Заставь меня ошибиться (СИ) - Гейл Александра - Страница 23

В зале немного холоднее, чем за его стенами, и, выйдя в очередной раз на улицу, я подставляю лицо солнцу. За оградительной линий, конечно же, стоят люди. Мне кажется, здесь уже весь городок показался. То ли за зал переживают, то ли на строителей без рубашек любуются.

У парней-рабочих есть бригадир, с которым регулярно тявкается Лео. Видимо, он полагал, что главным назначат его, но я сделала вид, что глуха к протестам. Он военный, а не строитель. К чему подставляться, доверяя ему командование, если рядом профессионал? Вот пойдем штурмом на мэрию, так я его запросто в авангарде пущу, а пока пусть сидит в окопе. Но лжебрат не согласен, и чтобы скрасить себе часы страданий на скромной должности, он притащил сюда док-станцию и диск группы Rage against the machine. Без музыки на стройке плохо, но мы его уже в четвертый раз прослушиваем. Еще один повтор Killing in the name, и именно killing [с англ. «убийство»] я и займусь. Не знаю, как еще не нажала заветную кнопку с черным квадратиком, наверное, название группы подкупило: ярость против системы… Надеюсь, под системой Лео подразумевает не меня. Хотя, без разницы.

С тех пор, как я переспала с Гастоном, все остальное кажется только фоновым шумом. Главный кошмар уже случился.

Я планирую короткий отдых и пару глотков воды, но замечаю, что через ограждения пробрались дети: мальчик и девочка лет девяти. Оглядываюсь в поисках родителей, но обнаруживаю только Донну Праер в окружении целой толпы ребятишек. Я весьма удивлена: не похожа укротительница чужих мужей на школьную учительницу младшего звена.

— Так-так, кто это к нам пожаловал? — спрашиваю весело у ребят, скрывая замешательство. Я понятия не имею, как общаться с детьми. Мои мечты о них остаются только мечтами. Иногда я останавливаюсь на детских площадках, чтобы понаблюдать, но это тот максимум, который я могу себе позволить при нынешнем образе жизни.

— Мы хотели только посмотреть, — излишне серьезно говорит мальчик, прикрывая собой подругу.

— Смотрите, это можно. А вот за ленты заходить нельзя. А ну-ка, — подмигиваю ему и, подталкивая детей в спины, веду к Донне.

— А мы сможем заниматься в этом зале? — спрашивает с той же серьезностью мальчик. — Мисс Праер говорит, что если его достроят, мэр разрешит нашему театральному кружку переехать.

Донна Праер не учитель, но держит детскую театральную студию? После этой новости коварная захватчица чужих мужей взлетает в моих глазах на много пунктов вверх. Жаль. Мне больше нравилось думать о ней, как о злой ведьме. Но, как всегда, мир не упрощает задачу и упорно отказывается разукрашиваться в монохром. Хотя «если достроят» я заметила и еще припомню.

— Его обязательно достроят. И мэр у вас замечательный. Зачем ему возражать? — отвечаю, сглотнув горечь. Кто знает, что случится, когда к власти в городе придет другой человек, а Андерсон отправится за решетку? — Разве можно придумать лучшее применение этой сцене?

На самом деле у концертного зала и театрального имеется ряд отличий, но для такого городка и детской труппы они совсем не важны. Я очень рада, что здание, на реставрацию которого будет убито столько сил, послужит доброй цели.

— А теперь пойдемте к мисс Праер.

Донна настолько занята одной из девочек, у которой идет из носа кровь, что даже не замечает пропажу двоих подопечных. Высказать бы ей за недосмотр за детьми — ведь могли и пострадать, — но в данный момент я слишком приятно поражена родом деятельности этой чванливой особы, и ссориться нет никакого желания.

— Мисс Праер, — зову. — Я нашла ваших потеряшек. Проследите, пожалуйста, чтобы больше никто не заходил за ограждения. Здесь небезопасно.

— Простите, миссис Сайтен, — сухо произносит Донна, не обнаруживая в голосе раскаяния, но к детям обращается встревоженно: — Я же велела не отходить ни на шаг. Хотите безвылазно сидеть в зале? Сами просили взглянуть на стройку, а теперь нарушаете дисциплину!

