Немного героина для невесты Казановы - Волкова Екатерина - Страница 4

Но таких людей вокруг нее нет, и, наверное, она сама виновата в этом.

Марина вспомнила, что так и не постирала замоченное вчера белье, и отправилась в ванную сражаться с краном.

Она любила стирать, причем руками. Равномерный шум воды, теплый пар, лимонный запах стирального порошка, на глазах исчезающие грязные пятна — все это успокаивало ее расстроенные нервы и подстегивало воображение. Она часто видела себя прогуливающейся где-нибудь среди тропических водопадов. Корзина для грязного белья в ванной комнате у Марины, как правило, пустовала.

Когда белье было выстирано, а наволочки и простыни аккуратно развешаны на балконе, Марина почувствовала прилив сил и желание прогуляться.

Часы показывали всего шесть вечера — время, когда многие из ее приятелей только завтракали.

Марина могла поехать в институтское кафе, где всегда кто-нибудь угощал всех вином в честь своей премьеры, выставки и так далее, но Марину тошнило от этой мысли. Она могла позвонить Юльке — у той всегда наготове был увлекательный план, но на Юльку она обиделась. Можно было отправиться в один из полузакрытых ночных клубов, где на входе стояли Гошины знакомые или знакомые его знакомых, и протанцевать всю ночь в свете лазерных прожекторов, но и этого Марине не хотелось. Ноги сами привели ее на Гоголевский бульвар.

По иронии судьбы на давешней скамейке, окруженный беспокойными пенсионерами, сидел Гоша. Он не просто сидел, а спал сидя. У Марины защемило сердце от жалости. Она бросилась к нему, стала дергать за воротник плаща, гладить по голове.

— Гоша, милый! Прости меня! Что с тобой? Пойдем отсюда скорее.

Игорь открыл глаза, но взгляд его был отсутствующим. Потом он узнал Марину и улыбнулся своей обычной рассеянной улыбкой, как будто с утра между ними ничего особенного не произошло.

Марина увидела приближающегося милиционера, призванного пенсионерами прекратить безобразие. Она схватила Игоря за руку и потащила изо всех сил. Наконец он пришел в себя, осознал грозящую ему опасность, подхватил Марину, и они, переглядываясь и задыхаясь от смеха, побежали в сторону Арбата. Как дети, играющие в казаков-разбойников.

Они ворвались в открытую дверь пивного бара и сели за ближайший столик. К ним подошел учтивый официант и замер в ожидании.

— Два кофе, пожалуйста, — бросил Игорь небрежно, потом наклонился к Марине и громко прошептал: — Только у меня денег нет.

Учтивость на лице официанта сменилась недовольством, и он ушел выполнять не сулящий чаевых заказ. А в душе Марины вновь стали закипать раздражение и обида.

— Денег, говоришь, нет? Еще гонорар не получил?

— Какой гонорар? За что? — на лице Игоря было неподдельное удивление.

— За чужую статью с твоей подписью в порнографическом журнале. — Марина пристально смотрела ему в глаза.

— Ах это. — Игорь пожал плечами. — Нет. То есть да. Но денег уже нет, куда-то все потратились.

Марина отвернулась к окну.

— Ты обиделась? — расстроился Игорь. — Не обижайся. Я же не знал, что какая-то свинья засунет этот журнал под стекло в институте Отличный скандал получился, да? Кто бы это его устроил?

— Юлька.

— Ах Юлия?! Тогда все понятно. Мстим за дорогую подругу. — Неприязнь Игоря и Юли была взаимной. — Не знал, что она такие издания почитывает. Между прочим, журнал не порнографический, а эротический.

— Какая разница? — В голосе Марины слышалась горечь. Этого человека бесполезно стыдить. Он понятия не имеет, что такое совесть.

— Ну, не сердись. Я же хороший, только податливый. Меня один редактор оттуда упросил. Увидел у меня твою работу, пообещал доллар за строчку. Знаешь, они тоже воображают себя людьми искусства. А мне отказать неудобно.

Марина продолжала дуться, но интерес к разговору был потерян. А Игорь все заговаривал ее, как бабка-знахарка заговаривает больной зуб.

— Деньги я отдам, точно. Как только появятся. И за кофе тоже. Что-то его никак не приготовят. — Игорь завертел головой во все стороны, высматривая официанта.

— При чем здесь деньги, — вздохнула Марина. — Какой диплом мне теперь защищать?

— Да все в порядке, Марина! Не беспокойся, я все улажу.

