Охота на Разрушителя (СИ) - Печёрин Тимофей - Страница 27

Вторым сюрпризом стало то, что власти магической Империи, наконец, обратили внимание на Проводника. И решили воспрепятствовать его миссии… точнее, попытались воспрепятствовать. Да, попытка не удалась — активирующее устройство и на сей раз сработало безукоризненно, по иронии судьбы зацапав одного из посланных к Проводнику убийц. Вот только сама эта акция (и возможное повторение оной) стало для потомков Текнов нарушением своего рода «пакта о ненападении» между ними и волшебниками.

Потому после атаки имперских воинов на жилище Проводника высшие руководители обеих планет посовещались… и приняли новое решение. Тем самым корректируя прежние свои планы.

Да, полномасштабное вторжение — с высадкой десантов, техники и живой силы на поверхность планеты-прародины, с оккупацией — отпадало все равно. Однако потомки Текнов смогли-таки позволить себе кратковременное, но все же вмешательство в войну между Империей и варварами.

Каждая из планет-колоний направила к прародине по эскадре ударных боевых кораблей. Обрушивших на имперцев бомбы, сгустки плазмы и разящие полосы лазерных лучей.

Под раздачу попали стоящие еще крепости, крупные скопления войск, ну и, конечно, виманы. Виманы в полете, виманы на старте, виманы в сараях для хранения. Они горели как сухие щепки. А господству Империи в воздухе пришел конец.

Противопоставить такому удару магам оказалось нечего. В том числе благодаря молниеносности оного: корабли сделали свое дело и убрались прочь. В черную пустоту космоса, волшбе недоступную. Все, что смогли сделать маги — это укрыть защитным куполом Магистериум вместе с большей частью столицы. Так что хотя бы центр магической цивилизации эту атаку смог пережить.

Но урон, нанесенный потомками Текнов, все равно оказался впечатляющим. Начавшееся было, наступление имперских легионов остановилось.

Не рвались наступать, впрочем, и их противники. Тем более, гром и огонь, сопровождавшие визит гостей из космоса, напугал и варваров тоже. Так что на какое-то время боевые действия попросту прекратились. И хоть не над всеми полями сражений и не все время тучи ходили хмуро, но везде воцарилось затишье. Стороны замерли в растерянности. Тревожно ожидая… сами не зная чего.

17

— Просыпайся… вставай… просыпайся, — мягко, но настойчиво повторял голос… женский.

«Отстань, дай еще поспать», — хотел ответить ему Илья Криницкий. Но не мог. Дар речи покинул его, вместе с привычными чувствами. Оным просто не было здесь места, как успел он понять. Успел, когда череда кошмаров, порожденных непрекращающейся жуткой болью, и сама эта нестерпимая боль при каждой попытке вернуться в сознание, наконец, отпустили его. Раз — точно тумблер где-то переключили. И боль, страх, все эти муки существования в бренном теле сменились абсолютным покоем. Ни с чем не сравнимым и неведомым прежде облегчением.

Что именно с ним произошло — Илья понимал, но, как ни странно, не испугался. Да, ангельского пения он не услышал. Но и не ощутил запаха серы и жара адского пламени. А главное: пережив взрыв и пожар, за растянувшиеся часы агонии бывший актер успел отринуть и забыть все, когда-то довлевшие над ним, желания и стремления.

Все, кроме одного: чтобы мучения, наконец, прекратились.

И вот муки прекратились. Бесследно исчезли… как и все прочие ощущения. Больше Криницкому желать было нечего, а то, что он получил — вполне устраивало. Никакой боли, никакого движения, никаких звуков. Наверное, нечто подобное ощущает муха, влипнув во что-то вязкое и мягкое. В мед, например. Нет в янтарь.

Хотя, что такое «муха», «янтарь» и «мед»? Просто слова… явления из другого мира, полного боли и суеты. Здесь, среди абсолютного, безупречного покоя они не значили ровным счетом ни-че-го.

И Криницкий не имел ничего против! Какое там — он готов был пребывать в своем нынешнем состоянии хоть целую вечность. Каковая, собственно, его и ждала… думал он. Но тогда почему звучит этот голос? Почему пытается вырвать Илью из долгожданного безмолвия и покоя. Из сладостного забытья, из блаженства… сна? Всего лишь сна?!

