Пока дремлют аспиды (СИ) - Петрук Вера - Страница 33

Мысли отвлекали. Ламия специально старалась забить голову всякой ерундой, вспоминала каждую мелочь из устройства замковой кухни, лица знакомых и незнакомых слуг, цветочные клумбы в крепостном саду, стяги и знамена на башнях замка. Не думала она только о доме. Мысль о том, что она умрет здесь, всеми забытая, холодила сердце и пугала больше пыточных орудий Золтана, которые тот неспешно перебирал. Превратится ли она в безымянного духа, который вернется в родную деревню и будет преследовать путников безлунными ночами? Или останется в стенах замках, присоединившись к толпе замученных в его подземельях? В одном она была уверена точно. Какая бы загробная жизнь ее не ждала, к Крону она вернется наверняка – хотя бы в виде ночных кошмаров.

И хотя она ждала ее, боль пришла неожиданно. Треск ломающихся костей отозвался во всем теле жгучими волнами, которые прошлись от макушки до пяток и не позволили вздохнуть, уничтожив еще не родившийся крик. Какое-то время Ламия молча хватала воздух ртом, прежде чем начать хрипеть – голос куда-то исчез, превратившись в сиплый свист, похожий на тот, что издавал Крон, когда заставлял свое старое тело двигаться быстрее.

Пришла боль, ушла злость. Это было новое чувство. Едва она впустила образ Крона в голову, как ее накрыла неожиданная волна теплоты, смывшая страх, напряжение и растерянность. С болью она не справлялась, но, по крайней мере, ее можно было терпеть. Когда Ламию драл волк в одну голодную зиму, было больнее.

– Готово! – сказал Золтан и, подняв голову девушки, повертел что-то перед ее глазами. – От потери крови не умрешь, я уже все прижег. Ну как? Скажешь, где Крон? Или сразу приступим ко второму крылу?

– Крон великолепен, – к своему удивлению прохрипела Ламия, хотя собиралась молчать. – Знаешь, что я поняла? Моя любовь к нему – это почка, распустившаяся осенью. Зима нагрянет, и все закончится. Красивые слова перед смертью – то, что надо. Сейчас придумаю что-нибудь еще. Крон прекрасен. Даже в старой шкуре он выглядит так, словно рожден богами. И еще он, наверное, добряк. Не для меня, но для кого-то другого, ну и пусть. И, конечно, он хороший. Мир, вот, спасает. А крылья забирай. Они все равно не мои. Бабуля говорила: «Мое оставь мне, свое забери с собой». Крылья – это часть вашего мира, магического, я его ненавижу. Поэтому – отрезай, мне они не нужны.

Ламия затрясла головой, пытаясь заткнуть себе рот. Слова, которые из него вылетали, ей не нравились. Не нравились они и Золтану, потому что он без рассуждений приступил к другому крылу.

На этот раз боль была сильнее. Ламия знала, что уже никогда не сможет говорить прежним голосом, а ведь когда-то она считалась хорошей певуньей. Зато, если выживет, сможет рассказывать страшилки не хуже бабули, которая потеряла голос после очередного угеритского плена.

Второе крыло трудно далось не только ей, но и помощнику Кормака. Он запыхался и вспотел, несколько раз бегал туда и обратно к столу с ножами, жадно припадал к ковшу с водой, снова склонялся над ее спиной, которую Ламия почти не чувствовала. Похоже, подействовали магические способности, данные ей с крыльями, потому что боль ослабла, и она почти не кричала, лишь слушала треск и хруст ломающихся костей, раздающиеся эхом по темнице.

Наверное, Ламия все-таки потеряла сознание, потому что ее разбудили голоса.

– Ты не мог отрезать их аккуратнее? – ворчал Каэл. – Кровищи столько налил...

Холодные пальцы коснулись ее разгоряченного лба, скользнули к шее.

