Весёлый Роджер (СИ) - Вечная Ольга - Страница 56

Вера наблюдает за собеседником, гадая, что с ним происходит. Неужели ты все еще ждешь, что я тебя брошу? - прищуривается, подаваясь вперед.

 Или хочешь аккуратно бросить меня? Глаза против воли расширяются, взгляд бегает по его лицу, ассиметричной стрижке, татуировкам. Как же ему идут костюмы! Жаль, редко их носит, в основном на важные встречи по работе.

Будет катастрофа, если он так и не сможет ей простить, что видела шрамы и его уязвимость. Кажется, его тяготит то, что она в курсе. Не получается у него вести себя как раньше. Старается, но не выходит.

Она уже почти готова услышать очередное «давай останемся друзьями». Ага, лучшими друзьями, которые еще позавчера целовались, как безумные, и шептали друг другу на ухо о крайней степени возбуждения.

А потом он, увлекшись очередной забавной историей, случайно роняет телефон на пол, прямо у ее ног, быстро наклоняется, чтобы достать, и она замирает, читая на его шее новое слово. К уже привычным «Hope», «Love» - надежде и любви - наконец-то прибавилась вера. Вот только не в виде «Faith», как было бы логично. На его шее написано: «Vera, Hope, Love».

Кажется, ее сердце замирает, чтобы набраться сил и мгновением позже попытаться вырваться наружу, едва не разорвавшись от гаммы ответных чувств.

Кровь сиюминутно приливает к лицу, щеки предательски горят, а пальцы начинают дрожать. Увиденное одним взмахом проходится по нервным клеткам, скосив добрую их часть.

Место новой тату еще покрасневшее - видимо, только утром набил. Ничего не сказал, ждет, что сама заметит?

Господи, какое же место она заняла в его жизни после событий на даче Джей-Ви? Она же первая, с кем он решился поехать на тусовку, пересилил себя, рассказывая о слабостях, а потом разделся и показал себя таким, какой есть на самом деле, от которого большинство женщин просто бы отказались. Не смогли бы смотреть, не то что лечь рядом.

Вик возвращается на свой стул с телефоном, слегка улыбается, но удивленно замирает, разглядывая ее.

- Все в порядке? - осторожно спрашивает, теряя нить очередной байки.

Прости, родной, потом дослушаю.

    Хочется потянуться и провести пальцем по надписи, Вера хватается за бокал вина и залпом его осушает, давится, начинает кашлять, закрывает лицо салфеткой, но не спасает. Забирает его воду, начинает пить мелкими глотками, не помогает, из глаз брызгают слезы.

 - Вера, ты как? - он пугается, подскакивает, чтобы помочь, но она - должно быть, уже красная, как салфетки на столах - останавливает жестом. Сдавленно извиняется и убегает в туалет, закрывается и включает воду. Кое-как удается справиться с кашлем, надо же было так подавиться! Стыдно.

Споласкивает руки прохладной водой, промокает лоб и щеки, жаль, нельзя умыться, макияж не позволяет. Смотрит на свое пылающее лицо в отражении, чувствуя, как внутри все трепещет.

Никогда он не признается ей в своих чувствах и не задаст прямого вопроса. Не осмелится потребовать взаимности, не устроит скандал, если сильно обидится. Либо молча простит, если мелочь, как это было с лесбийским поцелуем или ничего не значащими встречами с Кустовым, либо просто уйдет в сторону.

Он не станет за нее бороться, просто не позволит себе этого, зарываясь в комплексах, придумывая миллион несуществующих причин, почему не достоин. Он не стал обещать ей несметные горы, вешать лапшу на уши, как все мужики до него, а, не советуясь, выбил ее имя у себя на шее в благодарность за то, что она для  него сделала. Приняла его тело, позволила быть самим собой, сама разделась, оставаясь беззащитной и доступной для него одного.

«Милый мой, хороший, как же важен для тебя тот вечер, оказывается», - шепчут ее губы, пока дрожащие мокрые пальцы поправляют макияж, вытирая следы от туши. Бесполезно! Становится только хуже. Вера умывается полностью, воспользовавшись мылом. В дверь осторожно стучатся.

- Вер, ты тут? У тебя все нормально? - его растерянный голос. О нет, сколько она уже здесь? Нужно было время засечь. Хочется впустить его, обнять, прижаться и целовать бесконечно долго, пока не начнет вырываться. Тем более, в туалетах ей уже не в первой. Вера невольно хихикает при этой мысли.

