Моя первая любовь (сборник) - Корсакова Татьяна - Страница 4

Получилось продолжение концерта – все смеялись, а я убежала плакать в туалет. И в зал уже не вернулась.

Мне бы, дурехе, извлечь хоть какой-нибудь урок из этого гадского поступка Алика. Но я любила. А любить – значит прощать.

Последняя зима школьной жизни. «Каток блестит, огнями залит. Коньками чиркаю по льду. А рядом одноклассник Алик снежинки ловит на лету», – это уже не школьное, это я попозже написала, лет через двадцать пять. Алик-Алик! Ну как же ты мог? Ты же взрослый, не мальчишка, а юноша уже. Через полгода студентом будешь. И что ж ты меня так мучаешь? Подлетел ко мне на коньках, одной рукой за талию обнял – до счастья миг, еще немножко… Но не тут-то было – Алик отпустил руку и подставил мне подножку, да так, что я не то что просто упала, а совершила какой-то кульбит и грохнулась головой об лед. Алик был счастлив: «Фигуристка ж ты, Рубала!» – и заржал. Он тогда еще не мог знать, что через много лет мы случайно встретимся в Крыму и история на катке получит свое продолжение.

Я, уже совсем не юная Рубала, но и далеко не Лариса Алексеевна, а начинающая переводчица японского языка, и этим горжусь (все вокруг удивляются: «Как же это вы, Ларисочка, такой сложный язык выучили?»), еду на отдых в Крым, с подругами. Нам всем вокруг тридцати, по нескольку прожитых и пережитых несчастных любовей. Короче, наговориться не можем. Вечером – в ресторанчик. Особенно тратиться не будем, так, бутылочку винца, сырную нарезку – на это нам финансов хватит вполне. И потанцуем, если найдутся желающие нас пригласить.

Одной бутылки оказалось маловато, и мы, обсудив ситуацию, заказали еще. Тихо играла музыка. Градусы подняли настроение. Мы разглядывали сидящих за столиками посетителей и увидели, что к нашему столику идет интересный такой мужчина, высокий, одетый модно. Он подошел и оказался старым приятелем одной из моих подруг, которого она не видела сто лет. Они друг другу очень обрадовались, и подруга представила мужчину нам: «Знакомьтесь, девочки, – Женя». Женя оказался очень веселым и общительным, перецеловал нас всех в щечку и говорит: «Девчонки, потеснитесь? Я тут с другом, мы вам не помешаем? – Он повернулся и помахал рукой стоящему у входа мужчине. – Альберт, иди к нам. Я тебя с девчонками красивыми познакомлю».

Альберт? Красивое имя. А мое сердце как раз (в очередной раз) свободно, а тут мужчина с таким красивым именем. Почему нет? А вдруг? Курортный романчик?

Господи, да вино-то всего двенадцать градусов. Что со мной? Стены качнулись, потолок поплыл. К нам шел Альберт – Алик Кружилин! Любовь моя первая, безответная! Что ж ты никогда не говорил, что у тебя имя такое необыкновенное – Альберт! Как же ты изменился – уже чуть-чуть седоватый, красивый такой!

Альберт был нашей встрече рад. Он наклонился ко мне, поцеловал в щеку. Рубалой не назвал – видно, постеснялся: «Лариса! Как я рад! Сколько лет мы не виделись?»

Мы сидели рядом, не замечая ни остальных девчонок, ни Женьку. Просто смотрели друг на друга. И потихоньку хмелели от вина и воспоминаний: «А помнишь?..» И Мцыри, и каток, и бомба на школьном вечере… Теперь это были просто милые, безобидные воспоминания. Алик вдруг, ни с того ни с сего, шепнул мне, что он сейчас уже второй раз совершенно холост и к тому же ни в кого не влюблен.

