Ряска Правды (СИ) - Маррн Лика - Страница 7

Поначалу я немного его стеснялась, но потом пришло осознание, что я — жуткое ночное создание болота, а он — обычный смертный. Поэтому я прижалась к нему поближе, чтобы согреться, и начала самозабвенно предаваться самокопаниям.

Признаться честно, я уже начала было задумываться, стоило ли мне пускаться в столь опасное и рискованное путешествие. Но, во-первых, было уже поздно поворачивать назад, а, во-вторых, награда в конце пути все-таки была крайне мне необходима.

Корысть присуща всем болотным существам от природы — и я отнюдь не была исключением.

Если закрыть глаза, забыть о боли в спине, о ноющих ногах и о том, что неудержимо клонит в сон, можно было даже подумать, что это и есть желанная свобода… Будто бы недовольная тем фактом, что про неё решили забыть, спина напомнила о себе злой вспышкой боли, от которой я охнула и крепче вцепилась в Реджинальда. Именно это заставило меня наконец решиться:

— Останови коня! Я очень устала, мы не могли бы остановиться на ночлег?

Я выдавила это из себя настолько вежливо, насколько вообще могла в таком состоянии.

Ответом мне стал лишь треск цикад.

Лихо ему на перепутье, вот ведь зараза! Мысленно желая мужчине бесславной кончины, я, поправ гордость, попыталась ещё раз, громче:

— Реджинальд! — я похлопала его по плечу. — Реджинальд!

— М? — резко обернулся он, нахмурившись. — Вы что-то сказали?

Если бы я была хорошо воспитана в каком-нибудь людском образовательном заведении, где непременно передают детям дурные манеры, то я бы обложила этого хама на чём свет стоит. Но тетушка Румяна упорно отучала меня ругаться вслух, поэтому я громко повторила свою просьбу прямо ему в ухо.

— Мы не могли бы остановиться? Я больше правда не могу.

— Ой, извините меня, — на лице Реджинальда появилось настолько натуральное выражение искреннего сожаления, что я было поверила. Но это заблуждение не продержалось долго, потому как он продолжил, — Только доедем до вон того холма сначала, там будет удобнее.

И, больше не говоря ни слова, чернявая зараза пнула бока несчастного коня. Я вскрикнула и вцепилась в Реджинальда, уже поминая людей всеми словами, что взбредали в голову. Плечи мужчины дрожали. Я поняла, что он просто надо мной смеялся, но, странным образом, это меня не разозлило.

Возле несчастного холмика, который непонятно чем так прельстил принца, он спрыгнул с коня с удивительной легкостью. Я же сползла на землю безвольной лужицей.

Развалившись на мягкой траве, я уставилась вверх, на звезды, желая, чтобы это мгновение длилось вечно, и меня никто не трогал. Как обычно, мои желания учтены никем не были.

— Не советовал бы лежать на земле, простынете, — раздался откуда-то по левую руку от меня голос Реджинальда. Тоже мне, заботливый нашёлся. Но вслух, разумеется, я сказала не это. Я вообще редко говорю, что думаю.

— Кикиморы не болеют, — пробормотала я в ответ. Скопление звезд надо мной напоминало глаз Лихо — никогда до этого не замечала.

— Я один раз встречал больную кикимору, — после некоторой паузы ехидно отметил мой невидимый собеседник. — Неужели она была симулянткой?

Теперь настал мой черед задуматься. Откуда этот мужчина мог знать кикимору? Да ещё и больную — я-то таких в жизни не встречала. Да что там я, Ивайло, и тот не видывал.

— Не знаю, что такое симулянтка, — наконец осторожно призналась я, перекатываясь на локоть, чтобы видеть своего собеседника. Реджинальд обнаружился сидящим на пестром лоскутном одеяле, буквально в десятке ладоней от меня. Черные глаза пристально смотрели прямо на меня, отчего тут же стало не по себе. Я поспешила отвести взгляд и пояснить. — Наверное, её болото умирало. Кикиморы заболевают только тогда, когда заболевает их болото, и они, в отличие от смертных, не выздоравливают. Они верны своей топи и умирают тогда, когда она высыхает.

На склоне холма на пару минут установилось молчание.

— Это грустно, — тихо заметил мужчина.

