Сон обитателя Мышеловки (СИ) - "Алекс Реут" - Страница 25

13. Патентное бюро в Гоморре — Вертолёты — Жертвоприношение

Может, из-за удачного расположения, может, из-за дешевизны пергамента и папируса, а может, благодаря прочному, как у амазонок, матриархату - но ещё в древности Гоморра была колыбелью науки. Нет, неспроста именно в ней разместили главный архив нашего Бюро Патентов, перешедшего после войны под патронаж Академии.

Он расположился в большом приземистом здании как раз напротив трёх старейших храмов. Боги с улыбкой взирали на успехи своих подопечных. Каждый день люди в фирменных нарукавниках сортировали новоприбывшую информацию, уточняли каталог, давали справки и подтверждали факт регистрации. Несмотря на все успехи техники, каждый патент хранился и в бумажном варианте: как показала практика, бумага создаёт мошеннику куда больше проблем, чем заурядный текстовый файл.

Однажды в Гоморру пришёл проповедник, возжелавший совершить то, что не удалось сделать его коллегам за всю трёхтысячелетнюю историю этого большого и кровавого города. Он задумал сделать Гоморру высоконравственной.

Проповедник был тощим стариком с грязной бородой и жёлтыми кривыми зубами, похожими на пеньки. Он был родом из одного из племён, которые до сих пор пасли овец на северных пустошах. Его выговор был ужасен даже для соплеменников, но всё решала экспрессия: взгромоздившись на капот чужой машины или мусорный бак, он принимался кричать, орать, требовать, брызжа слюнями и размахивая бородой. Быстро собиралась толпа, такая плотная, что владелец машины тщетно орал где-то в задних рядах. А старик бесновался, топал и подпрыгивал под смех жестоких детей и хихиканье взрослых.

Он выбирал для выступлений самые трущобные кварталы, поэтому полицейские не сдавали его ни психиатрам, ни филологам, а, подержав пару дней, отвозили за город и выбрасывали на обочину. Но старик был упорен. Его жизнь была слишком ужасна, чтобы разум мог хоть что-то возражать.

Город расстилался перед ним, всё такой же погрязший в разврате, равнодушный и неразрушимый. Безумец почти не оставил в нём своего следа: только формальные строчки в отчётах милицейских патрулей и одна фотография в вечерней газете, иллюстрировавшая статью «Наши сумасшедшие»

Однажды утром над городом поднялся столб чёрного дыма, похожий на стрелу, воткнутую в самую его сердцевину. Когда пожарный расчет пробрались через лабиринты Старой Гоморры, они застали полыхающий с четырёх сторон главный архив Бюро Патентов, а на другой стороне - жрецов трёх божеств, уже обливающих горючим маслом поджигателя. Давнишний проповедник (а это был он) не обращал на них внимания: с выставленной рукой и остекленевшими глазами он проклинал мудрствования человеческие, а когда совсем другое, едкое и жёлтое пламя охватило его плоть и одежду, то просто завизжал и стал вертеться на цепях, поминутно выкрикивая что-то совсем неразборчивое.

Он догорел очень быстро, а вот Архив тушили два дня, пока в нём ни осталось ни одного целого листочка. Что уцелело в пламени, превратила в кашу вода из мощных брандспойтов. Старик отомстил. За два дня огромная часть умственного труда бездуховных поколений превратился в истерзанные странички, на которых ни слова не разобрать.

Выжившие сотрудники шатались по пепелищу, в ужасе хватаясь за головы. В новостях сказали, что наука уничтожена. Министры подавали в отставку, мэр свела счёты с жизнью. То немногое, что уцелело, переехало на новый адрес, в бывшую детскую библиотеку возле Овечьих Ворот. Сотрудники рассортировали оставшиеся бумаги, подключили всю технику и запросили дубликаты тех патентов, которые были проданы и уже применялись на производстве.

