Убить сову (ЛП) - Мейтленд Карен - Страница 8

— Думаю, она боится не очищающих костров, — мягко сказала целительница, — а вон того одиночного огня в самой чаще. Вот что не даёт спать Пеге и остальным. В этом огне есть зло, и могу поклясться, деревенские не расскажут о нём чужакам.

По правде говоря, деревенские почти не разговаривали с нами все последние дни. Недовольство нашим присутствием в деревне, похоже, усилилось. Когда мы приходили в Улевик, чтобы раздать еду или лекарства беднякам и больным, жители деревни демонстративно отворачивались при нашем приближении. Те же, кто принимал еду, брали её украдкой и благодарили шёпотом, боязливо оглядываясь через плечо, как будто ужасно боялись быть замеченными рядом с нами. Я знала, что все в Поместье ненавидят наш бегинаж и с первого дня пытаются от нас избавиться, но молилась, чтобы со временем нам удалось завоевать доверие селян. Однако, похоже, дела шли только хуже.

Целительница Марта энергично похлопала меня по руке.

— Если ты хочешь вылечиться от женских страхов, Настоятельница Марта, то я прописываю честный труд и невинные удовольствия, смешать в равных долях. После холодов берёзовые почки наконец начали распускаться, и я знаю, что Кухарка Марта жаждет сделать прекрасное берёзовое вино, а мне очень нужен берёзовый сок для лечебницы. Думаю, завтра стоит начать сбор. А теперь идём, загоним женщин в постель. Я ещё не встречала живой души, что не боялась бы тебя больше любых ночных кошмаров.

— Да ты надо мной смеёшься!

Целительница Марта улыбнулась.

— Смиряю твою гордыню. — Она снова бросила взгляд на женщин вокруг жаровни. — Я буду признательна, если ты пришлёшь ко мне Пегу. Мне нужны её сильные руки, чтобы помочь улечься в постель и втереть немного аммиака и скипидарного масла в мою бедную спину, так она прогреется.

— Я буду рада сама растереть твою спину.

Она в ужасе взмахнула руками.

— Сжалься над несчастной старой женщиной! Твои пальцы сдерут кожу с моей бедной спины, они грубее, чем шкура борова. У Пеги мягкие руки. И кроме того, думаю, она будет не против немного посидеть со мной.

Я смотрела, как Пега помогает Целительнице Марте вернуться в свою комнату. Я понимала настоящую причину, по которой Марта попросила о помощи. Ради блага Пеги она изобразит сейчас беспомощную старушку, и Пега доверит ей свои страхи. Целительница Марта владела таким даром. А я не могла заставить женщин говорить со мной, никогда, даже в «Винограднике» в Брюгге, потому что даже там ощущала себя — как это называет Целительница Марта? — чужестранкой.

Отец Ульфрид     

Мы разъединились, откатившись друг от друга на кровати, и я безвольно лежал, чувствуя, себя полностью обессилевшим. Мой член всё ещё слабо вздрагивал, как будто по собственной воле. По груди и между ягодиц стекали струйки пота. Хотя день был не особенно тёплый, в комнате с закрытыми ставнями стояла адская жара.

Было совсем темно, но я не осмеливался зажечь свечу, боясь, что свет будет виден сквозь щели. Кроме того, свет был нам не нужен — мы и так очень хорошо знали формы и контуры тел друг друга. И я не хотел видеть торжество на лице Хилари. Ведь я поклялся, что это больше не повторится. Я дал обещание Богу, но ничего не мог с собой поделать.

Я отодвинулся, внезапно ощутив липкий холодок между бёдер. Меня охватило отвращение. В ответ на моё движение влажная рука Хилари опять потянулась ко мне, погладила ногу, пальцы скользнули между бёдер к паху, касаясь, лаская, уговаривая. Усиливающееся желание снова заставляло меня делать то, чего я не хотел. По позвоночнику поднимался всепожирающий огонь, я почти уступил этим нежным пальцам. Ноги дрожали от прикосновения руки, не повинуясь мне.

— Нет! Прекрати! — я резко оттолкнул руку Хилари.

— Почему? Ты же только что меня хотел. Что с тобой? Почему после этого ты всегда так раздражаешься?

Плаксивые детские нотки этого голоса разозлили меня ещё больше.

— Я устал, — грубо ответил я.

— Но мне пришлось проделать такой долгий путь. Ты не мог оторваться от меня в Норвиче, а теперь мы вряд ли сможем видеться. Я уже несколько недель не могу думать ни о чём другом. — Рука Хилари скользила по моей груди, поглаживая соски. — Я знаю, ты хочешь меня так же, как и я тебя, Ульфридо.