Я пожала плечами и перевернулась обратно на спину. Это грустно, но таков мир.

— Можно вопрос? — вдруг поинтересовался Реджинальд.

Я издала неопределенный звук, который можно было расценить как угодно. Что-то до этого ему моё разрешение не требовалось. Реджинальд же предпочёл думать, что разрешение всё же было дано, и продолжил:

— Все жители природы, кого я встречал, очень спокойно относятся к смерти. Люди всегда её боятся, пытаются выгадать хоть несколько дней, они продают и предают ради сохранения собственной жизни, но не вы. Та кикимора, она не хотела, чтобы её даже попытались вылечить. Ещё одна дриада — она радостно умерла за свою рощу. В чем секрет?

Вопрос поймал меня врасплох. Чего-чего, а уж размышлений на тему смерти я хотела бы избежать, потому что именно по этому поводу моё мнение отличалось от мнения остального болота. Поэтому, проследив за полетом комара, который только что плотно пообедал моей кровушкой и теперь довольно попискивал, я выдала общепринятую точку зрения:

— Смерть не абсолютна. Ничто из того, что умирает, не исчезает окончательно, и ничто не уходит навсегда. Вслед за зимой приходит весна, но даже в безмолвной тиши белых снегов жизнь продолжается. Когда лес окутан мягким холодным одеялом — найдется хоть один заяц, который постучит лапками по пеньку, хоть одна лиса, которая махнет ярким хвостом, как опоздавшая гостья из осени. Жизнь продолжается всегда. Глупо держаться за неё, потому что она вечна.

— Но вы так не считаете, верно?

Я удивленно выдохнула и прикрыла глаза на мгновение. Перед моим взором всё ещё плыли звезды. Они никогда не перестанут меня удивлять, как, видимо, и этот почти незнакомый мне человек.

— Мне кажется, что глупо не держаться за жизнь, а отдавать эту жизнь просто так. Если есть достойная цель, то лучше достичь её и умереть, преуспев, чем просто передать в руки создателю своё дыхание.

На болоте мы верим в то, что наша жизнь — в нашем дыхании. Когда настает чей-то черед умирать, то к нему приходит её посланник, шелестя камышами, и накладывает руки на твои губы, забирая оставшиеся тебе выдохи и вдохи. Каждому из нас отмеряно огромное количество вдохов и выдохов, вот только посланники всегда голодны и не могут ждать вечно.

— А вы? Во что верите вы? — внезапно даже для самой себя спросила я. Всё, что угодно, только чтобы избавиться от назойливых мыслей.

— Там, откуда я родом, — охотно начал мужчина, и я перекатилась на живот, чтобы видеть его лицо. Когда кто-то что-то рассказывает, так лучше понимаешь историю. Реджинальд сложил руки на груди и в упор смотрел на меня. Я смело приняла взгляд, было слишком интересно, чтобы снова отворачиваться. — Люди считают, что у каждого человека есть душа.

Да, об этом я слышала. Некоторые духи ими питались. От них я знала, что души бывают старые и молодые, и если мой знакомый березовник предпочитал совсем маленьких детей, которые, как он говорил, имели сладковатый привкус, то дух ивы любил души умудренных опытом людей, которые были терпкими, чуть с кислинкой. Но говорить об этом своему спутнику я, естественно, не собиралась.

— И когда человек умирает, — продолжил Реджинальд глубоким голосом. — Его душа возносится вверх. Те, кто были благородными и справедливыми во время жизни, боролись за правое дело, становятся звездами. А все остальные — это та чернота, что между ними. Раньше жрецы за определенные суммы обещали очистить человека от скверны. Мой отец прекратил это, хотя до сих пор там и тут всплывают подпольные дела. Каждому хочется быть звездой.

— Это красиво. По крайней мере, красивее, чем у нас — после смерти ты растворишься в мире. А вы будете сиять там, наверху…

— Сомневаюсь, — хмыкнул Реджинальд, и по его лицу пробежала тень. Правда, она развеялась буквально через пару секунд. Из его голоса пропала вся доброта и вежливость, когда он грубо приказал. — Ложитесь спать, госпожа кикимора, мы отправляемся рано.

Я обиженно и в то же время непонимающе насупилась. Что за человек, который сомневается в собственной вере?