Истина прямо здесь (СИ) - Матуш Татьяна - Страница 6

   Последние пять минут пути она молчала не потому, что смотрела в окно, или думала о судьбах вселенной. Она таяла.

   Контур ее фигуры, и так невероятно хрупкой, пока держался, но с каждым поворотом колес становился все более размытым. Она уходила.

  Губы сложились в нежную улыбку... и ее не стало. Я остался один.

   Трамвай, лязгая всеми сочленениями, подвез меня к остановке и распахнул дверь.

   На улице накрапывал мелкий дождик.

   Это и впрямь был мой родной город, где я родился, вырос и прожил тридцать два года своей единственной и неповторимой жизни. Спутать его с какой-нибудь мистической реальностью было невозможно, вряд ли в мистической реальности от урн так смердит окурками и закисшим йогуртом, муниципальный транспорт останавливается точно напротив лужи, а дома щеголяют грязными стеклами.

   Светало. Часа три... Возможно, уже четвертый.

   Я поднял взгляд к небу - и вдруг понял, почему глаза Доминик всегда казались мне знакомыми. Я видел их раньше. И, без сомнения, увижу еще не раз, стоит мне лишь посмотреть на утреннее, едва тронутое рассветом небо.

   В конце-то концов, я ведь тоже бессмертен. Ну... теоретически. Что такое пять тысяч лет в масштабах вселенной?

   Красивая девушка должна, просто обязана опаздывать на свидание. "Где угодно, когда угодно..."

   Я подожду.

  Левый Хвост.

   Марево не рассеивалось, а словно становилось еще плотней. Я обнял Доминик. Она дрожала, но держала себя в руках, и ее страх выражался лишь в необычной для этой женщины молчаливости.

   Внезапно нас ощутимо тряхнуло и потянуло вперед.

   Трамвай тормозил.

   Дверцы раскрылись, открывая путь в нашу собственную неизвестность. Будем надеяться - одну на двоих.

   - Пойдем? - спросил я.

   - Мне почему-то страшно, - прошептала Доминик.

   - Мне тоже, - улыбнулся я, - давай бояться вместе?

   Трамвай привез нас на остановку, которую, пожалуй, можно было принять за остановку на углу Северной и Проспекта Венделя.

   Но мое восприятие, обостренное творящейся вокруг мистикой, не обманулось. Во-первых, звуки. Ну да, город спит, три часа ночи, наверное. Но хоть что-то должно быть? Шум редких машин, вой автомобиля, на который покусился дворовый кот, отдаленные, но всегда присутствующие звуки бессонного вокзала... Во-вторых, запахи. Воздух пах дождем, а больше, кажется, ничем. Ну, а в-третьих - свет в окнах. Его не было.

   Дома вокруг стояли мертвые. Что, в три часа ночи никто не смотрит телевизор, не рубится в он-лайн игру, не собирается на работу, не мучается бессонницей? В целом квартале сплошных многоэтажек? Да ладно, быть этого не может.

   Хотя, стоп... Одно окно все же светилось.

   И это было мое окно.

   Мы переглянулись. Мысль, которая, похоже, пришла в голову нам обоим одновременно, отдалась тихим, но неодолимым ужасом.

   - "Где угодно, в когда угодно", - повторила Доминик.

   - Пять тысяч лет, - отозвался я, - На двоих.

   - Хочу, чтобы меня съели!!! - заорала Доминик. Но моей руки не выпустила, и это значило...

   А ничего это пока не значило.

   А вот будет ли значить?

Лет через семьсот – девятьсот узнаю точнее…

Визит

"Абонент недоступен..."

  Уже вторые сутки Блэк звонил каждые два часа. Дважды - с резервной "симки", этого номера Алена не знала. Ее телефон молчал.

  Блэк не без основания считал себя человеком начисто лишенным ложной гордости. Он был готов идти, звонить, взламывать код домофона, лезть по балконам. Связаться с ее родителями, наконец. Хотя подобное здорово попахивало предательством. По крайней мере, в ее возрасте. В ее совершенно дикие, неуправляемые пятнадцать лет.

  С высоты своих почти восемнадцати Блэк хорошо понимал это. И, тем не менее, не колебался бы ни секунды. Как любой взрослый человек без колебания нарушит слово, данное ребенку, если ребенку грозит опасность.