– Да она же еще жива, – снова произнес бархатный голос. – Убей немедленно, зачем мучить бедное создание. Как избавишься от этого тела, приступай ко второму. Мне нужно больше крыльев, кажется, что-то получается.

– Я рад это слышать, господин, – вкрадчиво произнес Золтан. – Прошу прощения за беспорядок, сейчас все уберу и исправлю.

Ламия разлепила глаза в тот момент, когда Каэл исчез в волшебном портале. Белые круги вспыхнули, словно молния, и уступили место привычному мельтешению факельных огней. И что Золтан мог видеть в такой темноте? Наверное, всю спину ей неровно искромсал. Она еще могла смеяться, а значит, была жива.

Привыкнув к прежнему свету, Ламия поискала глазами Золтана, но вместо помощника Каэла вдруг увидела второго ангела. Девушка была совсем молоденькой, лет четырнадцати не больше. Она приникла к решетке, и, не моргая, смотрела на то, что происходило с Ламией. Ее била крупная дрожь, крылья распушились так сильно, что почти потеряли прежнюю форму, пальцы, сжимавшие прутья клетки, были белее перьев и волос создания. В глазах девушки-ангела плескался чистый, бескомпромиссный ужас перед тем, что ее ожидало.

– «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих», – процитировал над ухом Ламии голос Золтана. – Обожаю Святую Книгу. Каэл придет нескоро, поэтому у нас есть время, чтобы превратить твою смерть в процесс долгий и запоминающийся. Выпей-ка это. Нужно поддержать твои силы, чтобы ты не оставила меня раньше времени.

Ламия послушно открыла рот и глотнула сладкой воды, отдающей кислым вином. По телу мгновенно разлилась приятная теплота, спина онемела, дышать стало легче.

– Смотри сюда, детка! – позвал ее Золтан, и она повернула голову в его сторону. Демон стоял рядом с зияющим квадратом пустоты, образовавшимся в полу темницы. Впрочем, на этот раз обошлось без магии. Золтан держался за рычаг, который, видимо, и открыл тайный люк в полу. Из него ощутимо несло смрадом, плесенью и затхлостью.

– В эту дыру я буду сбрасывать то, что тебе больше не понадобится, – произнес он. – Начнем с пальцев ног и торопиться не будем.

– Развяжи меня, – прохрипела Ламия, еще не осознав, что собирается делать, но уже поверив в единственный шанс на спасение. – Буду говорить. И дай еще той воды, очень уж от нее хорошо. Все расскажу. Только не надо боли, хватит с меня.

Какое-то время Золтан рассматривал ее, потом хмыкнул.

– Звучишь почти искренне. Что? Прошла любовь к Крону Прекрасному? Ладно, развяжу, куда ты денешься. Только со стола не вздумай слезать, иначе прибью тебя к нему гвоздями.

– Да я тут полежу, – прохрипела Ламия. – И куда, действительно, я денусь. Ты мне всю спину разворотил, мне бы в живых остаться.

– Жить нравится? – с интересом спросил Золтан, распутывая веревки на ее лодыжках. Ламия специально вывернула голову, чтобы видеть, как он делает это, потому что ноги, как и руки, ощущались с трудом.

– Очень, – кивнула она и вдруг вспомнила беседу с Кроном на рыболовецкой барже. Маг признался, что ему не хватило четырехсот лет, чтобы полностью насладиться миром, понять его и осмыслить. Ламия жила всего двадцать лет. Ей непременно нужно было выжить. Вспомнив, что она говорила о Кроне совсем недавно, девушка прикусила губу от смущения. Чего только под пытками не сболтнешь, успокоила она себя.

Тем временем, Золтан закончил возиться с веревками и, оставив Ламию лежать распластанной на животе, уселся на табурет, придвинув его к столу.

– Спрашивай, – прошептала она, не сводя глаз с ангела в клетке. И хотя сладкая вода придала ей достаточно сил, шевелиться девушка не пыталась – боялась спугнуть удачу.