Маршал грозового мира (СИ) - "Юста" - Страница 114

— Сколько дней займет восстановление? — быстро спросил Байонис.

— Обычно мы держим пациентов в госпитале неделю — чтобы быть уверенными, что уже не возникнет осложнений. Но я могу выписать его через два-три дня.

— А, скажем, завтра? — проявил Маршал спешку, которой не было даже у Мальса: тот и не надеялся, что сможет выйти отсюда раньше, чем послезавтра.

Виррен некоторое время молчал, делая шумные вдохи и незаметные выдохи.

— Я могу это устроить, но только если в течение всей последующей недели пациент будет приходить в госпиталь для проверки. И для него по-прежнему желателен покой: никаких сильных стрессов, физических и умственных нагрузок. Самое большое для одного дня — прогуляться, и лучше с тростью, отсюда до нового моста или просидеть три часа за званым обедом, а в остальное время отдыхать, отдыхать и отдыхать.

— Я об этом позабочусь, — пообещал Байонис. — В конце концов, не зря же Маршалу Объединенного Мира полагается пара личных автомобилей.

— Глаза — беречь, — продолжал строгие инструкции Виррен. — Никакого яркого света — и лучше никакого чтения. В ясные дни ходить по улице в темных очках, зрение не перетруждать ни в коем случае, иначе оно начнет садиться очень быстро. Так, кажется, это все, но я могу ещё кое-что порекомендовать по итогам терапии. Её проведет Миртен в ближайшие же часы, а завтра утром закончу все процедуры я или, может, Тэйр, если он придет рано. Это все, — довольно громко закончил он. И добавил потухшим голосом, вспомнив, видимо, о племяннике. — Я могу идти, господин Маршал?

— Безусловно, — мягче, чем обычно, проговорил Байонис. — Спасибо вам за то, что делаете для нас. И учтите ещё одну вещь: лучше не распространяться о вашем племяннике, поскольку его личность пока что держится в тайне.

Слегка шаркающие шаги расстроенного Виррена прошли до двери и затем растворились в коридоре. Маршал с преемником снова остались одни.

— Раз уж завтра ты снова принимаешься за дело, — начал Байонис, — то я хотел бы сразу провернуть одну вещь. Ты помнишь о нашем договоре? Об идее создать Эссентессеров в каждом регионе?

— Помню, конечно, — Мальс слегка смутился. Он считал это одним из планов на будущее, способным подвинуться перед острыми проблемами настоящего. — Однако к чему сейчас то? У нас на первом месте стоит поимка Кея.

— Да, но это не значит, что мы должны забывать про все остальное. Тебе предстоит разговор с Регентом, но я хочу, чтобы к тому времени Ориаса уже тебя уважала, а заслужить её уважение можно только достойными делами. У меня готово прошение, которое я предлагал написать тебе. Разумеется, почерк и стиль соответствуют оригиналу — все же я успел тебя изучить за это время. Бумага от твоего лица сегодня вечером окажется на столе у каждого из Эссентессеров, а завтра мы проведем совещание, чтобы вынести решение по этой идее. Тебе придется присутствовать и отвечать на все вопросы, но это не будет большой нагрузкой. Согласен?

— Вообще-то согласен, — протянул Хор. — Но как-то это слишком уж сумбурно выходит.

— Ничего, в самый раз. После того, как мы объявим решение, попросишь у Регента часок для объяснения по люминескарию, она наверняка примет тебя сразу же и будет вести себя, как если бы говорила с взрослым достойным человеком. Просто преемнику Маршала, явившемуся из Центра Одаренных, давно потерявшему магию, Ориаса вряд ли доверит секреты, но если покажешь свой ум, то все станет гораздо проще. А техническую сторону дела я уже беру на себя.

— Не думаю, что вы предложили бы мне то, что мне не по силам, — чуть двинул бровями Мальс, вспомнив, что под повязкой этого не видно. Однако ж пожимать плечами было бы довольно неприятно. — Так что, повторяю, я согласен. Завтра дополнительно это обсудим.

— В таком случае я удаляюсь и допускаю к вам супругу, которую уже утомили наши секреты, — довольно усмехнулся Байонис. Нет, определенно, он интересовался политическими делами гораздо больше, чем детективными, даже если учесть, что Кей в действительности мог терроризировать всю столицу.

