Роза для дракона (СИ) - "Aino Aisenberg" - Страница 24

— Что случилось? Где я? Где мы?

На нем все тот же жокейский костюм: пыльный, грязный, и лицо его в серых разводах, будто он слезы по нему размазывал руками.

— Мистер Малфой, где мы? — спрашиваю громче, а он все молчит и смотрит на меня безумным взглядом. А мне не повернуться, от того, что лицу, заключенному в его ладонях слишком тесно.

— Это Мунго, Роза. Мерлин, как вы меня напугали. Какой же я идиот, что оставил вас!

— Госпиталь Святого Мунго?!

От него немного пахнет спиртом и валерианой. Наверное, успокаивающее зелье. Моя же голова кружится, а в груди что-то пылает, жарко и больно. Наверное, я здорово ударилась ребрами.

— Хвала Мерлину, что вы живы, Роза.

— Я…

И в этот миг произошло непоправимое. Наверное, все дело в дистанции, а может, в испуге или спирте, который содержался в успокоительном зелье. Вот только Малфоя можно будет простить, а меня… никогда, потому что, наверное, это я первой потянулась к Драко, крепко удерживая его за плечи. Быть может, это сделал он, и мне следовало ударить его по щеке, вот только система торможения у него сработала лучше моей, когда мужчина извернулся и оставил горячее клеймо своих губ прямо на моем лбу.

Уже тогда я прокляла себя последними словами. А руки и голова отказывались подчиняться мне, словно находились под заклятием Империус. Острые лопатки и тяжесть его тела, он жмурился крепко-крепко и не отрывал губ. Моя ладонь на его затылке, и я не могла видеть ничего, кроме гладко выбритого подбородка, но и этого зрелища предостаточно, когда примерная и любящая жена во мне испустила последний предсмертный вопль.

И все-таки это… я…

Потому что следующими моими словами стали бы: „Поцелуйте меня“, но он опередил меня на мгновение, лишь немного изменив фразу так, что я понимала — она сказана не мной. Облегчения это не принесло, когда до меня дошел смысл его слов:

— Пожалуйста, Роза, только ответьте мне.

И дальше последовало то, чего тогда хотелось нам обоим.

Никогда не думала, что поцелуи бывают такими: не медово-сладкими, не тягуче-нежными. У этого касания губ горький полынный привкус, отчаянная нота в середине, но это не оттолкнуло, хотя должно было. Вместо того я удерживала его так крепко, как могла, даже, когда он отпустил мои губы и легкими касаниями уст покрывал все мое лицо, шею, руки, ладони.

— Господи, Драко, я… мистер Малфой.

Чернота. Безысходность. Ночь. От которой бежать хочется, с мазохистским удовольствием понимая, что из этой комнаты, где мы оказались, нет выхода. Что, убегая, я вновь и вновь буду стремиться к его рукам.

— Хвала, Мерлину, Роза. Вы живы…

…

Он приходил ко мне дважды в день и больше не садился на край постели. Между нами предсказуемо выросла пятифутовая дистанция морали. На его лице больше не было разводов, и все, наверное, приходило в порядок. Во всяком случае, в тот же вечер на мои неловкие на-все-лады-извините, он строго и твердо сказал:

— Простить меня должны вы, Роза. Точнее я намерен просить вас об этом. Я мужчина и допустил это сам. Пойму теперь, если вы потребуете соблюдения каких-то условий.

— Какие условия, о чем вы, мистер Малфой?

— Пойму, если вы захотите покинуть Малфой-Мэнор.

— Вы желаете этого?

— Меньше всего на свете.

— А чего хотите на самом деле? — подаваясь порыву, спрашиваю я, не заботясь о том, сколь пошло мог прозвучать вопрос. Видит Бог, я не вкладывала в него дурного подтекста. Мне хотелось правды.

— Больше всего я хочу, чтобы мы перестали „выкать“ друг другу. Это обстоятельство каждый день добавляет мне несколько новых морщин.

— Если я останусь в Мэноре, мы не должны более вспоминать о том, что произошло.

— Может быть вслух. А для себя. Я никогда не забуду об этом, Роза…»

Скорпиус Малфой не был склонен к долгим размышлениям, но уже вторую неделю его терзали сомнения по каждой мелочи. Он не мог решить чай или кофе следует заказать за завтраком, ведь, признаться, дома он всегда пил чай, но дождливый, рано просыпающийся Петербург, буквально, впихивал в руки чашку «Американо». Мужчина не мог решить остаться ли в номере отеля после рабочего дня или принять приглашение изнывающей от скуки Лили. Нет, девушка не жаловалась, но, кажется, практика не приносила ей новых знаний, а потому она действительно заваливала его записками с просьбами о встрече. Он соглашался. Потому что, признаться, еще со школы они неплохо ладили. К тому же, легкая на подъем Лили прекрасно отвлекала Скорпиуса от мыслей об отце и о том, что он намеревался сделать по возвращению в Лондон.