— Я сказал — хватит! — Я резко отстранился от распростёртого рядом тела и сел на постели, ощутив под босыми ногами холодный колючий тростник. — Тебе не следовало приходить. Я говорил, не приходи больше. Никогда.

Хилари это рассмешило.

— По-моему, это ты пришёл.

Перегнувшись через кровать, я крепко шлёпнул по обнажённой плоти, не беспокоясь о том, куда попал. Пальцы заныли от удара. В темноте раздался судорожный вздох, потом снова смех.

— Хочешь поиграть, да?

— Просто уйди. Убирайся.

Кровать заскрипела под Хилари.

— Если хочешь, можем поиграть в священника и кающегося грешника. Я буду священником или ты? Мне наказать тебя? А тебе станет от этого легче? Снова почувствуешь себя чистым? Или ты хочешь меня побить? Так или иначе, это неважно. Это не исцелит тебя... отче.

Последнее слово было сказано резко, с намерением ранить сильнее, чем удар.

— Убирайся прочь, продажная тварь, — крикнул я. — Убирайся, оставь меня в покое. Не хочу больше тебя видеть. И на этот раз я не шучу.

— Ты этого не хочешь, знаю, что не хочешь. Ты и раньше так говорил, сотню раз, и каждый раз потом приползал обратно. Ты ничего не можешь с этим поделать. Но будь осторожнее, Ульфридо. Когда-нибудь ты это скажешь, а я поймаю тебя на слове.

Я бросился к Хилари через кровать.

— Ах ты, скотина...

Дверная ручка повернулась, дверь загромыхала, как будто кто-то тряс её снаружи. Но она была заперта и закрыта на засов. Раздался громкий стук. Я замер, сердце колотилось так сильно, что казалось, его слышно даже через стены. Стук повторился, на этот раз настойчивее.

— Отец Ульфрид, идите скорее!

Я сразу узнал голос — это старая Летиция. Увидит, что Хилари здесь — новость разнесётся по всей деревне еще до рассвета.

Внезапно меня прошиб холодный пот, я с ужасом вспомнил, что голый. Я отчаянно попытался нащупать свою одежду, но не смог вспомнить, куда мы с Хилари её забросили. Я боялся пошевелиться: вдруг в темноте наткнусь на мебель и что-нибудь опрокину. Слышала ли Летиция мой крик?

В дверь снова застучали.

— Тут бедная Элен, отец Ульфрид, мать Джайлса. Она совсем с ума сошла. Рыдает так, что скоро потоп случится, и не говорит, в чём дело. Уверяет, что скажет только вам, отче. Джайлс мог бы ее успокоить, да он в лесу с остальными мужчинами, а я туда пойти не смею, особенно этой ночью. Но вы бы могли привести его, отче... Отец Ульфрид?

Ни Хилари, ни я не шелохнулись. Мы ждали, затаив дыхание. Наконец, когда, казалось, прошёл целый час, я услышал за дверью шаги. Она ушла, протопала мимо закрытого окна, и всё стихло. Но всё же я ещё несколько минут не смел двинуться, боясь, что она до сих пор стоит на улице, высматривая в доме признаки жизни.

— Будь всё проклято, где моя одежда? Я никак не найду эту проклятую одежду. Куда мы её бросили? — теперь я вслепую шарил по полу в темноте.

Я почувствовал, как в руки молча сунули мою сутану. Мы оба торопливо оделись, нащупывая в темноте завязки и застёжки. От паники и суеты в комнате стало ещё жарче, по лицу у меня ручьём лился пот, сутана липла к телу, когда я пытался её натянуть. Чулки найти не удалось, и я сунул в башмаки босые ноги. Ни один из нас не сказал ни слова. Я знал — Хилари, как и я, боится, что кто-нибудь застанет нас вместе.

Я подошёл к двери и прислушался. Ничего. Но мы не можем рисковать. Я схватил Хилари за руку, и мы осторожно направились к задней двери, ведущей во двор. За ней была небольшая калитка. Полная луна освещала блестящие каменные плиты. Я взмолился о том, чтобы тень коттеджа скрыла Хилари от посторонних глаз.

Обернувшись к дому, я почувствовал на губах короткий и жаркий поцелуй. Я запоздало потянулся ответить, но тень Хилари была уже у ворот. От этого украдкой вырванного поцелуя одиночество казалось ещё острее. Я понимал, что снова приползу назад, как всегда. Я ничего не мог с этим поделать.