Тень Императора (СИ) - Мартьянов Андрей Леонидович - Страница 80

Прежде всего они зашли в трактир, облюбованный им ещё в ту пору, когда он жил в "Мраморном логове". Посетителей здесь угощали чудесной ухой из рыбной мелочи и моллюсков; тунцом, отваренным с майораном и лавровым листом; жареными осьминогами с горошком или бобами; всевозможными салатами, в которые непременно добавляли разного сорта водоросли, и нежнейшими грушами, которые по местному обычаю ели с корицей или с сыром.

Из трактира, беседуя о том о сем, они отправились в храм Эрентаты-искусницы, и Эврих, дабы развлечь Ильяс, поведал ей о своем первом путешествии по западной части Мономатаны, о черных базальтовых исполинах, высящихся над Ржавым болотом, и Долине Каменных Богов, где стояли точно такие же ступенчатые, покрытые дивными барельефами храмы. Ильяс не осталась в долгу и рассказала об Обезьяньих гробницах на границе Кидоты и заброшенном городе Хазатахантаре, в который её отряд забрел, спасаясь от преследования имперских войск. Они избегали говорить о нынешних своих тревогах и заботах, и это неплохо им удавалось, поскольку улицы, площади и святилища Мванааке давали множество тем для поддержания беседы. Ильяс было что рассказать арранту о Городе Тысячи Храмов, но и от него она узнала немало нового для себя, ибо Эврих успел не только полюбить, но и хорошо изучить столицу империи.

Они зажгли палочки с благовонными курениями в храме Богини любви и отправились на вечно гудящий рынок, заглядывая по дороге в расположенные по обеим сторонам улочки Барышников лавки. Эврих, как всегда, выискивал в них манускрипты, написанные учеными мужами, и лечебные снадобья или компоненты для их изготовления. Ильяс приглядывалась к оружию, украшениям и тканям. Здесь, среди толпы валящего с рынка народа, они могли не опасаться быть узнанными ни соглядатаями Кешо, ни прежними своими знакомцами. Одетые как простолюдины, они ничем не выделялись среди бочаров, красильщиков, кузнецов, каменотесов, ткачей и оружейников.

Окунувшись же в толчею и гам базара, они и вовсе почувствовали себя в безопасности. Сюда не заглядывали ни оксары, ни форани, с коими прежде была знакома Ильяс и коих пользовал от мнимых и всамделишных хворей Эврих. Бродя среди арб, лотков и навесов торговцев скобяным товаром, посудой, мясом, птицей, мукой, фруктами и прочей всячиной, они оживились, перестав чувствовать свою обособленность от горожан, тяготившую их, несмотря на давнюю к ней привычку. Эврих ощутил себя урожденным мономатанцем, а Ильяс, забыв о том, что является предводительницей гушкаваров, звонко смеялась, глядя на потешные выступления жонглеров, щупала с видом знатока выставленные на продажу ткани, увлеченно примеряла дешевые побрякушки и торговалась за серебряное колечко с бирюзой так азартно, словно потеря нескольких чогов и впрямь что-то для неё значила.

- Будем считать, что это ты мне его подарил! - сообщила она Эвриху, надевая приобретенное наконец колечко на мизинец левой руки.

- Неужели ты будешь его носить? - удивился аррант, не видевший до сих пор на Ильяс никаких украшений. Он почувствовал себя растроганным, ибо знал, что воины в Мванааке носили перстни на большом пальце, чиновники - на указательном, ремесленники - на среднем, торговцы - на безымянном, а влюбленные - на мизинце. Ну и, разумеется, на мизинце носил любимый перстень тот, кто не мог втиснуть в него никакой другой палец. - Если бы мне пришло в голову, что ты намерена изменить своим привычкам и торгуешься не из любви к спорам, я бы подарил тебе нечто более достойное. Мне кажется, тебе подойдут вон те серьги с янтарем, черное с желтым...

- "Я бы, я бы"! - передразнила Эвриха Ильяс. - Теперь-то уж чего "якать"! Ты мог хотя бы предложить мне... Уруб рассказывал, что пустоголовую супругу моего отца ты прямо-таки завалил драгоценностями!

- Ну, завалить я тебя ими не смог бы при всем желании, поскольку среди недужных, коих я пользую в "Доме Шайала", нет ни оксаров, ни форани, ни богатеньких торговцев, - пробормотал аррант, признавая свою оплошность, но не желая заявлять об этом вслух. - Однако, знай я, что ты будешь носить мой подарок... Мне казалось, ты признаешь только три кольца лучников, уберегающие пальцы от удара тетивы.