— Мы больше не будем, мисс Праер, — восклицает провинившаяся девочка, пока ее серьезный друг дуется. Да уж, на хулиганов они не похожи. — Но… но там мои красивые, разноцветные мелки!

— Мелки? — недоверчиво переспрашивает Донна.

— Внутри зала прямо на полу начерчены классики, — поясняю. — Послушай…

— Одри, — подсказывает Донна.

— Спасибо, — киваю ей. — Послушай, Одри, в зале очень опасно! Там нельзя играть. Знаешь, если ты пообещаешь мне, что больше вы с друзьями туда не пойдете, я поищу твои мелки.

— Правда? Спасибо! — восторженно восклицает девчушка и смотрит так, будто я ей обещала ей Луну.

Но восторг от становления супергероиней для одной маленькой девочки омрачается истошными криками. Требуется несколько секунд, чтобы разобраться в происходящем, но затем я срываюсь с места и, позабыв о Донне и ее малышне, бегу к стенам зала. Приходится приложить усилия, чтобы продраться сквозь толпу строителей, прежде чем взору открывается страшная картинка: лежащий на земле молодой парень, придавленный шиферным листом.

Оказывается, рабочие снимали большой пласт кровельного материала, и тот развалился прямо на высоте. Почти все успели отбежать на безопасное расстояние, но невезучего парнишку задело. Удар пришелся в спину, отчего тот упал, и шифер накрыл его сверху. Я набираю в срочном порядке скорую, по-женски проигрывая в голове варианты развития событий один другого хуже. Пока проходит звонок, я смотрю вверх в попытке обнаружить виноватого — того, кто переоценил целостность материала, плохо закрепил пласт или что-то уж там стало причиной беды. Но на крыше только Лео. Он бледен, как полотно, и попытки спуститься не делает. Шок, судя по всему. Остальные пытаются помочь, суетятся, а он стоит и потерянно сморит на происходящее. Делаю знак, чтобы скрылся с глаз. Это сейчас наиболее оптимальный вариант. Навряд ли он сможет действовать адекватно, если заставить его спуститься.

У меня был подобный случай. Однажды на задании объект приставил к виску женщины пистолет, и я завизжала, не помня себя. Это, конечно, легко удалось потом объяснить: кто угодно запаникует, если твоему знакомому грозят вышибить мозги, — но дело было серьезнее: я полностью утратила связь с реальностью. Я видела Рика, суд, камеру, Рика, суд, камеру… самые страшные эпизоды своей жизни. Даже успела усомниться, что все последние четырнадцать лет действительно были. Подумала, что Гастон и команда — бред, существующий только в моем воображении, что мне все это привиделось. Почему нет? Я вполне могла сойти с ума в одиночной в камере и натворить новых дел. Меня привела в чувство грубая оплеуха.

Кстати, та женщина пострадала из-за меня. Это ее обвинили в шпионаже, а на меня даже не подумали.

Закончив разговаривать с врачами скорой помощи, я пытаюсь распустить бригаду, но никто не собирается уходить — ведь пострадал коллега. Приходится их убеждать и так, и эдак, а потом обратиться за помощью к бригадиру, который с одного грозного рыка разгоняет строителей по домам. В больницу поедем мы с ним, и никто больше. Нечего там толпиться.

Врачи приезжают моментально — прелесть маленького городка — и начинают осмотр. По медицине я не спец и из их разговора могу понять лишь то, что не все хорошо. На носилки пострадавшего перекладывают очень и очень аккуратно, хотя тот без сознания и не может чувствовать боль. В голове стучит страшная мысль: перелом позвоночника.

Чертыхнувшись про себя раз десять, набираю Гастона. После случая на кухне мы с ним без надобности не разговаривали (и инициатором охлаждения был не он), но сейчас не до уязвленного самолюбия.

— У нас ситуация SOS, — говорю без приветствия. И кратко пересказываю все, что случилось. — Нужно, чтобы ты перехватил Лео до того, как тот наделает глупостей, а я в больницу.

— Думаешь, все плохо?

— Думаю, что риск нам не по карману. И так облажались.

— Я выхожу. Не клади трубку. Говори. Ты сама как?

Запрыгиваю в машину, включаю на телефоне громкую связь и пристраиваю мобильный в держатель на приборной панели.