Танцуй для меня (ЛП) - Валентайн Дж. К. - Страница 26

Нет ничего постыдного в том, чтобы признаться, что ты одна и пьяна в стельку в предобеденное время в понедельник. Особенно, если никто из знакомых не становится свидетелем твоего морального уничтожения и не замечает, как ты утопаешь в луже жалости к самой себе.

Почему в луже жалости? Я все еще пытаюсь это понять. Я просто знаю, что в груди гнездится боль, которая притупляется лишь с алкоголем, поэтому продолжаю пить, надеясь забыться до такой степени, чтобы вместо этого дня в моей памяти осталась лишь черная дыра. Но после того как я теряю равновесие и чуть не ломаю себе лодыжку, делаю самое умное за весь день — признаю свое поражение и без сил падаю на диван.

Тишина, преследующая меня дома, наглядно показывает, насколько я на самом деле одинока. И когда я вырубаю музыку в гостиной, с ней умирает и живая атмосфера.

Жизнь — отстой. Любой, кто говорит иное, — обманщик или идиот. Принимать на себя обязанности взрослых до того, как узнаешь, как этим взрослым быть, — отстой. Потерять обоих родителей до своего восемнадцатилетия — отстой. При помощи собственного тела сводить концы с концами, может, для кого-то и часть ночных фантазий, но в действительности — это отстой. Знать, как мало у тебя прав на человека, которого зовешь возлюбленным, — тоже отстой.

С самого первого вдоха мы обречены испытывать боль. Я испытала ее достаточно, чтобы она начала затапливать любое проявление счастья, посмевшее прийти ей на смену. В одни дни мои чувства словно цепенеют, а эмоции притупляются. Но я игнорирую все это и иду вперед. Иначе ничего не получится. И все это просто полный отстой.

Я поднимаю полупустой бокал виски и, отсалютовав им в воздухе, проглатываю все содержимое одним глотком. Жар, растекшийся по всему телу, вызывает приятные ощущения и немного приводит в чувство. Но затем апатия снова поднимает голову, и я раздумываю, не выпить ли еще немного. Может, на этот раз все сработает. Здесь нет никого, кто мог бы остановить меня, никого, кто осудил бы мои действия. Лишь я и бутылка.

Я наливаю себе еще один стакан. А затем второй. Не помню, как доползаю до кровати, но помню, как просыпаюсь посреди ночи. Но это лишь обрывок воспоминания. Вращающееся помещение, желудок, скручивающийся и бунтующий вместе с ним. Невидимая рука, удерживающая за волосы, пока меня рвет в ведро рядом с кроватью.

Утром я просыпаюсь вся облепленная простыней. В комнате холодно, и по коже бегут мурашки, но я все равно потею, словно в лихорадке. Солнце пробивается сквозь неплотно зашторенные окна и слепит глаза. А голова просто раскалывается от боли.

В ушах шумит, да так сильно, резко и болезненно, словно кто-то просверлил в моем черепе дыру.

Но погодите-ка.

Я заставляю себя сесть, и все мое тело дрожит от этого усилия.

Тот шум, его источник находится отнюдь не у меня в голове, а доносится откуда-то из квартиры. Когда я пытаюсь понять, откуда именно исходит этот шум, он прекращается. Проходит еще несколько мгновений, и я догадываюсь посмотреть в сторону дверного проема. Одна и та же мысль крутится у меня в голове, пока я продолжаю вслушиваться: рука, откинувшая мои волосы назад.

Кто-то находится у меня в квартире.

Я быстро перебираю в уме имена, пытаясь составить список тех, у кого есть ключи от моей квартиры, но это словно пробираться сквозь сыпучие пески. Соображаю я медленно, и когда наконец удается вспомнить всех, а их в сущности немного, так как Энни и хозяин моей квартиры — единственные, у кого есть ключи, становится уже слишком поздно.

Рансом появляется в дверном проеме. Он останавливается, когда видит меня, и я замечаю нежную улыбку, отразившуюся в его глазах.

— Надо же, ты уже проснулась. И как самочувствие?

На мгновение я лишаюсь дара речи. Наблюдаю, как он заходит в комнату и столь стремительно пересекает ковер, что я едва успеваю уследить за его спешной поступью. На нем лишь свободные джинсы, которые низко держатся на бедрах, открывая вид на рельефный торс, от которого невозможно отвести взгляд. От одного вида его тела просто невозможно мыслить здраво.