Прошёл месяц. К немалому удивлению экспертов, коллапса не наступило. Более того, Бюро Патентов очень скоро вошло в нормальный рабочий режим. Как и раньше оно принимало заявки, давало справки, утверждало и отправляло в архив. Не остановился ни один завод, не затонул ни один сухогруз, не взорвалась ни одна испытательная модель самолёта. Его отлаженный бюрократический механизм даже не заметил потери того, к чему он был приставлен. Как и раньше, архив сотрудничал с Патентными Бюро других стран, запрашивал в городском правлении дополнительные ассигнования и даже выпустил годовой отчет, в котором не было ни слова о пожаре.

Когда спустя полтора года он переехал в отстроенное здание, то архивы снова оказались заполнены, а патенты - учтены и занесены в каталог. Система оказалась сильнее гнева фанатиков. Наука подтвердила своё бессмертие.

И такой же неуничтожимой, как Наука, была Академия. Огромный бастион холодного, беспощадного знания, которое готово стереть с лица земли всё живое, а потом заселить её заново.

Не прошло и двух дней, как над опустевшими корпусами затарахтели лопасти вертолётов. Они слетались, как мухи и усаживались на крыши и во дворы, и из них выпрыгивали люди из Отдела Самообороны - одной из тех полумифических структур, которые обычный студент видит только в тексте договора, когда ставит свою подпись.

Большой мир даже во время войны не рисковал диктовать Академии свои правила. Вот и теперь всё было тихо, спокойно, расчетливо, потому что работали не люди, а организация.

Те, кто оттирал смердящий, измазанный кровью актовый зал, не боялись испачкаться, те, кто разбирался с тем, что случилось в подвале, видели до этого гибель тысяч человек и едва ли испытали к тому, кто всё это устроил, хотя бы презрение. Я уверен, что про бойню, уничтожившую целый факультет, не сообщили по телевизору и не написали ни в одной газете. Нет, не потому что Академия такая скрытная. Просто любой, кто в ней учится или работает, знает, что её стройные башни и бесконечные корпуса существуют сами по себе и отдельно от мира, которого попеременно терзают ужасы войны и тоскливая неизменность мирного времени. Она - наука, живущая по соседству с миром, она - патентный архив Гоморры, хрупкий, запутанный, неуничтожимый. Ещё бесконечная сложность и есть совершенство и живому человеку в таком совершенстве не удержаться.

Корпуса красят, достраивают и перестраивают, разбивают новые парки и запирают навсегда старые экспериментальные станции, неведомый, запрятанный в самом сердце Академии Ректорат отдаёт приказы - и эти приказы всегда безукоризненно точны и выверены, они не просто отвечают ситуации, но и объясняют её всем, включая непосредственных участников. Так было прежде, так происходит сейчас, так будет потом. Махаон не оставил свидетелей, которые бы вышли на связь, но тем лучше. Даже если Академия заблуждается, поправить её будет некому.

Когда я снова просыпаюсь в моей комнате и вижу нетронутые стены и всё тот же хлам на тумбочке, до меня вдруг ясно доходит: Академия бесконечна. Это настолько просто и очевидно, что я начинаю хохотать над собственной глупостью. Это ж надо было не заметить такой просто вещи. Академия бесконечна, сколько не иди, там будут только новые корпуса и парки, и странные башни, и даже пристань служит её бесконечности - ведь именно через неё прибывают всё новые и новые студенты. Я хохочу, как ненормальный, осознавая, каким простодушным я был, пытаясь найти другую сторону у Академии, которая заведомо повёрнута к людям только одной стороной, в то время как другая - беспрерывно растёт...

Каких-то несколько часов назад я хотел увидеть карту, но теперь и над этим смеюсь. Что она должна была мне показать? Бесконечность? Её на карте не нарисуешь. Нет ни одной карты, на которой обозначили бы северную границу Академии. На картах с большим масштабом её отмечают значком, на картах подробных северная сторона всегда обрезана. Она, наверное, уходит прямо в небо...