- Кабы знать, с какого моста в воду плюхнешься, перильца бы приколотил, - усмехнулась Ильяс. - Ты знаешь, что бирюза со временем стареет? Меняет цвет, бледнеет и рассыпается в прах... Говорят, жемчуг можно предохранить от старения, если постоянно носить его на теле, а бирюза не поддается лечению.

- Это такая же чушь, как утверждение, будто бирюза возникла из костей людей, умерших от несчастной любви, - запротестовал Эврих. - Читал я истории о том, что бирюза примиряет рассорившихся супругов, предохраняет от дурных снов и помогает в любовных делах. Верится в это с трудом. Равно как и в то, что она бледнеет, если сердечное расположение дарителя уменьшается. Кстати, покажи-ка мне свое приобретение. Ага! Так я и знал! Это не настоящая бирюза, иначе бы тебе её не уступили за такую смехотворную цену.

- Что значит "не настоящая"? А какая же еще?! - возмутилась Ильяс, ожидая от хитроумного арранта какого-нибудь подвоха.

- Это так называемая костяная бирюза. И получается она, когда окаменевшие кости, зубы или бивни древних животных - не все, разумеется, а найденные в определенных местах - нагревают до тех пор, пока они не приобретают небесно-голубой или зеленоватый оттенок. Называется этот материал также "бирюзовый зуб". Так что если бы ты не спешила...

- Откуда ты все это знаешь? Врешь ведь небось! Только сейчас придумал, чтобы опорочить мой перстенек!

- Ну вот еще! - не на шутку обиделся Эврих. - Был у меня знакомый ювелир, Улойхо звали. Да и друг мой один - Волкодав - очень неплохо в камнях разбирался. А что касается того, будто бирюзу лечить нельзя, так и это враки. Ибо писал достославный Орасерв: "Подобно тому как умирает бирюза от масла растительного, оживает она от жира животного. Лечат её жиром и курдючным салом, почему и сияет, и светится, и цвет глубокий имеет она в руках мясников. Оживляют сей камень, натерев сырым мясом или же затолкав на время в индючий зоб".

- Сырым мясом? - переспросила, криво улыбаясь, Ильяс. - Первый раз слышу. Чудится мне в этом какой-то намек. А?

- Так ведь это же не я тебе перстень с бирюзой подарил. Ты сама его себе купила.

- Ладно, расскажи тогда, почему, ты считаешь, мне подошли бы серьги с янтарем?

- Ну, во-первых, тот же Орасерв, с большим недоверием относившийся ко всяким суевериям, писал, что серьги улучшают зрение. И ряд ученых мужей, врачеванием занимавшихся, с ним в этом солидарны, хотя никто из людей разумных не согласится с тем, будто серьги спасают от кораблекрушений. Напрасно мореходы уповают на их помощь. Что же до янтаря... Его, как ты знаешь, называют "солнечным камнем" и приписывают ему многие лечебные свойства... - Эврих задумался и после некоторого молчания произнес: - О лечебных свойствах его, до сих пор не доказанных, я, пожалуй, распространяться не буду, а вот забавную историю расскажу. Известно ли тебе, что в северных землях янтарь называют не только солнечным камнем, но и "морским благовонием". Янтарную крошку засыпают там в курильницы перед алтарями богов, после чего пришедшие в храм не только наслаждаются приятным ароматом, но и, - аррант поднял палец, дабы подчеркнуть свои слова, - исцеляются от кашля. Однако я начал говорить о другом. В Саккареме существует легенда о том, что как-то раз один капризный шад призвал к себе садовника и потребовал, чтобы тот к завтраку доставил ему парочку спелых груш...

- Вроде тех, которые мы ели в "Приюте рыбака"? - уточнила Ильяс, глядя на арранта сияющими, полными любви глазами.

- Именно таких, - подтвердил Эврих, увлекая свою возлюбленную к лоткам с фруктами. - Садовник попробовал втолковать солнцеподобному, что груши ещё зеленые и созреют только через две-три седмицы, но шад, как водится, не пожелал слушать возражений. Он хочет груш, и точка! И ежели их ему не добудут, то кое-кого завтра посадят на кол за неповиновение, непослушание, непочтительное поведение и злоумышление против венценосного повелителя. Садовник обещал сделать все возможное и невозможное, а что ему ещё оставалось? Бедняга нарвал зеленых груш, заперся в своей каморке и всю ночь молился Богине Милосердной, умоляя выручить его из беды. При этом он не забывал подсыпать в курильницу для благовоний янтарную крошку, дабы смягчить и расположить к себе Богиню.