Семейные хроники Лесного царя (СИ) - Бересклет (Клименкова) Антонина - Страница 60

— …Этого ждут, а этого не ждут… Этого любят, этого ненавидят… У этого дело не законченное, этот пил много… Этот всё равно повеситься хотел, а этот собирался отомстить… Силь!

— М-м?

— Справишься здесь без меня? Мне надо поскорее найти князя.

— Справлюсь… — со здравым сомнением кивнул некромант, оглядывая простор будущей работы.

— Постараюсь скоро вернуться. Не скучай!

Яр хлопнул в ладоши, тотчас из-под земли повылезали корешки, побеги — и быстро принялись оплетать тела тех, кому владыка отказал в воскрешении. Сам царь уменьшился в крылатую фею, радужно мерцая крылышками, упорхнул обратно на свой берег. А Сильван остался стоять посреди поля битвы, взирая на вырастающие прямо на глазах небольшие бугры и холмики, радующие взгляд свежей зеленью.

В итоге этой «уборки» на поверхности земли осталась лишь треть от погибших. Гораздо меньше, чем было, но достаточно много, чтобы некромант тяжко вздохнул. Сильвану оставалось надеяться, что он достаточно оправился, набрался сил после своего окаменения, что он не свалится в обморок от усталости на половине заклятья и тем самым не сотворит из-за незавершенной формулы какого-нибудь кровожадного упыря. Давно он не поднимал за один раз столько человек… Впрочем, в «прошлый» раз поднятые и на людей-то были не похожи — скелеты и гниль. А здесь ему можно сказать, повезло: свеженькие, некоторые еще теплые. Души не успели отлететь, пока еще кружатся над мертвецами, словно пугливые бледные мотыльки. После «уборки» многие «мотыльки» потерялись, заметались между оставшимися, чужими телами. Трудно будет выбрать среди душ именно те, что по праву могут вернуться в тело. Как бы не ошибиться, не впустить чужой дух, который окажется более шустрым — вот это будет действительно скверно. А воскресить только что убитого человека — это не вопрос для некроманта.

Собирать землянику, если ты любимое дитя Леса, одно удовольствие. С простых смертных семь потов сойдет, пока они наберут лукошко. Да покусают их все, кому не лень: комары, оводы, мошкара, клещи, пчелы, шершни, осы, гадюки. Драгомир о таких страданиях даже не думал. Насекомые с почтением облетали его стороной, птицы пели над головой самые красивые свои песенки, белки сновали по делам, не стесняясь мимоходом пробежаться по плечам лесного царевича. А земляника — она сама ягодки подносила на листочках, словно на блюдечке. Причем самые спелые на стебельках вверх протягивала, зеленые или подпорченные стыдливо прятала в листве. Оставалось только взять — и в рот положить. Ну, или в лукошко, если лакомиться надоело. Полное лукошко быстро набралось, можно было возвращаться домой и ставить на огонь варенье…

Вопль, треск ломаемых сучьев, матюги!

Драгомир отпрянул от сосны, под которой собирал ягоды. Птицы с перепуганным ором разлетелись кто куда, белки брызнули рыжими молниями. Сперва в голове сына лесного владыки мелькнула мысль: как он мог не заметить медведя, забравшегося на сосну? Неужели тот на самую макушку залез?..

Снова треск, хриплый крик.

Мир шарахнулся прочь, забыв прихватить лукошко. Медведи не матерятся!

Нечто падало сверху, тяжело, на пути пытаясь ухватиться за ветки, но те ломались — и это нечто срывалось вниз. Пока не грохнулось на землю — ровно на оставленное лукошко. В разные стороны полетели мелкие брызги не то крови, не то сока от раздавленных ягод.

Драгомир вжал голову в плечи. Не привык он, живя в лесной тишине, к таким сюрпризам. Однако не убежал далеко — слишком уж интересно стало. Да и выяснить надо, всё-таки он сын царя, а тут у него перед носом безобразие какое-то творится.

Медведи определенно не носят сапоги. Именно сапоги Мир разглядел первым делом, осторожно подкравшись поближе. Упавший не шевелился. Лежал, раскинувшись на земле, на ковре пострадавшей земляники. Видать, хорошо грохнулся, сознание потерял. Пока летел вниз, определенно был в себе — матерился коротко, но внятно, Драгомир прекрасно слышал. Выше сапог виднелись штаны, задравшаяся к поясу рубашка, кольчуга с пластинчатыми узорными плашками, позолоченными кажется. А верхнюю половину тела скрывал намотавшийся плащ с алым подбоем, грязный и изорванный в лоскуты. Наверное, о сучья разодрал, пока «спускался».