На эстраду вышла певица, зазвучала мелодия, она запела: «Сиреневый туман над нами проплывает…»

Алик протянул мне руку: «Потанцуем?» Он был так близко, мои ресницы лежали на его щеке. Что вдруг со мной случилось, я объяснить не могу. Помню только, что в этот момент никакая не Лариса, начинающая переводчица редкого языка, прижалась к Альберту с ранней сединой, ресницы на щеке. Это под мелодию «Сиреневого тумана» плыла в объятиях Алика Рубала, самая настоящая. И она, Рубала эта, слегка отодвинула горячие Альбертовы руки и подставила ему подножку, точно так же, как он тогда, в последнюю школьную их зиму на катке.

Альберт-Алик поднялся с полу не сразу. Несколько секунд он соображал, что произошло. Потом медленно встал, посмотрел на меня прошлыми глазами, покрутил у виска и со словами «Фигуристка ж ты, Рубала» вышел из зала. И из моей жизни. Окончательно и навсегда.

Я помню все, что в моей жизни было, подробно и детально, – людей по именам, даже животных по кличкам. Не забыла, кто с кем сидел в школе и за какой партой, хоть в теперешней моей жизни давно потеряла всех из виду. Но главное помню:

Кстати, у меня сейчас есть новое платье с ремешком. Только, чтобы его надеть, пришлось дырочку на ремешке в мастерской еще одну пробить. На самом краешке.

Олег Рой

Она стоит того, чтобы жить

Наверно, надо очень сильно любить, чтобы проснуться от того, что кто-то бережно (не дай бог, не разбудить) высвобождает тебя из своих объятий. И мне не надо открывать глаза, чтобы видеть, как она осторожно поднимается с постели, тихонько прикрывает меня одеялом, как встает возле нашей кровати и смотрит на меня. Я прекрасно представляю все это, не открывая глаз.

Она уходила и раньше, уходила, когда я спал, или когда она думала, что я сплю. Но в этот раз все по-другому: я знаю, что она хочет уйти навсегда. Об этом она ни словом не обмолвилась, даже полунамека с ее стороны не было, и все-таки я знаю, что она собирается распрощаться со мной. Для того, кто любит, не нужны намеки: когда наступает перемена, сердце подсказывает само.

Она думает, что для меня так будет лучше, но даже сама мысль, что она уйдет, вызывает у меня панику. Когда она уходит, даже ненадолго, я чувствую страх. Нет, даже не так – когда она уходит, рушится тонкая невидимая преграда между мной и страхом, между мной и той темнотой, которая заполняет мир. А сейчас она собирается уйти насовсем. Но я не останавливаю ее, я знаю, что ее просто невозможно остановить. Она неподвластна мне, как погода, как смена сезонов. И если она уйдет, я ничего не смогу сделать.

Наверное, она приняла это решение, когда я увидел книгу. Тогда ее не было рядом, но наивно даже думать, что она не узнает об этом. Здесь все в ее власти; все, что меня окружает, принадлежит ей. И даже моя душа. Если она уйдет, я не могу быть уверен, что она не заберет с собой мою душу.

Иногда кажется, что она в моей жизни была всегда. Но это не так. Когда-то ее не было, хоть теперь-то время вспоминается смутно, как невнятный силуэт в густом утреннем тумане.

О таких, как я, говорят «состоявшийся человек». В этом выражении есть что-то неправильное, ведь «состоявшийся» – значит «произошедший ранее». Но по отношению ко мне это звучит абсолютно точно. В той, далекой, прошлой жизни я состоялся. Во всех смыслах этого слова.

Я состоялся как писатель. Не Лев Толстой, конечно, но и не из тех, чей уровень – Ридерс Дайджест. Мои книги читают самые разные люди – от тинейджеров до пенсионеров, их можно найти и в республиканской библиотеке, и на книжном лотке ближайшей стоянки, и в подарочном издании с бархатным переплетом и золотым тиснением, и в формате покетбука с мягкой обложкой. Некоторые из книг экранизированы, другим это предстоит.