Жребий Иерусалима - Кинг Стивен - Страница 6

20 октября 1850 года.

Бони, я не могу писать. Я не могу писать об этом!!! Меня тошнит...

(Из записной книжечки Келвина МакКена).

20 октября 1850 года.

Как я опасаюсь, что его здоровью снова грозит опасность. Боже, Наш Отец, который правит на небесах. Невозможно перенести мысли об этом; я никак не могу отделаться от воспоминаний о случившемся, картины проявляются у меня в голове, как дагерротипы. Этот ужас в подвале!.. Я сейчас один. Время полдевятого. В доме тихо, но... Я нашел мистера Буна в беспамятстве, за письменным столом. Потом он уснул. Конечно, там, в подвале, он вел себя как герой, пока стоял парализованный страхом!

Его кожа восковая, холодная. Жара, слава Богу, больше нет! Я не отважусь перенести его или оставить, чтобы сходить в деревню. Если бы я и ушел, то кто бы из деревни пришел помочь ему? Кто придет в этот проклятый дом? О, подвал! Твари в подвале, именно они бродят в стенах дома!

22 октября 1850 года.

Дорогой Бони,

я снова пришел в себя, хотя слаб, так как пролежал без сознания тридцать шесть часов. Снова пришел в себя... какая зловещая и мрачная шутка! Я никогда больше не стану таким как прежде, никогда. Я лицом к лицу столкнулся с безумным и отвратительным, стоящим по другую сторону человеческого восприятия. И это еще не все.

Если бы не Кел, верю, в эту минуту, я был бы уже мертв. Он единственный остров здравомыслия в этом океане безумия. Теперь ты узнаешь обо всем.

Для исследования нашего подвала мы взяли свечи, и их света оказалось вполне достаточно... более чем достаточно! Келвин пытался отговорить меня, ссылаясь на мою недавнюю болезнь, говоря, что, вероятно, для начала было бы неплохо использовать отраву для крыс.

Но я оставался тверд, на что Келвин вздохнул и ответил:

- Тогда поступайте как вам угодно, мистер Бун. Вход в подвал был в полу на кухне (Кел, как он уверял меня, крепко его заколотил), и теперь мы расчистили вход с большими усилиями. Зловонный запах, переносить который было выше человеческих сил, дохнул на нас из темноты, но запах, не похожий на тот, который мы почувствовали в покинутом городке на берегу Королевской реки. Свеча, которую я держал, осветила уходящую вниз лестницу, ведущую в темноту. Ступени были в ужасном состоянии и нуждались в ремонте; в одном месте ход сворачивал... и легко было представить, как несчастная Марселла нашла здесь свою смерть.

- Будьте осторожны, мистер Бун! - предупредил Кел. Я сказал ему, что ничего опасного тут не вижу; и мы продолжали спускаться.

Пол подвала оказался земляным, а стены из заплесневелого гранита.

Подвал не выглядел крысиным раем. Нигде не было видно крысиных гнезд: ни в старых коробках, ни в рассохшейся мебели, ни в остальном мусоре. Мы опустили свечи, очертив маленький световой круг, но все равно могли видеть очень немного. Пол полого опускаются, и ход вел дальше под нашу гостиную, под столовую и т.д., вел на запад. Туда мы и пошли. Стояла абсолютная тишина. Зловонье становилось все сильнее, и темнота вокруг нас сгущалась; словно она ревновала нас к свету, который временно сверг ее после столь многих лет неоспоримой власти.

В дальнем конце подвала гранитную стену сменило полированное дерево, которое казалось совсем черным и не отражало бликов. Здесь подвал заканчивался альковом. Мы оказались в углу и теперь нужно было куда-то повернуть, чтобы продолжать осмотр подвала. Мы так и поступили.

Казалось, словно мы постепенно погружались в зловещее прошлое, встающее перед нами. В алькове стоял стул, а над ним, прикрепленная к балке наверху, покачивалась сгнившая веревка - кусок пеньки.

- Здесь он повесился, - прошептал Кел. - Боже! - Да... и труп его дочери лежал у его ног... точнее, на ступенях, ведущих в подвал.

Кел замолчал и я увидел, как его глаза расширились, уставившись на что-то у меня за спиной. Потом он завопил.

Как, Бони, я могу описать зрелище, открывшееся нашим глазам? Как могу я описать тебе отвратительных обитателей наших стен?

