Мир, которого хотели и который ненавидели - Ксенофонтов Иван Н. - Страница 67

И снова не закрывается возможность продолжить переговоры. Кюльман говорит, что для принятия определенного решения делегациям Четверного союза необходимо посоветоваться, и в связи с этим вносит предложение созвать на следующий день пленарное заседание, то есть встретиться при участии всех делегаций государств австро-германского блока, дабы они могли высказаться относительно создавшегося положения 840.

И опять Троцкий отказывается от предоставляемой ему возможности «потянуть» переговоры. «Что касается нас,— заявил он в ответ на предложение Кюльмана собрать на следующий день пленарное заседание,— то мы исчерпали все те полномочия, какие мы имеем и какие до сих пор могли получить из Петрограда. Мы считаем необходимым вернуться в Петроград, где мы и обсудим совместно с Правительством Российской Федеративной Республики все сделанные нам Союзническими делегациями сообщения и дадим на них соответствующий ответ»841. Здесь, как представляется, Троцкий несколько смягчает свою позицию открытого отказа от продолжения переговоров, переносит решение этого вопроса как бы в Петроград. Однако есть маленькое, но принципиальное «но». Зачитанное Троцким заявление от имени СНК, подписанное председателем и ведущими членами нашей делегации. Хода назад от этого официального документа уже не было.

А Кюльман по-прежнему выясняет «детали», интересуясь, каким образом стороны могли бы теперь «снестись друг с другом»842. И Троцкий поясняет, что технических трудностей здесь не будет, так как в Петрограде находится делегация стран Четверного союза, ведущая переговоры по вопросу о положении пленных — военных и гражданских, и она имеет канал связи со своими правительствами. Приняв сказанное нами к сведению, Кюльман заявил, что они оставляют за собой право на дальнейшие решения с последующей информацией нас об этом, и в 18 часов 50 минут закрыл заседание, которое прекращало работу брест-литовской мирной конференции.

Советская власть существовала уже 95 дней.

Глава СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ VI ШЕЛ 129-й ДЕНЬ

Почему Троцкий нарушил договоренность с Лениным на заключительном этапе работы мирной конференции в Брест-Литовске относительно затягивания мирных переговоров? Вряд ли можно ответить на это однозначно. Но одно, как представляется, не подлежит сомнению, что этот его шаг не в последнюю очередь, если не сказать — напрямую, связан с личностью самого Троцкого как человека и как крупнейшего политического деятеля того времени. В те дни, недели и месяцы он был второй фигурой по своему политическому весу и авторитету в партии и в массах, его имя не сходило со страниц газет, стояло всегда рядом с именем Ленина, а по ряду вопросов, например международным, было часто и первым. Словом, имя Троцкого тогда не отделялось от имени Ленина. А широкий кругозор Троцкого, большие ораторские данные, помноженные на стремление быть в центре событий и огромное честолюбие, которое практически никто и не сдерживал в нем, делали очень часто «свое дело».

Вероятно также, что при оценке поступков политических лиц начального периода нашей, советской истории следует учитывать и обстановку, в которой они действовали. О чем здесь идет речь? Тогда крупные политические личности, руководствуясь принимаемым коллективно стратегическим решением по тому или иному вопросу, тактику проведения в жизнь этого решения брали на себя, не боясь ответственности. Никто не имел привычки «смотреть» снизу вверх, равно как и дожидаться «оттуда» указаний. И если приложить все это к отсутствию общей точки зрения в партии и в государстве по вопросу о заключении мира на предъявленных Германией условиях, то, видимо, это тоже в значительной мере «влияло» на поведение Троцкого, позиция которого к тому же пока еще разделялась большинством партийцев, а его сверхреволюционность импонировала настроениям масс, поднимавшихся к новой жизни на лозунгах и призывах. Троцкий это не только хорошо знал, но и великолепно чувствовал. И он, надо полагать, будучи второй фигурой в стране, взял на себя ответственность за сделанный шаг, который к тому же разделялся и всеми другими ведущими членами нашей делегации.