  Проблема была не в гордости, а в смешных и странных реалиях современного мира, опутанного невидимой сетью электронных коммуникационных систем. Он знал ее мобильный, ее "мыло", ее ник в форуме... И понятия не имел, где живет Алена. За полгода так и не удосужился спросить.

  Телефон сыграл первые такты "Реквиема". Блэк криво улыбнулся: в кои-то веки чумная мелодия звучала в тему, настроение у него было вполне похоронным. Вторые сутки от Прекрасной Елены ни слуху, ни духу.

  - Да, Настя, - коротко отозвался он, плюхаясь в глубокое кресло, - Нет, не звонила. И не отвечает... А почему ты думаешь, что мне она должна ответить? Алена никому ничего не должна, и меньше всего - мне... Да? Интересно, откуда у тебя такие сведения?

  Голос был слишком высоким, и поэтому давил на уши, но Блэк старался сдерживаться. Настя на взводе, как и все они. Кроме того, Настя - женщина, а значит, по определению, просто обязана время от времени закатывать истерики. Хорошо уже то, что Настя закатывает истерики редко, только по веской причине и, в основном, не ему. Обычно это блюдо подается на стол ее мужа. Но в это раз под раздачу попал и Блэк. Терпение... Терпение - есть высшая добродетель.

  - Настя, ответ "все говорят" меня не устраивает. Кто конкретно говорит? ... Ну, так скажи этому секретному агенту британской разведки, что третий глаз ему пора отдавать на профилактику. Или ей. Алена - моя партнерша, и ничего больше... Настя, у тебя с головой все в порядке? Она еще ребенок, что у меня с ней может быть? Успокойся, выпей что-нибудь, валерьянки... Родители-то должны знать, где она... Как нет? - Блэк даже выпрямился. Услышанное поразило его, - Как - вообще нет родителей? Детдомовская? Нет... Откуда мне было знать? Мы с ней говорили на посторонние темы всего пару раз, да и то о фильмах... Повторяю еще раз для особо одаренных, у меня никаких отношений с этой девочкой кроме рабочих, и поэтому я ничего о ней не знаю. Со мной она не связывалась... А что говорят в детдоме? В милицию они заявили? А... да! Трех суток еще не прошло.

  Настя отключилась, выдав напоследок пару ничего не значащих типа-успокаивающих фраз.

  Блэк аккуратно положил телефон и потер виски. Алена - детдомовская? Сирота, или?..

  Он понятия не имел, что значит - быть сиротой. Блэк вырос в полной, дружной и достаточно обеспеченной семье. Своя комната, компьютер с выделенной линией, каникулы в Норвегии. Своя машина и права - в шестнадцать. Отцу пришлось подключить кое-какие связи, шестнадцатилетним не больно-то дают права. Красиво? Красиво, что спорить.

  Но все это было картинкой, намазанной кремом, лишь на первый поверхностный взгляд. Блэк вырос в среде, где соблюдение правил игры было возведено в ранг Библии. И поэтому когда отец сказал, что после школы сын поступает на юридический, и будет специализироваться в области корпоративного права, Блэк даже не сделал попытки поспорить. Даже из интереса, чтобы посмотреть, как отреагирует папа. Ему это просто в голову не пришло.

  Блэк сказал: "ОК, но сначала я станцую "Фауста". Отец пообещал прийти на премьеру. Точка.

  В глубине комнаты темнело большое, в рост человека, зеркало. Одна из самых дорогих его вещей. Дорогих во всех смыслах. Девушки, попадая сюда, начинали коситься на Блэка с подозрением: зачем мужчине такая деталь интерьера?

  На подозрения пола, безусловно, прекрасного, но слабого, в том числе и на голову, Блэку было глубоко плевать. Зеркало было его рабочим инструментом, перед ним он отрабатывал пластику, придумывал и разучивал танцевальные движения по два - три часа каждый день, уже восемь лет. С тех пор, как пришел в "Стрит-Данс". К Насте.

  Другую стену занимали дипломы и две полки статуэток. Призы с разных фестивалей, в том числе и с международных. Блэк не был тщеславен, просто это... помогало. Как в тот раз, с Настей, когда он рискнул предложить ей "Фауста". Идею, которую он обдумывал несколько месяцев: танцевальный спектакль по мотивам Гете, но на музыку "Дип Перпл", франк-джаза и компьютерных виньеток Жана-Мишеля Жара. Вызывающую, почти китчевую но в то же время очень жесткую и пронзительную вещь.