Путь истинной любви (ЛП) - Элизабет Мэри - Страница 12

– Я видела во сне тебя, – говорит она. – А потом, какой-то бездушный паразит стащил с

меня одеяло, и это был ты.

– Тебя не было в школе, – говорю я все еще в темноте.

Пружины в ее матрасе прыгают и скрипят, и я слышу ее зевок.

– Ты можешь повернуться, – говорит она.

Пенелопа сидит на краю кровати; она болтает босыми ногами в дюйме от коврика. Ее

волосы перепутались и под глазами очертания таких же синяков, как и у ее мамы. Бледно-

желтая ночнушка полностью закрывает каждый дюйм ее кожи до колен, и она так сильно

сутулится, будто готова вот-вот провалиться обратно в страну снов.

– Я пришел, чтобы проводить тебя в школу, – говорю я.

Мисс Дремота зевает снова, пока сладко вытягивает свои длинные руки и заводит их за

голову, но затем встает. Мое взволнованное сердце прыгает в грудной клетке.

– Кинь-ка мне вон те джинсы, – говорит Пенелопа. Она указывает на гору одежды, на

полу у двери.

Я передаю ей бледного цвета джинсы и отворачиваюсь, пока она натягивает их на ноги.

– Мне нужна рубашка и толстовка, – говорит она. Звук замка на джинсах снова заставляет

меня нервничать.

Передавая ей одежду из кучи, я быстро благодарю Всевышнего за то, что дальше она идет

в гардеробную, чтобы переодеться. Пока она там, я заправляю кровать и взбиваю

подушки. Во рту все пересохло, поэтому пью воду, которую я чуть было не пустил в дело,

чтобы поднять Пен, одним глотком.

Пенелопа появляется из гардеробной, одетая в толстовку, с накинутым капюшоном. Ее

волосы заправлены в толстовку, и один из шнурков висит длиннее. Без какого-либо

выражения на лице, с ладошкой приложенной там, где бьется сердце, над губами

собрались капельки пота, эта невозможная девочка сидится на кровать и беспомощно

смотрит на меня.

– Я не знаю, смогу ли я идти, – говорит она. – Ты понятия не имеешь, как это тяжело –

одеваться.

Я ставлю стакан на место и спрашиваю:

– В чем дело?

Она пожимает плечами и сводит губы в одну полоску.

В поиске чего-нибудь, что может помочь, на мои глаза попадается вполне очевидный

ответ. Она окружена вещами, которые делают все проще и удобнее, но они вне

досягаемости от кровати. У меня рождается чувство, что с тех пор как я последний раз ее

видел, она не выходила из комнаты.

Красная оправа плотно сидит на переносице, и черные стекла закрывают блестящие глаза.

Я вынимаю ее длинные заправленные волосы из толстовки, и поправляю ее. После

регулирования шнурков, я распрямляю рукава и расстегиваю ее в районе шеи, чтобы легче

дышалось.

– Лучше? – спрашиваю я.

Девочка вытирает пот с лица задней стороной ладони и кивает.

Ее волосы на макушке все в колтунах и если бы это был выходной, и мы просто

собирались на пляж или в лес, то я бы не обратил внимания. Но я не хочу, что бы у

Пеппер было больше причин смеяться над ней. Все-таки Пенелопа девочка, ей не все

равно как она выглядит.

Я надеюсь.

Пока она надевает носки и туфли, я сижу в изголовье кровати и расчесываю ее спутанные

волосы.

– Ты только не говори Гербу и Кайлу что я это делал, – говорю, отправляя очередную

расчесанную прядь на место.

Она коротко смеется, но от этого я чувствую себя на десять фунтов выше.

Ее волосы растрепались, но она абсолютно не смотрит в зеркало, пока чистит зубы. Еще

заметны покраснения на коже, в том месте, где она так сладко спала, они медленно

проходят. Грязные неаккуратные шнурки следуют за ней повсюду в такт шагу.

Я иду вниз по лестнице с нашими рюкзаками на плече. Пен держится за перила обеими

руками, останавливаясь каждые пару шагов, как будто ей и правда это приносит мучение.

Она поглядывает на меня, и я могу различить ее большие темные глаза за красной оправой

солнцезащитных очков.

Однозначно что-то с ней происходит, только я не знаю что именно.