- Сейчас подойду, прости, подавилась сильно.

- Да я не тороплю, просто волновался.

Уходит. А она наскоро приводит себя в порядок, поправляет волосы, старается натянуть улыбку, скрывающую эмоции, и выходит к нему, покорно ждущему за их столиком, что-то читающему в телефоне.

Она меньше волновалась и радовалась, когда Кустов сделал предложение и подарил кольцо. Нужно будет его сдать в ломбард, кстати.

Хочется подойти к Вику, положить руку на плечо и сказать: я тебя тоже. Но она не посмеет пока.

Улыбается ему мягко, он в ответ вдруг тоже, приподнимает брови, дескать, что? Она качает головой и пожимает плечами.

Никому тебя не отдам, мой сомневающийся. Помогу поверить в себя, чего бы мне это ни стоило. А там пусть происходит то, что должно. Не можешь ты быть насильником. Не наша эта история.

- Вер, нужно поговорить. Это важно, и тебе это не понравится, - говорит мрачно. Кажется, решился на что-то.

- Прямо сейчас? Я готова. Слушаю, Вик.

- Не здесь. Поехали, я покажу тебе кое-что. А потом, если еще захочешь, побеседуем.

Он поднимается, протягивает руку, а потом ведет ее к машине и молча выруливает на дорогу.

Часть IV

IV часть

Отчеты непотопляемого пирата. Запись 14

Подрываюсь на кровати. Темно. Сердце колотится, по ощущениям - всю грудную клетку занимает, распирает изнутри, на лбу что-то липкое, холодное, размазываю, а не вытираю пот, пальцы дрожат, а кожа под шрамами горит. Тут же пихаю руку под кофту, провожу по своей груди, животу - на месте мое проклятье, дьявольские уродские метки, шрамы и рытвины, тут все, при мне, родимые. Всего лишь плохой сон. Облегченно выдыхаю, но сердце продолжает бахать в висках, ушах, закрываю лицо ладонями. Жарко, кажется, балансирую на грани между Фоновой и Прорывной.

Надо удержаться.

Пытка огнем - одна из самых действенных, боль доставляет адскую, но при умелом дозировании к смерти не приводит. Наслаждаться можно неделями, сжигать сантиметр за сантиметром, требуя признаний. По кончикам нервных окончаний выжигать четкий ассоциативный ряд, чтобы не смел даже думать о том, чтобы когда-нибудь еще прикоснуться к женщине, получить удовольствие от ее касания. Воспитывали меня. Наказывали за совершенное.

Во что бы то ни стало надо удержаться. Не хочу снова заедать боль таблетками, не сейчас. Влюбился я, нельзя жить прошлым, когда только замаячила сексапильными ножками и круглой попкой возможность будущего.

- Вер, проснись, пожалуйста, открой глаза, - осторожно трясу ее за плечо, бужу.

Опять снилось, что с Верой обнимаюсь, прижимал к себе, гладил. Раздетые были, счастливые. А потом шрамы исчезли с моей кожи и проявились на ее, потому что повел себя неосторожно, позволил коснуться ее чистого тела своим отвратительным, заразил душу, передал проклятье...

- А? Что случилось? - она садится, хватается за телефон, на часах половина четвертого. - Милый, ты как? Тебе больно? - в голосе лишь тревога, ни капли усталости, будто и не спала крепко минуту назад.

- Что-нибудь скажи. Хоть что-нибудь, неважно. Чтобы отвлечь. Надо попробовать удержаться, - тру глаза, концентрируясь на ощущениях. Вы же помните, где лежат мои таблетки? Найдете вперед меня при необходимости, все уши ими прожужжал.

Вера включается мгновенно, придвигается ближе, светит в сторону фонариком на телефоне, глаза широко раскрыты, но смотрит, кажется, не брезгливо.

- У меня три раза была пневмония. В пятом классе. А сколько всего, я говорить не буду, стыдно признаться. Представь себе, в школу вообще не ходила, хотели на второй год оставить. Кстати, Белов, ты знал, что я ломала правую ногу и дважды левую руку?

- Я тоже ломал, только правую руку. И палец на ноге. Пнул кучку снега в лесу... а это оказался пенек.