— Просыпайся-вставай-просыпайся-вставай…

Мысли зашевелились медленно, с неохотой. Но вынуждены были приняться за работу — хотя бы за этот нечаянный вопрос. За ним и другой последовал: кто, да с такой настойчивостью пытается его разбудить?

— Просыпа-а-айся… вста-а-ава-а-ай…

Мама — чтобы сонный Илюша собирался в детский сад или школу? Сосед по общаге — перебрал, мол, вчера, а скоро на пары идти? Вернее соседка… или собутыльник… нет, скорее, собутыльница в более зрелом возрасте? Но при похожих обстоятельствах: перебрали-де вчера. Или жена?

Хотя… что за чушь лезет в голову — Криницкий аж сам на себя рассердился. Жена сроду не утруждала себя попытками его разбудить. Будильник, мол, есть. И какая к чертям собачьим соседка по общаге? Ведь девушкам и парням запрещалось ночевать в одной комнате… вроде бы. И это точно не могла быть мать, ибо Илья вспомнил более чем точно: школу он давно закончил, не говоря уж про детский садик. А собутыльница… ну не бывало у его пьющих приятельниц и коллег таких мягких приятных голосов. За что зеленому змию отдельное спасибо.

И если уж на то пошло, произносил голос другое:

— Вселяйся! Оживай! Поднимайся!

Криницкий просто ослышался поначалу.

— Ну, вселяйся же! И оживай! — а принадлежал голос, как сумел вспомнить Илья, колдунье Вуламаре, — я сделала все, что смогла. А дальше… только ты сам.

«Только сам!» — мысленно (а как же еще, теперь-то?) повторил бывший актер. Хоть и не понимал, что именно от него требовалось, но с этой мыслью и под настойчивые призывы колдуньи блаженное забытье внезапно сменилось решимостью. А мир снова наполнился ощущениями, звуками, светом. И картинками… нет, скорее, эпизодами. Что сменялись с калейдоскопической быстротой.

Вот он (он?) прорезает толщу воздуха, прорываясь через встречные ветра на огромной высоте. Рвется навстречу такому же, как он… такому же исполину… ящеру с кожистыми крыльями и покрытому чешуей. Рвется в бой. Огненное дыхание ящера-противника обжигает… огромные когти оставляют в чешуе кровавые полосы — глубокие раны. На сей раз, противник оказался сильнее, а сам он постарел, ослабел. И потому, после короткой схватки уже не летит, но камнем падает навстречу земле. Чтобы никогда больше не подняться.

Вот он, Илюша, воспаряет в воздух… точнее, его поднимают руки огромного существа, которое называется Мама. Другое огромное существо — Папа — стоит рядом. И, улыбаясь, посмеиваясь, что-то говорит и тоже протягивает к нему руки. А Илюша и рад сам и посмеяться, и поговорить в ответ. Тем более, настроение хорошее, он предвкушает приятное занятие: сейчас его будут… кормить! Но ни смеяться, ни разговаривать Илюша еще не умеет. Только гукает. А потом он почувствовал, что ему мокро — и заплакал. Уж плакать-то он научился в первые мгновения жизни.

Вот он, могучий крылатый хищник, раскинув крылья, снижается над зеленеющим лугом. И пасущаяся на нем живность в панике разбегается, не желая стать обедом. Но какая-то рогатая зверушка бежала недостаточно быстро. Оказалась слишком медлительной… слишком крупной. Ее-то он и подхватывает на лету лапами. Чтобы отнести в пещеру — к самке и голодающим детенышам.

Вот Илья вприпрыжку сбегает со школьного крыльца. И догоняет впереди идущего одноклассника. А догнав — ударяет его портфелем. Не со зла. Просто считает, что это весело. Но одноклассник думает иначе. Возмущенно вскричав и чуть ли не плача, он ударяет Илью в ответ. Кулаком. И в нос. Бежит кровь, но Илья ее будто не замечает. Он тоже сердит. И теперь сам лезет в драку. Бьет по-настоящему.

Вот он нарезает круги в безоблачном голубом небе. И все сближается с приглянувшейся самкой. Он не один — вокруг во множестве кружатся его собратья, такие же крылатые, такие же прекрасные в своей чешуе, с когтистыми лапами и могучими хвостами. Весна ведь! Пора любви… и продолжения рода. Никакого стеснения: такие же пары образуются, везде, куда бы он ни обращал свой взор. Самец и самка сближаются, чтобы слиться, наконец, прямо в воздухе.