Вымысел исключен (записки начальника нелегальной разведки) - Дроздов Юрий Иванович - Страница 17

Судьба Эрики сложилась драматично. После нашего отъезда ей пришлось туго. Она просила советские оккупационные власти в Потсдаме разрешить ей вступить в брак с советским офицером. Ей обещали разобраться. А когда она вернулась в Людвигслуст, оказалось, что Ю.К. в 24 часа был откомандирован к новому месту службы в СССР. (Время было суровое, близкие отношения с немцами не поощрялись). Вернуться домой она не могла: мать не принимала ее. Прибежище она нашла сначала у родственников в Цербсте, затем в Гентине, где и родила сына. Затем все-таки вернулась в Бург к матери, чье сердце смягчилось.

- Какая страшная и странная жизнь, - говорила она. - Вы, русские, разрушили мою жизнь, отняли у меня любимого человека, у сына - отца. Я должна за это вас ненавидеть. Но вы же помогли мне здесь выжить и вырастить сына. И я благодарна русским за это.

Помощь пришла ко мне тогда, когда немцы-иждивенцы писали на стенах, что у них нет ничего, чтобы жить, и слишком много, чтобы умереть. Ваши женщины из гарнизона согрели меня, помогли устроиться кассиршей в магазине Военторга. Более того, узнав мою историю, они помогли мне найти Ю.К. Через них у меня с ним завязалась переписка. Они привозили мне от него подарки, деньги. Я жила, растила сына и ждала, ждала... Потом эти женщины и их мужья уехали, и связь оборвалась. Постепенно стала угасать и надежда. В 1956 г. я, устав ждать, уступила просьбам Вернера, и вышла замуж. У меня уже растет второй сын.

На полу в гостиной у телевизора сидели и смотрели мультики двое мальчишек. Старший, - вылитый Ю.К., и белобрысый младший.

- Что ты делаешь в Германии? - Торгую пшеницей, - ответил я. Я не мог сказать правду.

- Послушай, на каком языке мы говорим? - спохватилась она.- Ведь ты же русский, а...

Я напомнил ей, что и тогда, в 1947 г., говорил с ней по-немецки, но плохо. "Прошло ведь много лет, и вот научился".

- Да ты говоришь, как мы. Гита, правда? - А я и не подумала об этом.

На прощанье Эрика сказала, что ее мужа, бывшего морского офицера, ныне сотрудника полиции, перевели в Магдебург, дала мне новый адрес и просила навестить их вместе с женой.

Позднее, через полгода, Эрика сказала мне, что едет с мужем по путевке в Россию и хотела бы хоть одним глазком взглянуть на Ю.К.

- Знаешь, мне ничего не надо. Я только через щелочку в заборе посмотрю на него, на его глаза. Я так хочу знать, хорошо ли ему без меня. Ведь я все еще люблю его! Мы расстались. Всю долгую дорогу до Берлина я рассказывал заждавшимся меня Бригитте и К.Калашникову историю любви русского лейтенанта Ю.К. и немецкой девушки Эрики в первые и очень трудные послевоенные годы.

К.Калашников промолчал. Бригитта же заметила: - Если бы увидела в кино, то не поверила, что такое может быть в жизни. Но все видела своими глазами...

После этой встречи я почувствовал себя увереннее и испытал чувство благодарности к преподавателям Военного Института иностранных языков. Как-то, приехав в Центр, я нашел в справочном бюро адрес нашей первой, самой настойчивой, самой терпеливой к нашим ошибкам, преподавательницы немецкого языка капитана Котовой (Шулешкиной) Ксении Владимировны и послал ей телеграмму: "Спасибо. Один из самых беспокойных". Почти через 40 лет я повторяю свое "Спасибо" ей, В.И.Чуваевой, А.М.Семиной, Е.В.Ивановой, Н.И.Ишканьянц, Р.Г.Лепковской, Басаргину, Парпарову и всем другим, кто дал нам эти знания, подтвердив слова К.Маркса о том, что иностранный язык- это оружие в борьбе за жизнь.

Характер заданий постепенно становился острее, использование иностранных документов продолжительнее. Это дало возможность на себе самом почувствовать сложность и серьезность труда разведчика-нелегала, действующего в течение длительного времени в чужой стране.

Помимо целого ряда разнообразных оперативных заданий, выполнять которые мне приходилось вместе с другими сотрудниками, много времени занимало участие в длительных операциях. Огласку в силу разных причин получила роль Юргена Дривса в оперативной игре с американцами по освобождению Рудольфа Ивановича Абеля.

Рудольф Иванович Абель... Кто же такой был этот человек, разведчик-нелегал, чье имя вот уже 37 лет не сходит со страниц газет и журналов? Лучше, чем сказал о нем много лет назад его адвокат американец Джеймс Бритт Донован, не скажешь: "Абель - культурный человек, великолепно подготовленный как для той работы, которой он занимался, так и для любой другой. Он свободно говорил по-английски и прекрасно ориентировался в американских идиоматических выражениях, знал еще пять языков, имел специальность инженера-электронщика, был знаком с химией, ядерной физикой, был музыкантом и художником, математиком и криптографом... Рудольф человек, обладающий чувством юмора. Как личность его просто нельзя было не любить".

Абель родился и вырос в семье рабочего-металлиста, большевикареволюционера, ученика и соратника В.И.Ленина по "Союзу борьбы за освобождение рабочего класса". Люди, окружавшие отца, были полны жизнерадостности и неистощимой энергии. Их отличали идейность, бескорыстие и честность. Особенно ему нравился Василий Андреевич Щелгунов, с которым его отец работал еще в девяностых годах прошлого столетия. "Щелгунов, - говорил Абель, - обладал жизнелюбием, стойкостью, интересовался всем, что происходило вокруг". В глазах Абеля Щелгунов и другие соратники отца, каждодневно совершавшие подвиги, были окружены таинственностью. Благодаря им, он проникся уважением к старшим, любовью к труду, воспитал в себе преданность делу. Немалое значение имела и служба в Красной Армии, куда Абель ушел по призыву в 1925 г. Наиболее сильное влияние оказали не него старые чекисты, с которыми он начинал работу в ВЧК, в том числе участники гражданской войны, соратники Ф.Э.Дзержинского.

Прошло время, Абель приобрел необходимые знания, опыт и стал профессиональным разведчиком. Ему поручили работать в США под чужим именем. В течение нескольких лет он успешно выполнял самые сложные задания Центра.

Работал в США под тремя именами. В отеле "Латам" значился как Мартин Коллинз. С конца 1953 г. проживал в Бруклине, на Фултон-стрит, 252, где его знали под именем Эмиля Голдфуса, профессионального художника. Иногда прирабатывал фотографией. За все платил исправно, с соседями ладил. Был у него и псевдоним "Марк".