Поэтому, думается, нет надобности искать в этом шаге предательства революции и социализма. Наоборот, именно революция и социализм, их идеалы не позволяли пойти на принятие германских грабительских условий мира. Даже Ленин, говоря о необходимости пойти на заключение аннексионистского мира, обнародовал эту линию первоначально только среди узкого круга партийного руководства, а не перед всей партией, страной, народом, понимая, что не будет понят ими. И Ленин пока молчал, находясь в явном меньшинстве и связанный решением ЦК РСДРП (б).

Так что шаг Троцкого предпринимался им, вероятно, в убеждении, что это единственный выход в условиях, когда «час решения настал», а вот настал ли он, здесь Троцкий, как кажется, действовал, исходя из своего субъективного мнения, помноженного на свой высокий авторитет и предоставленные ему полномочия и власть. Во всяком случае, его действия не вызывали сомнений у коллег Троцкого по делегации. А сам он на VII съезде партии при обсуждении вопроса о заключении мира с Германией скажет: «Если бы меня заставили повторить переговоры с немцами, я 10 февраля (28 января.— И. К.) повторил бы то же, что я сделал» '.

Если сопоставить время отсылки из Петрограда в Брест-Литовск последней телеграммы за подписью Ленина и Сталина (18 часов 30 минут) и временем окончания там последнего заседания политической комиссии (18 часов 50 минут), то, имея в виду даже разницу со среднеевропейским временем, Троцкий вряд ли мог получить ее до начала заседания. Каких-либо свидетельств обратного нет.

Но есть другая телеграмма, которую Троцкий в тот же вечер, после окончания заседания политической комиссии, послал в Петроград. Ее содержание следующее: «Петроград. Председателю Совнаркома Ленину. Переговоры закончились. Сегодня после окончательного выяснения неприемлемости австро-германских условий наша делегация заявила, что выходим из империалистической войны, демобилизуем свою армию и отказываемся подписать аннексионистский договор. Согласно сделанному заявлению издайте немедленно приказ о прекращении состояния войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией и о демобилизации на всех фронтах. Нарком Троцкий» !.

Из этого текста также не ясно, знал ли уже Троцкий в час отправления телеграммы послание в его адрес из Петрограда, подтверждающее прежнюю точку зрения по вопросу о мире и его подписании. Решительный же тон телеграммы самого Троцкого говорит о том, как представляется, что он еще более в это время уверовал в правильность предпринятого нашей делегацией демарша, который, конечно, был неожиданным для держав австро-германского блока. Генерал Гофман впоследствии напишет, что «смущение было всеобщее», что, по его мнению, «декларация Троцкого была не чем иным, как прекращением перемирия»843.

Это подтверждает и Иоффе. «Когда Л. Д. Троцким оглашена была последняя декларация,— писал он,— она грянула как гром из ясного неба. Ничего подобного немцы не ждали. Все молчали. Кюльман бормотал что-то маловразумительное. Искали выхода, но не находили. Наконец предложили созвать пленум. От этого Российская делегация отказалась» 844. Иоффе рассказывает, что после отъезда Троцкого с частью делегации в Петроград он остался в Брест-Литовске и к нему на следующий день пришел директор правового департамента Криге, чтобы завершить технические дела конференции. Криге искал прецедент создавшемуся положению и нашел его в далекой истории, в войне греков с персами. Разумеется, Криге пришел искать не прецедент, а выяснить, как Совнарком представляет себе «дальнейший ход событий»845. Обратим здесь внимание на то обстоятельство, что и немцы восприняли заявление Троцкого как документ Советского правительства. «Было бы безумием, если бы мы теперь опять воевали с Вами,— приводит далее Иоффе слова Криге.— ...Об этом никто и не думает. Необходимо найти выход. Мы можем не иметь мирного договора, но вести переговоры по конкретным вопросам. Нам необходимо будет съехаться с Вами в Стокгольме для того, чтобы переговорить хотя бы о военнопленных» Иоффе в ответ сказал Криге, что от таких переговоров, как он полагает, Советское правительство, наверное, не откажется846.