— Как?! — Марина отлично понимала, что все это пустые обещания.

— Да ничего особенного. Я поговорю с Морозовым, все объясню. Ты же ни при чем.

— С Морозовым?! Он тебя не только уволит — он тебя съест! — Марина сказала это так громко, что жующие посетители повернулись в ее сторону. — Слушай, пойдем отсюда. Обойдешься без кофе. — Она взяла его плащ и поднялась.

Игорь встал и, бормоча себе под нос, начал озираться по сторонам, как будто что-то потерял.

— Морозов Александр Сергеевич у меня в долгу до конца своих дней. Можешь забыть о нем. Италия твоя у тебя в кармане. Вместе поедем. Хотя нет, — передумал Игорь. — Куплю себе необитаемый остров и уеду навсегда.

Это была старая песня, и Марина знала ее наизусть. Каждый взгляд пассажира в метро, коллеги в институте или продавщицы в уличном ларьке был для Гоши липким и жадным поцелуем общества-вампира. Забавно, что Гоша для описания своих печалей, а скорее даже — своего невроза, пользовался теми же кровожадными образами, что и Юлька, когда та говорила об отношениях Гоши с Мариной.

Пока он живет в большом городе, ныл обычно Гоша, зависит от него, как зависит жертва от палача. Каждый Гошин шаг — только повод подставить шею, и новая порция жизни перейдет от Гоши к раздувающемуся городу-кровососу. Чтобы сохранить себя, надо сбежать. Сбежать на как можно менее обитаемый остров. Где он наконец избавится от соглядатаев, от Марины в том числе.

К людям из плоти и крови, окружавшим Гошу, он относился как к болезненному плоду своей фантазии. Живые люди мучили Гошу, как маленькие зеленые человечки мучают белогорячечников.

Гоша изводил Марину подобными разговорами, когда больше не мог пить. Обычно он сидел, раскачиваясь на стуле в Марининой кухне, и цитировал из «Бури» Шекспира: «Ты не пугайся: остров полон звуков — и шелеста, и шепота, и пенья; они приятны, нет от них вреда». Когда Гоша запинался, Марина подсказывала ему. Он обижался и плачущим пьяным голосом говорил: «Вот видишь…»

— На какие же средства ты купишь себе остров? — спрашивала Марина.

— А я куплю недорогой остров, — тянул Гоша пьяным голосом. — И проживу там двести лет, дольше вас всех, вместе взятых.

Сторонний наблюдатель решил бы, что все страхи Гоши сводятся к страху смерти. Но Марина в такие моменты понимала, что Гоша и впрямь не от мира сего. Он не писал стихов, но страстно искал способ самовыражения — хотя бы с помощью рискованных выходок, драк, алкоголя.

Купить для него необитаемый остров Марина не могла. И к разговорам на эту тему относилась терпеливо, но не поддерживала их.

Если бы Марина сравнила Гошу с Казановой, то поняла бы, что первый явно уступает второму по количеству ярких приключений.

Возможно, одиночество в сочетании с нетронутой природой избавили бы Гошу от недовольства собой и своей жизнью. Но максимум, что Марина могла посоветовать ему, это полежать в тихой загородной психиатрической больнице, полной птичьих голосов по утрам, запахов леса и безобидных замкнутых больных аутизмом.

— Как же вы все измучили меня! — на раздраженной ноте закончил свой монолог об острове Игорь и вдруг спросил громко и испуганно: — Слушай, где мой портфель?

Он взглянул расширенными от ужаса глазами на Марину, потом полез под стол, поднял стул и выхватил у Марины свой плащ.

Ни о каком портфеле Марина не помнила. Она безучастно смотрела в сторону, нервно теребя ремешок черной лакированной сумочки.

— На бульвар, быстро! — закричал Игорь и, схватив Марину за руку, бросился к выходу. От его мягкости и рассеянности не осталось и следа. — Если они пропали, я погиб.

Снаружи уже стемнело, стало ветрено и в то же время душно. Казалось, вот-вот начнется ливень. Улица опустела.

Последний уличный художник собирал свои портреты, чтобы спуститься вниз, в освещенный подземный переход. На портретах были изображены девушки, похожие друг на друга, как сестры, в одинаковой льстивой манере диснеевских мультяшек — огромные задумчивые глаза, пухлый чувственный рот и романтическая прическа. Марина никогда в жизни не заказывала себе таких портретов, хоты прекрасно понимала мотивы уличных художников.