Мир уже не будет прежним - Марченко Геннадий Борисович - Страница 8

– Народ всегда прав! Ты же у меня самая лучшая! Что, разве могут быть сомнения?

– Замучилась на вопросы отвечать. Не собрание по итогам квартала, а творческий вечер известной поэтессы и верного товарища, популярного писателя и композитора. Пришлось и о Янковском, и о Высоцком, и об Окуджаве рассказывать… Людям всё интересно… Ох… Вынуждена была даже признаться, что ты теперь в режиссуру пошёл.

– Ну а что ты хочешь?! Информации о творческих работниках сейчас в газетах нет, а людям же интересно…

– Смешно было, нашлись всё-таки дурочки со своими глупыми вопросами: «А в чём одет, да видела ли я Влади, а кого ещё?..» Им же кажется, мы на небесах живём!

– Нельзя сказать, что они совсем уж не правы. Согласись, со сколькими интересными людьми нам с тобой довелось познакомиться с тех пор, как в Москву переехали. Другие за всю жизнь такой возможности не имеют.

– Ну да, не поспоришь… И вот ещё что… Меня выбрали в профком торга. Буду отвечать за культмассовый сектор. Так что, муженёк, придётся тебе помогать жене делать карьеру общественницы. Заставили решить вопрос с выступлением для работников торга некоего Губернского. А то по Москве уже слухи о твоих концертах на заводах ходят, а работники советской торговли до сих пор не охвачены культурой. Вернее, охвачены, но, как мне заявили, не в том объёме, который открывается в свете новых перспектив. Так что, Серёженька, когда наш торг сможет лицезреть твою персону не в качестве водителя заведующей магазином, а на сцене, как положено писателю и композитору?

– Разве я могу отказать в такой малости целому трудовому коллективу, да ещё тому, в котором трудится родная жена?! Назначайте время и место, товарищ работник профкома!

Мы рассмеялись и по дороге домой продолжили шуточную перепалку на тему, кто из нас двоих более важен для советской культуры.

Творческий вечер она мне устроила в пятницу 23 декабря. Конечно, работники торговли заметно отличались от заводчан. Там были люди в спецовках, и лицом, и характером попроще, а тут тебе и продавщицы, и товароведы, и руководящий состав – все постарались приодеться чуть ли не как для похода в Большой театр. Причём не только женщины, мужчины тоже выглядели вполне достойно. С другой стороны, и мне приятно, если ради меня люди так вырядились.

Сына мы, в который уже раз, оставили на старшую сестру. Валя сидела в первом ряду, глаза её блестели, на щеках играл румянец, разве что улыбки не хватало от уха до уха. Она тоже приоделась, нацепила на себя какие-то побрякушки. Что делать, женщины – народ своеобразный, любят себя подать в выгодном свете.

Программа для этого творческого вечера была подготовлена примерно такая же, как и для рабочих «Москабеля». Только некоторые песни я заменил на более привычные уху рядового советского гражданина. Пожертвовал вещами «ДДТ» и «Чайф». Наступив на горло собственной песне, решил исполнить в финале для преимущественно дамского коллектива «Всё для тебя» из репертуара Стасика Михайлова. Этот исполнитель и его песни всегда вызывали у меня желание постебаться. Но ещё в той реальности жена как-то докопалась, мол, выучи песню, сыграешь мне на день рождения, пусть гости узнают, как ты меня любишь. Причём именно эту вещь. Так и пришлось, скрипя зубами, разучивать аккорды. А сейчас она пришлась как раз кстати. Пел я, то и дело косясь на Валентину, отчего она краснела ещё больше. В итоге публика потребовала исполнить «Всё для тебя» на бис, уже подпевая со мной хором. В какой-то момент мне даже подумалось, что песня и впрямь неплохая, вон как у бабёнок глазки заблестели, вон как раздухарились работники торговли. Мужчины, впрочем, тоже не отставали, и хлопали в такт, и подпевали, видно, им тоже пришлись по душе незамысловатый текст и мелодия шансона.

В общем, покидали мы с Валентиной актовый зал столичного управления Продторга в зените славы. Ей как-никак тоже досталась частичка моего успеха.