Но он сомневался, не похожи ли их посиделки за полночь в одном из уютных ресторанчиков, на свидание двух влюбленных, особенно, когда Лили, заливисто смеясь, утаскивала его танцевать в один из маггловских ночных клубов: «Скорпиус, за столом столько времени просиживают только сорокапятилетние старики и старухи». Он невольно думал о том, что его отцу как раз почти столько. Но потом он осознавал, что находит удовольствие в том, как тонкая рука увлекала его в гущу танцующих, и нелепая маггловская музыка уже не казалась такой ужасной. Особенно, когда маленькая хитрюга ввинчивалась в кольцо его рук, ловко трансформируя его в обруч на талии.

— Это медленный танец, а ты, как был медведем, так им и остался.

— Для медведя у меня не та комплекция.

— Ты тощий, злой Гризли, разбуженный посреди самого сладкого февральского сна.

Дни летели незаметно, словно годичными кольцами, отмечаясь разноцветными нашейными платками Лили.

— Ты их коллекционируешь? — вопрошал он, поддевая пальцами легкую ткань.

— Тут очень красивые вещи. В Англии такого не купишь. Павловый-псат.

— Павловский Посад, — смеется он. — Ты дремучая.

— Я Гремучая Ива. — И она ловко достала ему до затылка гибкой плетью руки.

Шуточный подзатыльник. Легкость. Как в школе. Как тысячи лет тому назад.

К концу второй недели Скорпиус уже не сомневался, потому что на руках оказались все доказательства того, что это не Лили похожа на ту Розу, которую он знал с детства. Лили — это Лили Поттер –неизменный сценарист и воплотитель детских шалостей Розы.

— Мне всегда казалось, что вы прекрасная пара!!!

Она едва не плачет, вытягивая пальцы из-под ладоней Скорпиуса, и от этого на лакированной столешнице остаются следы.

— Я не был влюблен в ее образ. Скорее в свободу и непосредственность. А ты? Зачем это делала ты? Собственные записки, подписанные ее именем. Тучи в мою спальню, которые направляла рука Розы. Жестокий сценарий.

— Ты только что ответил себе на все вопросы, Скорпиус! Ты нравился мне… но я хотела, чтобы ты догадался обо всем сам. А потом вы с Роззи поженились.

— Ты пыталась получить ответы, отправив меня в лабиринт без выхода? Ведь я не понимаю. Я не уверен, что готов оставить Розу. Что на ее месте должен быть кто-то другой. Теперь я не уверен, увы, ни в чем!

Она ищет встреч с ним за завтраком, но стоит Розе появиться на пороге столовой, как Драко поддевает свою рабочую папку со стола и, пожелав ей доброго дня и удачи, убирается восвояси.

Роза бродит по длинным коридорам, по растянувшемуся до бесконечности канату времени, чувствуя себя весьма неуклюжим эквилибристом. Огромный дом ощущается бесконечным, вековой пылью ложится на плечи. Он пугает ее, искажая свое каменное тело, и Роза блуждает в нем, среди неподвижных витражей и злобно-перешептывающихся портретов. Она, кажется, слышит: «Блудница», «Как таких земля носит?». Несомненно, предки Малфоев услышали в их ставших редкими разговорах фальшиво-напряженную ноту «ты». Она не «до», она не «соль», не «после». Но появившись однажды, стала залогом неловкости, а не освобождения.

…

Это произошло в субботу. Впервые за все время Драко оставил ее одну и в уикэнд, не сообщив даже, куда направляется. Роза поднималась по лестнице, когда резкий порыв ветра распахнул одно из небольших окон между этажами. И тут же к ее ногам просыпался дождь из цветных стекол, так резко и неожиданно, что она вскрикнула. Девушка хорошо помнила этот небольшой витраж главным образом потому, что картинка была ее любимой. Она изображала светловолосую девушку с цветком в руке. И хотя витраж не предусматривал прорисовки деталей, Розе казалось, что она чувствовала, как девушка вдыхает аромат этого цветка. А теперь… потрясающая картина лежала у ее ног горкой разноцветных стекол.