Джокер в колоде - Пратер Ричард Скотт - Страница 31

Он откинулся на спинку стула и мечтательно посмотрел в потолок.

— Ничто не может сравниться по красоте с нефтяным фонтаном. Ничто на свете не способно вызвать такие чувства, как этот выброс подземной энергии. В своей жизни мне довелось несколько раз испытать подобную радость. Что самое интересное, мистер Скотт, когда нефть взвивается мощной струей, ты получаешь невероятное наслаждение, меньше всего думая в эти минуты о деньгах. Это особое ощущение победы. Когда роешь землю почти голыми руками, а она упирается, сражается с тобой за каждый дюйм, а потом ты готов ее расцеловать… — Он неожиданно выпрямился и посуровел. — Возможно, мои восторги вам ни о чем не говорят…

— Напротив, мне это говорит о многом. Я дружески улыбнулся ему, и он усмехнулся в ответ. Каким-то образом его размышления напомнили мне о Дрейке Паттерсоне. Очень хотелось бы надеяться, что это не вымирающее поколение, — это был стиль жизни увлеченных людей, к которым и я себя причислял. Кляйн вздохнул.

— Мне бы хотелось еще раз пережить такое чувство. Я бы даже не отказался посмотреть на ту буровую вышку на острове.

Я глянул на свои часы. Было всего двадцать минут третьего; пройдет еще по меньшей мере часов шесть, пока стемнеет.

— По правде говоря, я был бы вам очень благодарен, если бы вы поехали со мной на Бри-Айленд, посмотрели бы и сказали, что там такое на самом деле. Мы могли бы отправиться туда сегодня, ближе к вечеру, и если вы согласны составить мне компанию — назовите свою цену.

Он неторопливо пожевал сигару.

— Звучит заманчиво; пятьдесят баксов, и я с удовольствием прокачусь и посмотрю, что там.

Я вскочил на ноги, готовый действовать. Я заикнулся Кляйну о лодке Джима, но он счел ее чересчур тихоходным суденышком и сказал, что у полудюжины его друзей имеются самолеты, а у одного есть даже самолет на водных лыжах. Он попросил меня перезвонить, когда я буду готов к вылету, и уточнил, что подберет меня в море у Болбоа — это по соседству с Ньюпорт-Бич. В море у Болбоа означает, что мне придется просить кого-нибудь, чтобы меня подвезли на лодке в море, а там самолет сядет на воду и подберет меня.

План показался мне сложноватым и ненадежным, но Эд Кляйн так живо согласился составить мне компанию, что это вселило в меня уверенность. По всей видимости, Эд не только бывалый человек, но и опытный пилот. Я уже находился у дверей, но тут вспомнил, что забыл нечто важное, и замер на месте.

— Ох, как же это…

— Что случилось?

Я объяснил Кляйну, какие люди находятся на острове, — работнички с фабрики детского питания, не пытаясь описать их лучше, нежели они были на самом деле, и с грустью признал:

— Пожалуй, нам лучше отложить поездку… на другой день.

Он удивился.

— Не знаю почему, но вы мне показались человеком, который не пасует перед подобными мелочами.

— Мелочи? Там таких мерзких обезьян по меньшей мере целая дюжина.

Эд дружески похлопал меня по плечу.

— Сынок, я находился в Хогтауне в 17-м и 18-м годах, — когда его переименовали в Дездемону, — оставался там до конца, и хочу сказать, что ни до этого, ни после мир не видал такой заварушки. Могу поспорить на банку «Олд Крау», что я повидал больше покойников, чем ты. Мне было восемнадцать, когда загорелась и взорвалась шахта в Хогтауне, а в девятнадцать лет меня в первый раз ранили. Я нечаянно опрокинул выпивку одного бандита, и за это он выстрелил в меня — напрочь сбил с ног. Но я поднялся и убил его. — Он стряхнул пепел с сигары. — Если ты хочешь ехать туда, я поеду с тобой.

Несколько секунд я просто смотрел на него, потом улыбнулся.

— Эд, боюсь, что прямо сейчас я не могу ехать. Если в ближайшие пару часов ничего плохого не случится, я вам позвоню.

— Идет.

Он откинулся на спинку стула и взгромоздил ноги на стол, а я вышел.