– Милая, ты встала, – Соня, которая до этого сидела, уставившись в пустоту, медленно

опускает свою кружку с кофе.

Она несет свое большое тело вокруг кухонной тумбочки и достигает нас, прежде чем

захватить Пенелопу в объятия. Ее дочь кладет голову на плечо матери и мягко выдыхает.

Я стою, не шевелясь, неуверенный, что делать дальше, пока Соня успокаивает своего

единственного ребенка, пробегая рукой вверх и вниз по всей длине ее пушистых волос.

Миссис Файнел поворачивает свое лицо в сторону несчастной и шепчет:

– Ты уверена, что хочешь пойти в школу сегодня?

Пен кивает.

Соня глубоко вздыхает и выпрямляется, отнимая дочь от груди. Они еще раз

обговаривают необходимость завтрака, и, кстати, что насчет обеда? Старшая из них

двоих, предлагает отвезти, но Пенелопа хочет пройтись.

Когда мы с Пен спешим к входной двери, она отказывается от растворимой овсянки и

мятого банана.

– Мам, я ничего не хочу. Я просто хочу пойти в школу, – настаивает она, закрывая за нами

дверь.

Тусклый свет за пределами дома не дает разглядеть состояние Пен. Она почти такая же

серая, как и плотные облака, парящие над вершинами деревьев, и сырой воздух слегка

завивает ее пушистые волосы.

Она тянется за роликовыми коньками, когда дождевая капля падает сверху прямо на мой

лоб; еще одна поменьше попадает мне на лицо.

– Вот черт, – начинает Пен. – Дождь начинается.

– Все в воде. Негде кататься все равно, – говорю я, вытирая дождевые капли с лица.

Она поднимает свои очки на голову и встречается со мной большими глазами, из которых

вот-вот польет целый водопад, по круче, чем дождь. С ладошкой на лбу, Пенелопа

смотрит в сторону дома и говорит:

– Я не очень настроена на поездку до школы на машине, Диллон. Может быть, мне и

правда лучше остаться дома.

– Жди здесь, – кричу я и вовсю мчусь через мокрый и скользкий газон, пробегаю мимо

мятно-зеленого Фольксвагена сестры, и вверх на крыльцо, где стоит мой велик, опершись

о перила.

Резиновые шины прыгают вниз и катятся по деревянным ступеням через лужи и мокрую

траву. Небольшие брызги превращаются в сильную морось в течение минуты, пока я везу

велик через двор к Пенелопе. Я обязан увезти девочку отсюда, пока Соня не поймет, что

небо готово разверзнуться с новой силой.

Мне тоже не особо хочется ехать на машине.

– Запрыгивай, – говорю я, стоя с велосипедом между ног. Мой рюкзак висит высоко на

плечах.

Пенелопа опускает свои очки с красной оправой обратно на глаза, и улыбается.

– Где мне сесть?

– Прям вот сюда, – я хлопаю по рулю.

– Ты уверен? – спрашивает она. Пен перевешивает свою школьную сумку на плечо и

подходит к рулю.

Я крепко держу велосипед, пока моя соседка встает на переднюю шину и усаживается на

хромированный руль. Ее сумка лупит меня по лицу, и внезапное изменение веса

заставляет нас пошатнуться. Мой пассажир вскрикивает и наклоняется слишком сильно

вправо, а затем чересчур сильно влево.

– Держись прямее, – смеюсь я и приподнимаюсь, чтобы дать стартовый толчок.

По сравнению с моими, костяшки ее пальцев белеют от чересчур сильной хватки за руль.

Пока мы набираем скорость, волосы Пенелопы щекочут мне лицо и обычный дождь уже

превратился в душ, который намочил одежду и льет в глаза.

Она громко смеется и мило улыбается.

– Давай быстрее, Диллон. Быстрее! – кричит она, пока мы летим вниз по улице.

Мы мчимся через лужи, словно большие озера, промокшие насквозь ветки и листья, а

задняя шина подбрасывает жидкую грязь и небольшие камешки. Подошвы моих ботинок с

силой упираются в педали, а икроножные мышцы горят.

Я дышу через ее смех и дождевую воду.

Пенелопа поднимает свою голову к небу и убирает руки от руля.

Виляя велосипедом в разные стороны, страдание превратилось в непринужденный полет,