Мир, которого хотели и который ненавидели - Ксенофонтов Иван Н. - Страница 80

Огласив немецкие условия мира, Свердлов предоставил слово Ленину. Последний страстно защищал необходимость принятия условий мира. Он говорил: «Германские империалисты, пользуясь слабостью России, наступают нам коленом на грудь. И при таком положении мне приходится, чтобы не скрывать от вас горькой правды, которая является моим глубоким убеждением, сказать вам, что иного выхода, как подписать эти условия, у нас нет»1062.

Ленин говорил, что после трех лет войны наша армия воевать «ни в коем случае не может и не хочет», и это главная причина, почему мы вынуждены принять германские условия мира1063. При этом Ленин подчеркивал, что понимает всю ответственность, какую он берет на себя этим заявлением. «Мы сделали все, что возможно, для того, чтобы затянуть переговоры, мы сделали даже больше, чем возможно, мы сделали то,— говорил Ленин,— что после брестских переговоров объявили состояние войны прекращенным, уверенные, как были уверены многие из нас, что состояние Германии не позволит ей зверского и дикого наступления на Россию. На этот раз нам пришлось пережить тяжелое поражение, и поражению надо уметь смотреть прямо в лицо»1064. И на нападение хищника, продолжал Ленин, мы не можем ответить, ибо у нас нет сил, ибо «воевать можно только с народом», а массы не хотят войны, и они «поймут нас и оправдают, когда мы подпишем этот вынужденный и неслыханно тягостный мир»®.

После Ленина слово от фракции меньшевиков-интер-националистов взял Мартов1065. Соглашаясь во многом с

Лениным, он тем не менее считал, что принятие условий мира «послужит препятствием для международной революции». Он назвал «самообманом» надежду на то, что, подписав мир, мы получим передышку и, собравшись с силами, сможем «продолжать начатое дело». Это не только несчастный мир, говорил Мартов, но он «явится финалом русской революции», ибо «лишает нас политической самостоятельности, и, раз оступившись, мы уже не удержимся»; и оратор снял ответственность своей фракции за его подписание. По мнению Мартова, есть только два выхода из положения: «или сражаться с надеждой на успех, или погибнуть, как Парижская коммуна». Кстати, многие из тех, кто выступал против подписания мира и требовал ведения революционной войны, через несколько дней окажутся в Москве, подальше от немцев: туда переберутся ЦК партии правых эсеров, редакция их газеты «Дело народа», почти 80 членов Учредительного собрания от его правого крыла и другие1066.

От фракции правых эсеров выступали М. А. Лихач и 3. Г. Гринберг, и оба против подписания мира. Точку зрения Ленина защищал Зиновьев, подчеркивавший, что призывы к «священной войне» — это только фразы. Говоривший от фракции анархистов-коммунистов А. Ю. Ге назвал подписание мира соглашательством с буржуазией и с пафосом заявил: «Анархисты-коммунисты провозглашают террор и партизанскую войну на два фронта. Лучше умереть за всемирную социальную революцию, чем жить за счет соглашения с германским империализмом».

С большой и несколько противоречивой речью, которая свидетельствовала об отсутствии в партии единства по вопросу о мире, выступил от левых эсеров Камков. Те, кто отклоняет германские условия мира, говорил он, берут на себя большую ответственность, ибо если мы его не заключим, то нас ждут тяжелые испытания и, может быть, разорение. «Но тем не менее,— продолжал Камков,— мы говорим: другого выхода нет, как немедленно отклонить эти условия, ибо мы находим, что факт подписания мира окажет роковое влияние на развитие революции». Камков подчеркивал, что мы боремся «не за сохранение той или иной территории», а за сохранение «социалистической России, являющейся очагом социальной революции» и вызывающей ответное движение в других странах; в то же время он заявлял: «Мы считаем невозможным подписать условия, хотя мы и не скрываем того, что вооруженного сильного сопротивления в том смысле, как это понимают милитаристы, мы оказать не сможем. Наш взгляд таков, что, не подписывая мира, мы должны немедленно объявить право всех народов на восстание, а задачи Советов и здесь и на местах — оказание всемерной поддержки международному восстанию рабочих». Думается, что в речи Камкова отразилась и некоторая растерянность в рядах партии левых эсеров перед лицом создавшейся обстановки.

