мелочи могут остановить влюбленную женщину. Да и он тоже в молодой жене души не чаял. Но вскоре все изменилось, а виной тому Год Седой Крысы.

Война между Алларией и Таххарией настигла мою мать аккурат с вестью местной повитухи о том, что та ждет ребенка. Не знаю, смогла ли она порадоваться будущему ребенку, провожая отца на войну, да еще и во вражескую, по сути, армию. Отец же пообещав, что как только все уляжется, обязательно ее найдет, велел бежать куда подальше. А лучше туда, куда доблестные таххарийские воины точно не доберутся. Вот и бежала молодая тогда Девена куда подальше на запад. И уже спустя два месяца осела в городке на границе Алларии и Денмарка, под звучным названием Дубны, маленького и с духом больше подходящим большой деревне. На деньги отцом оставленные купила домик небольшой, на ремесленной улице, и приготовилась там коротать время до отцовского возвращения. И как раз когда она распаковывала последнюю сумку с немногочисленными пожитками, ее дом посетил отцовский вестник, которых он присылал раз в два-три дня. Написан он был чужой рукой, а говорилось там, что в бою под Лейвером отец был тяжело ранен и ныне утром отправился на суд к богам.

С этой черной вести и началась жизнь на новом месте. Как истинная жена и дочь воина, моя мать не стала опускать рук и придаваться отчаянью. Быстро нашла себе работу и стала известной на все Дубны, и не только, вышивальщицей. Злобная Крыса город своим вниманием обошла, а потому быт налаживался, я росла в утробе и вместе с первыми осенними заморозками порадовала этот мир криком.

Не знаю, что подумал храмовник, когда мать со скалкой в руке и видом бешенного вельва вылетела во двор. Тем более не ведомо, о чем он думал, осыпая проклятьями и ее и весь ее род, лопотал под защиту храма. Но в покое, пусть и на время ее оставил.

— Дочку как хоть назовешь? — спросила соседка Брыська, заваривая успокаивающий чай с мятой, чтобы молоко не перегорело.

— Кристианой назову. — ответила мать, отдышавшись.

— Крысой будет. — постаралась вразумить ее соседка.

На что та только губы поджала и сказала, что то воля ее покойного мужа. А волю мужей, хоть и покойных, положено уважать.

Так и началась моя жизнь, под песнопения храмовых служащих, не оставляющих надежд вразумить мою мать, и косыми взглядами соседей, которые не знали чего ожидать от своевольной вдовы.

Я росла вполне себе нормальным ребенком, с легкой руки той же Брыськи, нареченным Крысой. Можно сказать даже обычным. Легко сходилась с соседскими детьми. И научилась не обращать внимания на храмовников, которые при виде меня осеняли себя и меня за одно, защищающим от злого ока знаком. По правде, для меня они стали столь же обыденным явлением, как курица, гребущаяся в куче навоза. А потому была я ребенком счастливым, материными заботами, сытым и одетым, да окруженным ее же, матери, любовью.

Все изменилось в год Стального Ястреба.

Глава 1

Год Стального Ястреба, как известно, это год охоты. И не только за дичью по лесам гонялись молодые охотники, призывая в помощь, как богов, так и самого ястреба. Но и пора эта страшно благоприятная на свадьбы. От того в каждом доме, где были девицы на выданье или парни, готовые взвалить на плечи бремя семейной жизни, жизнь холостяцкая доживала свои последние дни и умирала в страшных муках. Особенно у мужской половины города. Пока девицы спешно шили свадебные наряды и дары мужу, свекрови, свекру, сестрам и братьям будущего мужа, храмовникам… в общем всем, кто в любой момент мог ославить на все Дубны молодую жену, будущие мужья топили последние дни свободы в чарках с самогоном.

Мне было пять, когда всеобщее безумие наведалось и в наш дом вместе с Дайко, местным кузнечных дел мастером. Человеком огромным настолько, что ни доброта его, ни вполне себе мирные намеренья, не смогли развеять мой перед ним страх. А потому хоть и была я ребенком не пугливым, но кузницу обходила по большой дуге, через соседскую улицу. И встретив по дороге Дайко, спешила убраться поскорее, не всегда и поздоровавшись.

— Здрава будь, Девена! — пробасил Дайко, переступая порог нашего дома.

— И ты милостью богов, будь здоров и полон сил, — отозвалась мать, оставляя привычное дело на пяльцах и поднимаясь, встречая нежданного гостя. — С чем в дом мой пожаловал?

Был он чернявый, мелкими кудряшками волос покрученный, бритый чисто, с крупным носом и огромными руками. Силы в них было не мало. То я поняла, когда на спор с Вэйко пробралась в кузницу, подглядеть за тем, как из куска ни на что непохожей руды рождается нож, острый да замысловатый, али подсвечник витой тонкий. Тогда и увидела молот, размером с меня, которым Дайко орудовал, как мать веником, легко и методично. Как же мы лопотали тогда из кузницы, на пару с Вэйко, сверкая пятками в которых сердце место себе нашло, когда кузнец обернулся и грозно спросил, чего надобно сорванцам. Может, конечно, и не грозно, но убедить нас в обратном уже никто не мог. И увидевши его на пороге своего дома, я уже подумала, что то явился сам страшный Вильх из своего подземного узилища по мою душу.

— Ты это… Может тебе мужская помощь где нужна? Вон и забор порушился и крыша совсем прохудилась, — спросил Дайко, старательно комкая меховую шапку огромными ручищами.