У дальней стены что-то зашевелилось, и из темноты показалось злобное лицо - лицо с глазами из эбонита; лицо, оскалившееся в агонии. Беззубо зиял рот. Желтая, разлагающаяся рука потянулась к нам! Чудовище издало громкий, мяукающий звук и, покачиваясь, шагнуло вперед. Свет свечи коснулся его... И я увидел полуистлевшую веревку у него на шее! А у него за спиной двигался еще кто-то. Я буду видеть это во сне до самых своих последних дней: девушка с бледным, покрытым плесенью лицом - красавица с трупным оскалом; девушка, чья голова вывернулась в поклоне на недостижимый для человеческой анатомии угол.

Они хотели схватить нас. Я знаю... я знаю! Они схватить нас, затащить во тьму, хотели сделать нас своей собственностью. Я не смог бросить свечу прямо в существо, а метнул ее в стул, над которым висел обрывок веревки.

Потом все смешалось. Мое сознание помутилось. Я очнулся, как уже писал, в своей комнате. Рядом со мной сидел Кел.

Если бы я смог уйти, я бежал бы из этого дома, от его ужасов, прямо в домашних тапочках. Но я не мог. Я - пешка в древней, темной драме. Не спрашивай, откуда я это знаю. Но я - знаю. Миссис Клорис была права, когда говорила, про зов крови. Насколько она оказалась права, когда сказала, что есть те, кто смотрят, и те, кто сторожат. Боюсь, что я разбудил силу, которая спала в том мрачном городке Жребии Иерусалима, уже полвека. Силу, которая убила моих предков и превратила их в ужасных "Носферату" - немертвых. Я пережил такой страх, Бонн! Я видел всего лишь малую часть. Если бы я знал... если бы я знал все!

Постскриптум.

...и, конечно, я пишу это только для себя. Мы отрезаны от Причер Корнерс. Не осмелюсь отнести свой горячечный бред на почту, да и Келвин не оставит меня. Вероятно, если Бог смилостивится, это письмо достигнет тебя каким-нибудь способом...

Чарльз.

(Из записной книжечки Келвина МакКсна).

23 октября 1850 года.

Он сегодня выглядит лучше. Мы недолго говорили об ужасах в подвале. Я согласился, что они не галлюцинация, не восковые муляжи, а реальные создания. Подозревает ли мистер Бун, как и я, об их истинной природе? Возможно. Шумы стихли, но угрожающе усиливаются с приходом ночи. Кажется, нам нам предстоит заглянуть в Глаз Бури...

Нашел пакет бумаг на дне ящика заброшенного письменного стола, стоящего на лестничной площадке у его спальни. Какая-то корреспонденция, расписки, счета привели меня к мысли, что спальня раньше принадлежала Роберту Буну. Интересная запись оказалась найдена среди заметок на обратной стороне рекламного листка мужских кастровых шляп. Сверху можно было прочитать: "Благословен смиренный". Ниже был написан следующий абсурд: БКАЛОХЛЕВМНХМСРЕНКЫ ЛЛГМСООРЛРССИХЕДНДЙ. Надеюсь, это ключ к записям в библиотеке к запертой, зашифрованной книге. Шифр оказался простым. Один из тех шифров, что использовали воины за независимость и был известен как "Фенс-Рейл". Чтобы его разгадать, нужно вычеркнуть каждую вторую букву в обеих строках. Вычеркнув, получилось.

БАОЛВНМРНЫ ЛГСОЕСИЕНЙ

Читать нужно сверху вниз, а не слева направо. В результате я прочитают: Благословен смиренный. До того, как отважусь показать это, мне надо прочесть книгу.

24 октября 1850 года.

Дорогой Бони,

удивительное событие... Кел, всегда молчащий, пока абсолютно не будет уверен в себе (редкая и восхитительная человеческая черта!) отыскал дневник моего дедушки Роберта. Документ оказался зашифрован, но Кел разгадал шифр. Он скромно сообщил, что это открытие случайность, но я подозреваю, что упорство и тяжкий труд - не последнее в этом деле. В любом случае, он пролил свет на завесу наших тайн! Первая запись датирована первым июня 1789 года, последняя двадцать седьмым октября 1789 года. Эта история усугубляющегося наваждения - более того, безумия, делает отвратительно ясными связь между братом деда - Филиппом, городком Жребий Иерусалима и книгой, которая покоится в проклятой церкви.

Сам городок, как пишет Роберт Бун, предшественник Чапелвэйта (построенного в 1782 году) и Причер Корнерс (известного как Причер Рест с 1741 года), который был основан отколовшейся группой пуритан в 1710 году. Сектой руководил суровый религиозный фанатик по имени Джеймс Бун. Вот от кого пошел мой род, я так думаю. Миссис Клорис могла оказаться права, говоря о суеверном зове крови. Зов крови решающая вещь в этом деле, и я с ужасом вспомнил ее ответ относительно Филиппа и его отношения к этим местам. "Кровавое", - сказала она, и, я боюсь, она оказалась права.