Горация Лоримера не оказалось в отеле «Стандиш», и я потратил двадцать минут и десятидолларовую бумажку, чтобы узнать, где он может быть. С десятой попытки моих расспросов дворецкий отеля признался, что час назад или больше он выкатил со стоянки черный «линкольн-континенталь» Лоримера и тот укатил на нем. Он также сообщил, что Гораций частенько посещает одно заведение под названием «Пурпурная комната», и дал мне адрес. Он также назвал номер машины Лоримера — бесплатно, в качестве премии.

«Пурпурная комната» находилась на боковой улочке в паре кварталов от Уилшира — это был коктейль-бар, куда я ни разу раньше не заглядывал. Через улицу на парковочной стоянке клуба стоял черный «континенталь» Лоримера. Я проехал еще квартал, свернул за угол и припарковался. Откинувшись на спинку сиденья, я закрыл глаза и посидел какое-то время. Как будто набирался сил. Мои веки слиплись, и я ощутил теплую и уютную темноту, желанную сонную темноту, куда бы я с удовольствием погрузился часов эдак на двенадцать, а то и больше. Но я с усилием продрал глаза, повертел головой, зевнул, вышел из машины и побрел обратно к бару. Юркнув под навес, я вошел в «Пурпурную комнату».

Подобные заведения, как и люди, должно быть, окружены своей собственной аурой, у них своя вибрация, свои «ощущения», что-то почти осязаемое, способное действовать на нервы. Правда это или нет, но «Пурпурная комната» посылала в мой мозг очень неприятные сигналы.

Я задержался в дверном проеме, как хищник, втягивая в себя воздух — нет ли опасности? Ощущение странности этого заведения усилилось, хотя я почти ничего не видел. Внутри было не темнее, чем в могиле. Я слышал голоса, тихие, приглушенные, журчащие. Потом до меня донеслось тихое бренчанье пианино. Мне стало — ну как бы это сказать? — неуютно, неудобно, не по себе. И я догадывался почему — приторный, сладковатый запах подсказывал.

Глаза приспособились к полумраку, и теперь я мог разглядеть сидящих за столами людей. Они пили и болтали. Я прошел вперед, присел на край стула возле пустого столика и огляделся. Пианино стояло в углу комнаты справа от меня, метрах в двадцати. Прямо впереди длинный бар, за которым два бармена в пурпурных жакетах обслуживали с полдюжины усевшихся на стульях завсегдатаев. Черт, с виду это был обычный коктейль-бар, занимающийся бизнесом в дневное время. Неожиданно я узнал одного из барменов, парня звали Джерри какой-то.

С Джерри я познакомился в другом баре и даже в другом городе — в Сан-Франциско. Помнится, было это год или два назад, когда я раскручивал одно дельце, сейчас оно вылетело у меня из головы. Несколько раз мы с ним подолгу беседовали и выпивали.

Я встал, направился к бару — и от неожиданности замер на месте. Что-то было не так: мне показалось, что я увидел Еву Энджерс. Я посмотрел еще раз. Справа от меня, где-то посредине зала, за столиком сидела черноволосая девица и разговаривала с женщиной. Та, что сидела ко мне спиной, очень уж походила на Еву. Ее собеседницей была, ну, скажем, какая-то чудная особа. Ее волосы были столь же светлыми, как Евины — черными. Почти белые волосы, спадающие ниже плеч, совершенно прямые, без единого локона или завитка, тонкие и безжизненные, словно парик из спагетти. Тощая, угловатая, ненакрашенный рот похож на прямую прореху, а лицо такое, будто кожу натянули на кости; такое лицо — лицо новобрачной смерти — можно показывать только стальным зеркалам.

Я быстро пересек комнату и подошел к бару, слегка нервничая, — мне не хотелось, чтобы меня увидел здесь кто-либо из моих знакомых, просто не хотелось, и все. Во мне постепенно росло напряжение, поднималось вверх по позвоночнику и собиралось в узел у основания черепа. Наконец я смог рассмотреть черноволосую девицу как следует. Да, это была Ева, она разговаривала с женщиной-зомби и улыбалась.

Мое сердце бешено затрепыхалось; я почувствовал ноющую боль там, куда прошлой ночью мне всадили дробинку. Что со мной? Похоже, нечто вроде шока, вызванного раной, отсутствием сна и отдыха, эмоциональной перегрузкой нескольких последних дней.

Я вновь осмотрелся. Мужчины и женщины за столиками пили и разговаривали. Вроде ничего необычного. Потом картина как бы сместилась. Все то же самое — и не совсем то. Наконец я понял: мужчины и женщины сидели за столиками, это верно, — но ни один мужчина не сидел в компании женщины.