Интервью сына века - Бегбедер Фредерик - Страница 4

Жан-Жак Шуль[25] I

Отель «Георг Пятый», 11 декабря 2000 года, половина десятого вечера. Жан-Жак Шуль и Ингрид Кавен[26] сидят напротив меня за столиком на торжественном ужине по поводу вручения премии «The best», устроенном Массимо Гарджиа. Гонкуровский лауреат двухтысячного года свеж и бодр: он не поехал, как заведено, по городам и весям. Героиня его последнего романа сидит рядом с ним и по справедливости должна быть удостоена особого приза за элегантность. Интересно, не начнется ли у Шуля звездная болезнь от обилия лавров?

Ж.-Ж. Ш. Ай, да бросьте вы… Моя книга продается хуже вашей… И вообще смешно: Кристину Девье-Жонкур[27] сегодня фотографировали в три раза больше, чем нас. Как состязаться со «шлюхой Республики»?

Ф. Б. Мы, однако, начали обивать панель не позже, чем она! Вы предполагаете писать продолжение вашего романа, «Ингрид Кавен – 2»?

Ингрид Кавен. О нет! Фатит! Скажите он, пусь возьмет другое!

Ж.-Ж. Ш. Вообще-то, я уже начал работать над новой вещью, у меня сорок страниц написано. Идет очень медленно… сплошной секс и насилие… вряд ли это будет кому-нибудь интересно…

Ф. Б. Ошибаетесь: люди обожают это, потому что они целомудренны и незлобивы. Итак, на этом светском рауте мы, похоже, представляем собой столик интеллектуалов?

Ж.-Ж. Ш. Я бы даже сказал, высоколобых интеллектуалов. Нет, давайте сформулируем иначе (он исправляет в моей записной книжке): «высокоинтеллектуальных лбов». Надо запатентовать это выражение. Мы – высокоинтеллектуальные лбы!

Ф. Б. Мэтр, я хотел бы задать вам очень серьезный вопрос: что вы собираетесь делать, чтобы после такого успеха остаться культовым автором?

Ж.-Ж. Ш. Ничего. Тут уж ничего не поделаешь.

Ингрид Кавен. Ты надо менять имя, как Ромен Кари…[28]

Ф. Б. Вот именно. Или написать что-то еще более необычное, вроде того, что вы дали в августе в журнал «Текникарт – НРВ».

Ж.-Ж. Ш. Нет, достигнув успеха, провалиться – это не «культово». Это пафосно. Мне, как и вам, Бегбед, каюк. Знаменитость – это не культ. Тут сокрыто противоречие.

Ф. Б. Тогда наш столик – это не «высокоинтеллектуальные лбы», а скорее ВВВИП – Very Very Very Important Persons.

Ж.-Ж. Ш. Я бы сказал, ВИИИП (Very Important Important Important Persons). Скажите, Бегбед, как вы смотрите на то, чтобы я сыграл в фильме «99 франков»?

Ф. Б. Хорошо. Вы хотите быть арт-директором агентства, правильно я вас понял?

Ж.-Ж. Ш. Нет, с меня довольно будет роли бармена… Я бы хотел взбалтывать коктейли и толковать с Мишелем Уэльбеком о конце света.

Ф. Б. Ну что ж, это вполне осуществимо.

Совершенно уверен: вы думаете, что все это выдумка. Меж тем все это – чистая правда. Достаточно придумать свою жизнь – и вот уже она сбывается. Именно этим и занимаются Жан-Жак Шуль и Ингрид Кавен. С тех пор как они заявили, что их жизнь – роман, они далеки от простых смертных. Стать воплощением собственной мечты не так трудно – а для чего же еще нужна литература?

Гийом Дюстан[29]

В данный момент я веду передачу «Книги и я».[30] Я абсолютно гол, и рядом со мной – ниспровергающий все устои автор Гийом Дюстан, который тоже гол. Он революционер, он пытается на свой манер переделать мир, так что я взвешиваю каждое слово. Впрочем, он тоже. Гийом Дюстан публикует свой роман «LXiR» в издательстве «Баллан», в серии «Лё Рейон», которую сам же и ведет. Его книга – это политическое эссе, очень серьезное, дерзкое и резкое.