Неожиданно перед моим лицом возникает высокий стакан, наполненный зеленой жидкостью.

— Что это такое? – ворчу я, осторожно принимая предложенное питье. И морщу нос, когда вдыхаю запах. От необычного сочетания ароматов меня начинает мутить.

— Это средство от похмелья, которое делает моя мать. Уверяю, это прояснит голову и поставит тебя на ноги.

С трудом сдерживая рвотные позывы в животе, я осторожно уточняю:

— Из чего же оно сделано?

— Просто немного зелени, чуть белка и горстка витаминов. Пей.

Кончиками пальцев он постукивает по днищу стакана, словно уговаривая меня последовать его совету. Я осторожно делаю первый глоток. Напиток одновременно немного горький и сладковатый, но он не слишком ужасен на вкус. От зернистой консистенции, как и от легкого аромата арахисового масла, меня начинает мутить, но я продолжаю пить, пока не опустошаю половину стакана, а желудок не угрожает опять взбунтоваться.

Вернув ему стакан, я ложусь обратно и закрываю глаза. А услышав, как Рансом ставит его на место и садится рядом со мной на кровати, вспоминаю про интересующий меня вопрос.

— Как ты попал ко мне в квартиру? – Настроение после ухода Энни у меня было скверным, и я чертовски надеялась, что из-за злости не забыла запереть дверь.

— Я взял запасные ключи, которые нашел в ящике с разным хламом.

Не знаю почему, но это кажется еще хуже того факта, что я забыла запереть дверь.

— Значит, ты просто взял их?

— По случаю крайней необходимости.

Я прокручиваю его слова в своей голове. По какой-то причине это кажется мне забавным. С этим мужчиной я занимаюсь сексом вот уже несколько месяцев, и он прежде никогда не заботился о том, чтобы узнать что-то обо мне, а теперь его вдруг стало заботить мое благополучие.

— Почему ты просто не попросил?

— А ты бы отдала их мне, если бы я попросил?

Как только я открываю глаза, то сразу же попадаю в плен его глаз. У него невыразительный, нечитабельный взгляд... и я не знаю, как бы поступила, если бы Рансом в действительности попросил меня.

— Думаю, этого мы уже никогда не узнаем.

— К сожалению, нет, — вздыхает он. Встав, он направляется в сторону двери и наклоняется, чтобы достать чистые простыни. — Сходи в душ. Я позабочусь здесь обо всем.

Я не спорю, потому что из-за своего отвратительного самочувствия мне просто необходимо немного времени наедине.

Не спеша принимая душ, я раздумываю над тем, что же чувствую по поводу того, что у Рансома есть ключи от моей квартиры. Я не давала их ему, а он взял без спроса. Поэтому я не могу определить точно, какие именно чувства испытываю от этого.

С одной стороны, меня бесит, что он набрался смелости без спроса взять ключи. Рансом фактически украл их, но разве это должно меня сильно удивлять? Я никогда не замечала, чтобы он был особо вежлив или озабочен чувствами других людей.

Но с другой стороны, я очень рада тому, что он здесь. Не знаю, что именно побудило его зайти... может, он решил нанести неожиданный визит? Но мне точно известно одно: он здорово помог мне прошлой ночью, хоть и не был обязан этого делать.

К тому времени, когда вода выключается, я наконец решаюсь позволить Рансому избежать лишних формальностей. Если забыть о чувстве неловкости, ведь он уже дважды видел меня не в лучшем состоянии, он хорошо заботился обо мне. Он остался, чтобы удостовериться, что со мной все в порядке, и все еще находится тут.

Когда я возвращаюсь, то вижу Рансома, который опирается о столешницу и ждет меня. При виде меня в одном полотенце его глаза темнеют, а черты лица заостряются. Мгновение мы просто стоим и молча смотрим друг на друга. Я вдруг чувствую, что, несмотря на все проведенное вместе время, что-то упускаю. Нечто крайне важное, но, хоть убейте меня, я никак не могу понять, что именно. Это не впервые, когда меня одолевает такое чувство, и оно просто сбивает с толку.