Также я продолжал корпеть над продолжением похождений Фандорина в Пензе XIX века. В другой реальности Акунин-Чхартишвили как-то обошёл провинциальный городок своим вниманием, а я вот решил ещё разочек прославить столицу Сурского края. Не знаю уж, как там в будущем будет, засверкают ли в этой реальности звёзды Сергея Пенкина, Тимура Керимова, Павла Воли и Антона Макарского, но пока именно я прикладываю свою руку к тому, чтобы о Пензе лишний раз узнала вся страна.

30 декабря, по моим внутренним ощущениям, была написана уже половина книги. Очередную главу закончил описанием визита Фандорина к пензенскому губернатору.

«Генерал-майор, князь Пётр Дмитриевич Святополк-Мирский, вот уже второй год исполнявший обязанности губернатора, держал в руках свежий номер „Пензенских губернских ведомостей”. На второй полосе в колонке происшествий его внимание привлекла заметка под заголовком: „Очередная таинственная смерть”.

„Вчера в своём доме на Лекарской улице был найден мёртвым управляющий Крестьянского поземельного банка г. Максим Райхельгауз. Прибывшему на место происшествия корреспонденту «Ведомостей» судебный следователь г. Красовецкий рассказал, что г. Райхельгауза обнаружила пришедшая утром экономка, с которой уже были проведены первые следственные действия. По первому впечатлению у г. Райхельгауза, сидевшего в кресле за изучением банковских векселей, случился апоплексический удар, однако гримаса ужаса, застывшая на лице покойного, наводит на размышления. Более того, из глаз усопшего перед смертью, либо даже во время оной, текли настоящей кровавые слёзы, чему свидетельством засохшие бурые потёки от нижних век к подбородку. К сожалению, ничего более существенного нам пока выяснить не удалось. Вероятно, что-то прояснится после вскрытия тела.

Напомним, что буквально три недели тому назад похожий пассаж случился с управляющим приказа общественного призрения, коллежским советником и потомственным дворянином Петром Михайловичем Свищевым. Он также был обнаружен в своём рабочем кабинете с признаками апоплексического удара и следами вытекшей из глаз крови. При вскрытии же выяснилось, что мозговое вещество превратилось в настоящую кашу, что привело судебного прозектора в недоумение. По его словам, такого в его практике доселе не случалось. И вот новая загадочная смерть. Любопытно, что оба – и г. Свищев, и г. Райхельгауз – являлись членами закрытого клуба, по слухам, едва ли не масонского. Как бы там ни было, «Ведомости» будут держать своих читателей в курсе происходящих событий”.

Да, только этого не хватало, подумал генерал-майор, закрывая газету. Тихий провинциальный городок уже после смерти Свищева был взбудоражен, а теперь, чего доброго, из Петербурга пришлют ревизора. Ещё и раскопает что-нибудь не по делу. Городок-то тихий, а под личиной безмятежности такие дела воротятся… Те же масоны запустили свои щупальца везде, где только можно.

Раздался деликатный стук в дверь, после чего на пороге появился секретарь-адъютант Гребешков.

– Пётр Дмитриевич, к вам посетитель. Некий Эраст Петрович Фандорин. Был записан на три часа пополудни.

– Раз записан, пускай входит, – буркнул губернатор, бросив мимолётный взгляд на стоявшие в углу большие напольные часы с маятником. Действительно, ровно три пополудни.

Гребешков посторонился, и порог кабинета переступил мужчина приятной внешности, лет тридцати пяти, выше среднего роста, отличительной особенностью которого были седые виски при абсолютно чёрной шевелюре.

– Позвольте п-представиться, чиновник особых поручений при московском генерал-губернаторе, статский советник Эраст Петрович Фандорин, – чуть заикаясь, с лёгким поклоном представился посетитель.

Фандорин почти не соврал. Он действительно когда-то был чиновником особых поручений при московском генерал-губернаторе, сначала при Долгоруком, а после при великом князе Симеоне Александровиче. Однако вот уже несколько лет, как Эраст Петрович был предоставлен самому себе, впрочем, периодически берясь за выполнение частных поручений.

– Присаживайтесь, господин Фандорин, и попрошу без чинов. – Святополк-Мирский был явно взволнован, но при этом держал лицо. – Что привело в наши палестины чиновника из Первопрестольной?