Поразмыслив, стоя над недвижным телом, Мир вспомнил, что на сегодняшний день была назначена война между городским и болотным народами. Лично ему было глубоко наплевать на распри смертных, да и проходить резня должна была на том берегу Матушки, поэтому Драгомир не беспокоился по этому поводу, занимался обычными делами. И нате вот, оказался втянут! Наверняка это отцово вмешательство, иначе почему бы городскому военачальнику вдруг вздумалось летать? С другой стороны, отец, вероятно, что-нибудь напутал, нарочно Яр ни за что не стал бы отправлять чужого смертного прямиком «на задворки родного дома». Да еще не предупредив сына загодя.

Признаться, Драгомир немного растерялся. Следует ли ему связаться с отцом и немедленно сообщить о «госте»? Или лучше подождать? Если Яр сразу же не явился следом за «посылкой», значит, он занят, и отвлекать его не надо.

С другой стороны, Лес сам мгновенно докладывает хозяину обо всех происшествиях. За одним исключением: если это не случается в «слепых пятнах». За теми местами, где в данное время находится кто-то из членов семьи, Яр самому себе и Лесу запретил наблюдение, оставляя за женой и детьми право на личную жизнь. Значит, Лес будет молчать о сосне, поломанной падением «чужеродного тела». И значит, если Драгомир сам не расскажет, то отец ничего не узнает…

Пока лесной царевич предавался размышлениям, тело замычало, заворочалось. И матюгнулось от всей души, бестолково пытаясь освободиться от душащего плаща. Мир, не долго думая, взялся помогать. Выпутав же кучерявую русую голову богатыря, Драгомир уставился на гостя, позабыв о приличиях и манерах.

— Чо вылупилась, дура? — буркнул князь Рогволод Всеволодович, невольно насупившись. Таких красавиц ему в жизни еще не доводилось видеть. Нет, в городе девок хватало разных, многих он перепробовал, да по свету он успел поездить, всякого повидал. Но таких — точно нигде нет! Ангелы на золоченых фресках в эллинских церквях по сравнению с этим видением меркнут. А видение не думало отпрянуть, ресницами своими умопомрачительными эдак взмахивало в замешательстве, брови соболиные чуток хмурило, губки розовые сжало в задумчивости… Или, может, князь так крепко о землю башкой приложился, что не заметил, как помер? А это и есть ангел, что по его душу явился?

— Хрень какая-то, — вслух решительно молвил князь. Головой тряхнул, прогоняя звон из ушей. — Встать помоги, тетёха!

Драгомир на «дуру» не успел толком обидеться, а этот теперь еще и «тетёхой» обозвал! Но руку «стукнутому» подал, помог подняться с земли.

Князь, как на левую ногу наступил, так скривился от стрельнувшей боли. Чтобы снова не упасть, схватился за «помощницу», подтащил Мира к себе в подмышку, оперся о его плечи всем своим богатырским медвежьим весом.

— Ногу сломал, кажись, — прошипел Рогволод. И удивился краем сознания, что «девка» крепкая оказалась, не пискнула, когда он приналег, не пошатнулась даже.

— Нет, растянул только, кость целая, — ответил Драгомир, машинально «прослушав» пульсирующую боль в чужом теле. — Тебе повезло, что только этим отделался. Да еще вон, царапины. А мог бы шею свернуть. Или хребет сломать, тогда ноги бы отнялись.

Рогволод хмыкнул: «царапинами» лесная «красавица» среди прочего небрежно назвала сучок, воткнувшийся ему в мякоть локтя. Еще бы чуть, и насквозь бы прошило, хорошая «царапина»! А еще князь заметил, что голос у «девки» не девичий, мелодичный и звучный, но глубже, глуше, чем девкам в таком нежном возрасте положено. Да и одета «она» была не в юбку или платье, а по-мальчишески в штаны и рубашку под плетеный поясок. На ногах не лапти, а башмачки из мягкой кожи, тонко сработанные, (из мастерских кикимор по особому заказу Яра, который и сам лапти не полюбил, и детей приучил к удобной обувке).