Дьявол по имени Любовь - Чейтер Линда - Страница 2

«Если бы только это было возможно в реальной жизни», — подумала я. Но теперь слишком поздно. Могут ли скрытые достоинства искупить неизбежное старение? Меня сослали в самый темный угол библиотеки вместе со старыми пыльными книгами, туда, где валялся всевозможный хлам, для того чтобы освободить место для новых Книг в глянцевой, хоть и мягкой обложке, победно возвещавших о новом, хоть и поверхностном культе юности. Голова моя кружилась: я подалась вперед, чтобы видеть фигуры, бродившие внизу, среди книжных полок. Будь балкон повыше, сделать это было бы много легче — всего-то легкий толчок, и моя никчемная неудавшаяся жизнь закончилась бы.

Потом я увидела ее. Она выходила из помещения архива с охапкой газет в руках, одетая, как обычно, в вызывающе короткий костюм с подкладными плечами. Ее бедра дерзко покачивались, когда она победно гарцевала, пересекая зал, и двигалась с легкостью и самоуверенностыо тех, кто не привык ни к чему прилагать ни малейшего усилия.

Мисс Анетт Бэйкер. Ослепительная юная надежда Библиотечной службы графства Сарри. Со списком лестных характеристик длиной в локоть, убийственно прекрасная и, что хуже всего, пользовавшаяся популярностью у других сотрудников библиотеки. Ходили слухи о том, что она спит с директором, и, возможно, это было единственной формой реализации ее концепции того, как надо «жить и учиться». Я могла бы кое-чему научить эту выскочку, эту маленькую потаскушку.

Она положила газеты на стол и снова направилась в архив. Путь ее проходил прямо под балконом. Я схватила первый же том из груды непомерно огромных энциклопедий, наваленных на соседнем столе и, примериваясь, взвесила его на руке. От А до Б. Он был тяжелым, но, возможно, для полной уверенности следовало добавить к нему еще один, включавший все статьи от Е до Н? Я показала бы им, на что годны эти «старые пыльные фолианты», которые никто не брал в руки. Я представляла, какие услышу вопли, когда она рухнет на пол, сраженная тем самым оружием, которое стремилась уничтожить.

И все же я положила том на стол. Все сразу поймут, что это сделала я. А мне вдруг очень захотелось жить. В этот день я не собиралась продолжать работу. Поэтому спустилась по лестнице, задержавшись только у шкафчика с канцелярскими принадлежностями, чтобы взять оттуда огромный флакон с клеем. В комнате, где держали свои вещи сотрудники, я вылила содержимое этого флакона в модную кожаную сумку Анетт Бэйкер, взяла свое пальто и отправилась домой.

Войдя в квартиру, я оказалась в уединении своей частной жизни: на коврике у двери меня ожидали счет за газ и два циркуляра, а также мешок с мусором, который я забыла выставить за дверь. На автоответчике не было никаких сообщений, и он взирал на меня с молчаливым укором, поскольку я не обеспечила его постоянной работой. Мой стол был в своем обычном состоянии: то есть напоминал сцену недавнего взрыва в книжной лавке. Засунув счет за газ в узкую щель между томами Теккерея и Троллопа, я начала искать чистую кофейную чашку.

Приготовление кофе у меня было отлажено. Я занималась этим на автопилоте, с полузакрытыми глазами, чтобы не огорчать себя неприглядным видом грязных тарелок в мойке, перетершегося шнура электрического чайника и, что было самым неприятным, комплекта для приготовления фондю[1] — символа презираемого мной общества, к которому я жаждала принадлежать. Этим нежеланным и ненужным подарком я ни разу не воспользовалась и все же не могла заставить себя выбросить его.

Я плеснула в кофе изрядную порцию виски и уселась на подоконнике в неудобной позе. Мне не удавалось расслабиться, потому что в комнате было адски холодно. Но все же я взяла первый барьер — вошла в эту квартиру и осталась в ней. Иногда я сидела здесь, не снимая пальто и шарфа и чувствуя себя в собственном доме как взломщик, как чужак, вторгшийся в него, чтобы посмотреть на чье-то одинокое и бесплодное существование. Обычно я не могла заставить себя вернуться к жизни, пока не брала со стола книгу и не начинала читать.

