Национальная идея и адмирал Колчак - Хандорин Владимир Геннадьевич - Страница 41

Из идеи единоличной власти вытекало требование изменений самих функций правительства. Оно неизбежно должно было превратиться из политического центра государства в рабочий орган административно-хозяйственного управления при диктаторе.

Не менее последовательно кадеты выступали против любых попыток децентрализации местного управления – против Сибирской областной думы и даже против расширения прав земств и городов, считая это несвоевременным в обстановке Гражданской войны. Об этом как о само собой разумеющемся говорили даже относительно умеренные иркутские кадеты в городской думе.[531]

Более подробно на этом вопросе остановился Национальный союз, с первых дней обозначивший в своей программе третьим пунктом пересмотр закона Временного правительства 1917 г. о выборах в земства и городские думы на условиях: «а) отказа от партийных списков с заменой на состязание персональных кандидатов, б) восстановления высокого возрастного ценза (25 лет) и 3-летнего ценза оседлости для исключения из списков «бродячего элемента».[532]

В этом с ним были практически единодушны предприниматели. Июньское совещание представителей торговли и промышленности выступило за возрождение городского самоуправления на началах, принятых Временным правительством, но со старым 25-летним возрастным цензом избирателей.[533] Последовавший июльский съезд в этом вопросе (в отличие от вопроса о диктатуре), наоборот, пошел дальше и призвал отменить избирательный закон Временного правительства как «несостоятельный», проникнутый «ложно понятым демократизмом», что усматривалось, в частности, в допуске к избирательным урнам солдат и прочей приезжей публики, не имевшей связи с местным населением и его нуждами. Вместо этого предлагались: возврат к цензу оседлости (не менее двух лет), 25-летнему возрастному цензу и замена пропорциональных выборов мажоритарными. На этих условиях предлагалось устроить досрочные перевыборы земств и городских дум.[534] Кроме того, предпринимательский съезд, в такт кадетам, находил излишним созыв Сибирской областной думы и предлагал отложить возбужденный областниками вопрос о созыве Сибирского Учредительного собрания до созыва нового всероссийского Учредительного собрания.[535]

На первый взгляд может показаться, что дебаты об организации власти распространялись лишь на период до окончательной победы над большевиками. Но вдумчивый анализ показывает, что это не так. Споры разворачивались и о дальнейших путях строительства российской государственности. Часть кадетов продолжала исповедовать прежние, западнические принципы в этих вопросах. Так, иркутские кадеты писали: «Мы должны пойти по проторенному пути культурных западноевропейских наций. Надо раз и навсегда отказаться от мысли…, что судьба предуготовила нам особые пути».[536] Здесь отразилось глубокое расхождение между умеренным и правым крыльями кадетов, первое из которых (оставшееся в меньшинстве) представляли иркутские и отчасти томские кадеты, второе (господствующее) – омские. Первые продолжали отстаивать господствовавшее в партии до революции убеждение об общности исторических путей России и Запада. Вторые олицетворяли присущее дореволюционным октябристам мнение о существенном своеобразии исторического пути России, необходимости учета особенностей ее менталитета и истории. Они следовали за крупнейшим политическим мыслителем России, одним из редакторов знаменитого сборника «Вехи» П. Б. Струве, что отметили еще советские исследователи.[537] В это время П. Б. Струве (находившийся на Юге России) в сборнике «Из глубины» констатировал, что революция обернулась для России национальным банкротством и мировым позором, в чем усматривал огромную долю вины интеллигенции.[538] Эти идеи подхватили и стали развивать омские кадеты во главе с В. А. Жардецким. Продолжая начатую еще в 1917 г. борьбу с традиционным для социалистов «народопоклонством», кадеты противопоставили эсеровскому лозунгу «Все для народа, все через народ!» лозунг: «Все для России, все через культуру!»[539]

Развивая мысль о превосходстве национального начала над социальным, «Сибирская речь» сетовала, что в свое время идеи авторов «Вех» не были оценены по достоинству партией, и с горечью замечала: «Мы много смеялись над немецким лозунгом «Германия превыше всего», а между тем немцы с этим лозунгом сумели создать сильнейшее государство…, мы же со своими широчайшими утопиями обратились в мировое позорище». Пытаясь соединить традиционное для кадетов западничество с национализмом, газета утверждала, что одно не противоречит другому, если рассматривать их как соединение двух здоровых начал. Говоря о глубоком моральном кризисе, охватившем русскую интеллигенцию после революции, и призывая ее «отучиться смотреть на свою историю как на что-то исключительно мрачное», изжить неверие и пессимизм, кадеты провозглашали: «Спасение от них – только в национализме, который один может одухотворить и нашу полуумершую литературу».[540] Резкое (даже по сравнению с периодом Первой мировой войны) усиление националистического акцента в пропаганде кадетов было налицо. Говоря о кризисе социалистического интернационализма («циммервальдизма»), они выражали надежду, что в недрах сибирской кооперации зародится «крестьянская партия, чуждая всяких социалистических утопий… и налета эсеровщины», окрыленная национальным духом и способная стать партнером Партии народной свободы.

В тесной связи с вопросами государственного строительства находились поиски его духовной основы. Знаменательно изменение отношения кадетов к религии после революции. Раньше большинство из них (как и вообще русских либеральных и революционных интеллигентов) были равнодушными к ней атеистами (воинствующими атеистами были только большевики) и не проявляли к религиозным вопросам особого интереса – в отличие от октябристов. Теперь же, под воздействием произошедшей катастрофы, среди них произошла существенная переоценка ценностей. Когда эсеровское большинство Иркутской городской думы в начале ноября 1918 г. отменило преподавание закона Божьего в начальных школах (с формулировкой: «как противоречащего научному изучению природы»), местные кадеты резко осудили такое решение как негосударственное, а упоминавшийся Н. Н. Горчаков назвал его инициаторов «достойными коллегами большевиков» и «демагогами».[541]

Не менее важен был вопрос об основах устройства армии как силовой опоры государства, а в обстановке Гражданской войны – и как основного инструмента борьбы с большевизмом. Наученные недавним горьким опытом, кадеты настояли на немедленном и безоговорочном изгнании политики из армии, разложившей ее в 1917 г. «Сибирская речь» цитировала фразу столпа французской либеральной политической мысли А. Ламартина: «Армия, которая рассуждает, подобна руке, которая стала бы думать».[542] Поразительно, но и тогда многие «ничего не понявшие и ничему не научившиеся» эсеры и меньшевики по-прежнему не понимали этого.

Сходной была позиция Национального центра и Национального союза. В программе сибирского Национального союза говорилось (п. 6) о возрождении армии на началах дореволюционной уставной дисциплины как необходимом условии ее боеспособности и завоевания победы над большевиками.[543]

Еще раньше приняли коллективные резолюции по этому вопросу сибирские деловые круги. Июньское совещание представителей торговли и промышленности поддержало восстановление единоначалия в армии.[544] Июльский съезд торгово-промышленников выступил за переход от добровольчества к всеобщей мобилизации (уже осуществлявшийся в то время в Красной армии) и полное единоначалие командиров во избежание повторения печального опыта 1917 г.[545]