После выступления Камкова Свердлов сказал, что список ораторов исчерпан и необходимо переходить к голосованию по вопросу о мире. Предложение большевиков заключалось в том, чтобы принять германские условия и подписать мир. Левые эсеры потребовали проводить поименное голосование, то есть каждый член ЦИК должен был подняться и лично сказать — «за» или «против». Эта последняя процедура должна была, естественно, занять продолжительное время, и собрание решило, что сначала надо выяснить результаты голосования карточками, а затем провести поименное голосование. В 4 часа 30 минут утра 24 февраля ЦИК принял германские условия мира: 112 — за, 84 — против, 24 — воздержавшихся *. Понадобился еще час, чтобы выяснить результаты поименного голосования: 116 — за, 85 — против,

26 — воздержавшихся1067. Противники заключения мира среди большевиков во время голосования, как это было оговорено ранее на заседании большевистской фракции, покинули зал заседания, но Бухарин и Рязанов все же остались и голосовали против1068. Большевики Володарский, Луначарский и Стеклов, подчиняясь партийной дисциплине, голосовали за принятие германских условий мира1069. Не голосовали 2 анархиста-коммуниста, воздержавшимися были левые эсеры, выступавшие за подписание мира 6.

Заседание ЦИК закончилось около б часов утра, и тут же состоялось совместное заседание СНК и Президиума ЦИК, рассмотревшего и одобрившего ответ державам Четверного союза относительно германских условий мираВ 7 часов утра 24 февраля радиограмма СНК ушла в Берлин, Вену, Софию и Константинополь1070. «Согласно решению, принятому Центральным Исполнительным Комитетом Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов 24 февраля в 4‘/г часа ночи,— говорилось в ней,— Совет Народных Комиссаров постановил условия мира, предложенные германским правительством, принять и выслать делегацию в Брест-Литовск» для подписания мирного договора1071. Под текстом стояли подписи Председателя СНК В. Ульянова (Ленина) и народного комиссара по иностранным делам Л. Троцкого1072. В 7 часов 32 минуты утра 24 февраля советская правительственная телеграмма была принята в Берлине®.

После того как СНК дал согласие на принятие условий мира, главковерх Крыленко запросил германское командование, будут ли теперь прекращены военные действия со стороны немцев, но последние, хотя телеграмма Крыленко и была принята ими в 13 часов 35 минут, молчали и продолжали наступать1073. Только поздно ночью 24 февраля Гофман ответил, что они будут наступать до тех пор, пока не будет подписан мир1074.

Утром 24 февраля «Правда» печатает, как мы уже говорили, ленинские тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира в виде его статьи «К истории вопроса о несчастном мире», а также заметку «Несчастный мир»1075. «Троцкий был прав, когда сказал: мир может быть трижды несчастным миром,— писал Ленин в заметке,— но не может быть похабным, позорным, нечистым миром мир, заканчивающий эту стократ похабную войну»Подчеркивая, что «нас придавил и унизил хищник», Ленин тем не менее выражал уверенность в том, что «мы сумеем вынести все эти тяготы» 1076.

В газетах появились и первые статьи, комментирующие ночное заседание ЦИК, принявшего германские условия мира. Могут ли русские рабочие и крестьяне сейчас собственными силами дать бой немцам, ставила, например, вопрос «Правда»1077. Если могут, то наша обязанность воевать, а если нет, то мы обязаны подписать мир, «как бы тяжел он ни был». Было бы ошибкой, если бы при возможности выбрать между войной и миром мы выбрали бы продолжение войны. «Раз история,— подчеркивала «Правда»,— предоставила нам эту возможность выбора — он должен быть в пользу мира».