***

На этот раз Толл заявился домой после полуночи. Хемена не спала: при свете лампы она неподвижно сидела за столом, сжимая в руках пустую фарфоровую чашку из старинного сервиза.

— Не думал, что ты относишься к почтенному племени сов, — хмыкнул он, швыряя на соседний стул пальто и с удовлетворением растягиваясь на диване.

— А я к нему и не отношусь, — тихо ответила Хемена. — Просто ждала.

— Ты осторожнее с этим, — по лицу Толла скользнула веселая усмешка. — Я иногда к рассвету только возвращаюсь.

— Если у меня нет никаких серьезных дел, то можно и не спать ночью, — пожала плечами Хемена, наконец ставя на стол чашку.

— Ты прямо как верная жена, — Толл внезапно посерьезнел. — Сидишь и ждешь, хотя на стол не особо-то накрыто. Нет, милочка, пора каким-то делом заняться, а то от скуки сдуреешь. Разве сложно найти себе занятие по душе?

— Для кого-то — сложно, — вздохнула она. — А я, хоть и занималась столько военным делом, однако, по сути, ничего не умею. Единственная профессия. которой я овладела, — это жить в семье.

— Профессия, говоришь? — прищурился Толл — Как по мне, это не профессия, а просто спокойная безбедная жизнь за счет остальных. А как иначе назовешь жизнь в семье?

— Жизнь в семье — это поддержка, забота и теплое отношение, — негромко, но твердо проговорила Хемена. — Жизнь в семье — это умение иногда забывать о себе, чтобы угодить другому, не ожидая от этого никакой выгоды. Раньше все женщины осваивали эту профессию, но теперь они заняты другим, и так вот вышло, что некому среди знати создавать настоящие семейные отношения.

— А ты, значит, наладилась быть моей верной спутницей жизни? — изогнул брови Толл. Затем медленно встал и подошел ближе к ней, буравя внимательным взглядом.

— Это то, чем я могу отплатить за помощь, — слабым голосом отозвалась Хемена, чувствуя внезапную робость перед ним. — Но я… Я просто хочу быть рядом, если тебе понадобится помощь. Чтобы ты, приходя с любого дела, в любом настроении, видел горящий свет в доме и понимал, что тебя ждут. Ты не представляешь, насколько это бывает важно порой. Так важно, что без этого уже не получается жить.

Толл молчал, не сводя с Хемены взгляда. А затем резко подался вперед, обхватывая её руками за шею и закрывая вскрик требовательным поцелуем. Через мгновение он отстранился, но Хемена ещё несколько минут находилась в ступоре. Руки дрожали, сердце бешено стучало, и все внутри протестовало против этого.

— Дурочка, — выдохнул Толл. — Я слишком плохой человек для того, чтобы меня любить.

Губы словно окаменели, и она ничего не могла сказать, но от этих резко брошенных слов вдруг защипало в глазах. Хемена ощущала себя упавшей с высокого обрыва. Толл неровно дышал, прикусывая губу, и все ещё не отрывал от неё взгляда. А потом резко тряхнул головой, и в его глазах засветилось что-то дикое.

— Уходи, — глухим голосом сказал Толл. — Завтра же собирай вещи и уходи — куда угодно, денег я тебе дам, до самой старости хватит, а если что — потребуешь от теней, они не ослушаются. — Произнеся эту неразборчивую быструю фразу на одном дыхании, он замер, наклонившись вперед в полуметре от её лица. — Такие, как я, должны оставаться одни, чтобы никого не портить. Ты не знаешь, что я за чудовище, и лучше бы тебе не знать. Никогда! — прошипел Толл.

Хемену била дрожь. Она до одури боялась этого человека, боялась того… каким он сам себя представлял. И вместе с тем ощущала: ещё минута, и он навсегда закроется от мира в саркофаге внешнего спокойствия, где останется наедине с самим собой, с тем собой, какого ненавидел. На мгновение пробудившаяся жалость к Толлу перекрыла все остальное, и Хемена, вдруг рванувшись вперед, сама его поцеловала — и сразу же упала обратно на стул. Ей показалось, что сейчас она потеряет сознание. Толл, отшатнувшись, как от удара током, с потрясением смотрел на неё.

— С ума сошла, — прошептал он. — Я же о тебе забочусь… — и замолчал, с отчаянием махнув рукой.