Но в этот вечер мне не хотелось даже смотреть на книги. Я тупо уставилась в окно на мигающие огоньки Гилдфорда — считалось, что этот вид компенсирует непомерную плату за квартиру. Я предпочла бы забыть об этой непомерной плате. Как долго еще я могла позволить себе оставаться здесь?

Дело было не только в деньгах — я любила свою работу. Это место оставалось бы за мной, пока я не решила бы выйти на пенсию, если бы на моем пути не появилось препятствие в лице мисс Анетт Бэйкер и если бы директор руководил библиотекой, пользуясь мозгами, а не причинным местом.

Секс. В этом была проблема. Мощное тайное оружие в мучительной борьбе, раздиравшей человечество и делившей его на победителей и проигравших, в борьбе, где решался вопрос о том, «иметь или не иметь». Разве у меня, пятидесятилетней женщины с ноющими руками и ногами и варикозными венами, был хоть один шанс? Я не только была лишена возможности участвовать в игре, мне приходилось наблюдать за ней со стороны, и это постоянно напоминало мне о том, чего я лишена. Куда бы я ни бросила взгляд — в книгах, фильмах, в телепрограммах и даже в рекламном хламе, который оставляли у меня под дверью, — все это служило напоминанием, и от него не было спасения. «Этим занимались все». Кажется, все, кроме меня. Я — неудачница, печальное и не приспособленное к жизни существо человеческой породы.

В моих ли силах совладать с этим? Считается, что женщины пятидесяти лет не способны испытывать физическое желание — это непристойно, это позорная тайна, весьма сложный вопрос, проблема, о которой лучше умалчивать, которую лучше спрятать подальше, под ковер. Интересно, что подумал почтальон о небольшом пакете, полученном мной на прошлой неделе? Решил, что это коробка шоколадных конфет от родственника? Или новый фен для сушки волос? Догадывался ли он, задумчиво потряхивая коробку и ощупывая ее — что там внутри? Подозревал ли почтальон, вручая мне коробку с заговорщической улыбкой, что в ней новейшая модель ультраскоростного вибратора типа «Кинг-Донг» с особой текстурой, позволяющего кончать почти так же, как это происходит при естественном завершении акта?

Никто никогда не признается в пристрастии к мастурбации, а уж тем более женщина моего возраста. Но почему я должна стыдиться этого? Это лучше, чем ничего, и, безусловно, лучше, насколько я припоминаю, тех робких прикосновений, которые я испытывала в юности. У меня был всего один опыт сексуальных отношений: давным-давно, когда мне безумно хотелось узнать, на что это похоже. И вот однажды ночью после вечеринки, когда училась в шестом классе, я рискнула сделать попытку в фургончике Барри Томпсона. Это краткое и ничем не вознагражденное соитие оставило меня в недоумении: из-за чего столько шума? Проведя добрую часть месяца в страхе, придут ли месячные, я поклялась никогда больше не делать этого, пока не выйду замуж.

Увы, такого шанса мне не представилось.

Я считала, что виной тому — моя непривлекательность, вернее, отсутствие привлекательности. Даже теперь это слабое утешение для меня, хотя я всегда убеждала себя, что внешность еще не все. В ту пору, когда я была толстой и несоблазнительной девочкой-подростком, такие мысли еще не посещали меня. А между тем все было вполне очевидно, поскольку Барри Томпсон лишил меня девственности, чтобы выиграть пари. Вместо того чтобы сконцентрировать внимание на чем-то другом, например на карьере, или развить уверенность в себе — а это в корне изменило бы мою жизнь, — я заперлась со своими книгами и ждала чудесного превращения. Я верила, что однажды наступит день, когда я расцвету и стану прелестной молодой женщиной. И тогда начнется моя настоящая жизнь.

Школьные друзья и подруги рассеялись — кое-кто экспериментировал со свободной любовью, чтобы потом вступить в брак с прежними однокашниками. Я же поступила в местную библиотеку и занялась неблагодарной работой в надежде на то, что она займет мое время и мысли до тех пор, пока не появится мой рыцарь на белом коне. В конце концов, в какой-то момент моей жизни, когда мне было около тридцати, я пробудилась и поняла, что бесплодно растратила юность в ожидании чего-то, чему не суждено свершиться. Теперь препятствием к счастью была уже не внешность, а возраст. Все порядочные мужчины, способные заглянуть за неприглядный фасад и оценить душу, уже оказались захваченными другими женщинами.