Ф. Б. Гийом Дюстан, оригинальный вопрос: почему ваша книга так называется?

Г. Д. Э-э-э…

Ф. Б. Это конденсат? Осадок?

Г. Д. Да-да.

Ф. Б. Я могу спрашивать и сам же отвечать.

Г. Д. Это было бы супер. Я много работал в последние пять лет. И нажил себе немало врагов. Непросто было. А может, будем на «ты»? Я, признаться, не переношу, когда в жизни говорят друг другу «ты», а потом на экране зачем-то выкают. Неправильно как-то. Давай уж будем в открытую…

Ф. Б. Давай. Только как бы нашу «открытую» не приняли за сговор. Вообще-то, на телевидении принято говорить друг другу «вы», чтобы зрители думали, будто те, кто на экране, друг друга не знают.

Г. Д. Я считаю, надо иметь максимум информации о журналистах, о всякого рода фильтрах, а для этого надо знать, кто кому говорит «ты», а кто кому «вы».

Ф. Б. Пусть так. Итак, Гийом Дюстан, ты известен как автор автобиографической трилогии, изданной «P. O. L.»: «У меня в комнате», «Я выхожу сегодня вечером» и «Сильнее меня». Затем в издательстве «Баллан» ты создал крутую, совершенно в твоем духе серию «Лё Рейон», и в этой серии ты опубликовал другую свою трилогию: «Николя Паж», «Божественный гений» и теперь «LXiR». Я ничего не забыл?

Г. Д. Оу, йес! Аврора Лёблан[31] недавно мне заявила, что мой «Эликсир» – крутяк, потому что она с первых строк все в нем поняла. Она работает на радио FG,[32] так что хорошо сечет ночную жизнь, наркоту и прочее. Но она еще сказала, что там все понятно даже чайнику. Собственно, именно поэтому я здесь. Если бы это были просто истории про полуночников, это бы мало кого зацепило. Вопрос: почему я здесь? Да потому, что тусовки типа «Сделаем из кюре пюре», иначе говоря, тусы как новый глобальный образ жизни, стали в высшей степени популярны у молодежи до тридцати пяти лет, а уж у двадцатипятилеток и подавно. Это новый тип людей.

Ф. Б. Ты начал с литературы, а потом перешел на эссе, которые скорее даже тянут на памфлеты. В твоем «LXiR’е» ведь нет автобиографических моментов. Это, скорее, материал к размышлению о реформе общества.

Г. Д. Ага. Мои первые опусы частично писались для того, чтобы как-то поладить с собой. Но сами по себе все эти псевдобиографии как жанр – это тебе не баран чихнул, это важная штука. Может, кто-то захочет последовать моему примеру.

Ф. Б. Ты окончил ЭНА[33] – и при этом стал символом сексуальной свободы. Как тебе удается совмещать?

Г. Д. Да я уже в ЭНА был символом сексуальной революции! Ходил в куртке-бомбер, обтягивающих джинсах и в рейнджерах[34] и еще брил голову.

Ф. Б. Но это всего-навсего прикид!

Г. Д. Да, но я хотел неограниченной свободы.

Ф. Б. Иначе говоря, «LXiR» – это призыв вернуться к анархистским идеалам 68-го года? Ты ультраанархист? Ты за легализацию всех наркотиков?

Г. Д. Да я такой же, как ты, Фредерик. Я, в общем-то, такой же, как и все мое поколение. Ведь во Франции, как, собственно, и во всем мире, самые большие антагонизмы – между поколениями. Я бы сказал даже, во всем белом мире – поскольку я неисправимый провокатор. Каждый имеет право на самовыражение. И самые сильные расхождения – это тотальное и радикальное взаимное непонимание стариков и молодежи. Кто эти старики? И кто те «суперстары» – типа Жоспена и Ширака, – на кого они работают, кому служат? Это все те ренегаты, что позабыли Май 68-го, перекрасились, переоделись, нацепили на себя деловой костюм с галстуком, стали святее, чем папа римский, заделались махровыми буржуа, так что пробу ставить негде.