Заставь меня ошибиться (СИ) - Гейл Александра - Страница 6

— Мэгги говорит, что мэр уже порывался пригласить нас для знакомства. Собираешься попытаться с ним сблизиться?

— Наш особняк недвусмысленно намекает на платежеспособность арендатора, а так как мэр заинтересован в минимизации трат городского бюджета, полагаю, этот человек сам будет обхаживать нас и так, и эдак. Сделаем вид, что понемногу поддаемся. Не быстро. Поэтому, чем раньше начнем — тем лучше.

Гастон глушит мотор совершенно внезапно. Не около берега, а прямо посреди озера. И наступившая тишина заставляет меня поежиться.

— Вот это место, — указывает мой спутник на едва заметное строение на берегу и передает заранее припасенный бинокль. — Загородный клуб, в котором проходит покерный турнир.

— Для клуба слишком далеко от города, — подмечаю, рассматривая здание в окуляр. Оно обвито каким-то растением и почти сливается с деревьями. Если бы не бордовая черепица, его было бы невозможно заметить.

— Верно, — кивает Гастон. — Но туда и приглашаются единицы. Избранные. Попробуй запомнить, где мы.

Я честно пытаюсь, но на протяжении всех двадцати миль видела берег и кусты, и тут пейзаж ничем не отличается. Я понятия не имею, как Гастон ухитрился его заметить при такой скорости лодки.

— Каковы наши дальнейшие действия?

— Пока все идет по плану: ты начинаешь работу, мэр подбивает клинья под кошелек четы Сайтен.

— И кто же может себе позволить такие траты?

— Фанатичный скульптор, — скромно представляется мой благоверный.

— Скульптор, — повторяю эхом. Ну, можно сказать и так. Лепит он прекрасно. К несчастью, не из глины…

Кажется, эта фраза цепляет не только меня, поскольку Гастон уже смотрит в мое лицо, изучая каждую черточку на предмет безупречности. Напускное спокойствие слетает с его облика в момент, напоминая мне о причинах, по которым я не доверяю этому человеку. А, тем временем, он опускает взгляд ниже — на обтянутые, черными штанами ноги, армейские ботинки…

— Мне встать, чтобы тебе было удобнее изучать собственный… шедевр? Ну, теперь, когда ты обтесал все лишнее, он достаточно идеален?

— Да, — без стеснения отвечает Гастон.

— Невероятно. Ты хоть представляешь, как это отвратительно? — шиплю, не сдержавшись.

— С чего бы? — совершенно невозмутимо спрашивает он. — Из простушки с плохо прокрашенными волосами и пухлыми щечками ты превратилась в красавицу. Чем ты недовольна?

— Может, тем, что ты нашел эту простушку и, в угоду собственному вкусу, искромсал ее хирургическим ножом до неузнаваемости? Кстати, зачем? Гастон, ты не оставил от меня ничего. В этом лице и теле изменено вообще все. Даже костная структура!

— Я бы не решился на такие радикальные изменения, но ты засветилась, — говорит он жестко, без обиняков. — Когда ты бросилась под колеса машины, тебя запомнили все и каждый. Пришлось постараться сделать тебя совершенно неузнаваемой. Знаешь, Тая, ради других девочек-солисток я бы не стал выворачиваться наизнанку. Пусть списывают в обслугу, и все, но мне стало жалко потраченных сил. Я всегда верю в то, что делаю, и я сделал тебя. Это единственная причина, по которой ты все еще здесь.

Его слова вызывают двойственные чувства. Приятного в них мало, но такова моя зона комфорта: я привыкла, что Гастон по тем или иным причинам за меня заступается. Хороша такая своеобразная забота или нет, можно рассуждать вечность, но навряд ли меня бы стали слушать, даже если бы я вдруг решила озвучить свое мнение…

Сначала я этого не знала, но обещания, которые мне дал Гастон еще в камере, были несколько преждевременными. Как выяснилось, людей в команду принимал не он. Да, занимался отбором, но не утверждал. Этим и раньше, и сейчас, занималась комиссия. Не знаю, эти ли люди являлись инициатором создания команды Гастона, но они стоят выше спецслужб. Как будущей солистке, мне пришлось встретиться с ними лично. И тот день стал одним из худших за всю мою жизнь.

Их было четверо, и они втоптали меня в грязь по самые уши. Как я поняла уже позже, эти люди ожидали увидеть перед собой какую-нибудь королеву красоты, плеснувшую в лицо сопернице кислотой (у нас в команде таковых целый набор, и уж они содеянного не стесняются), а я оказалась просто симпатичной девчушкой из глубинки, сломленной и подавленной. Очень скучной. Так они и посчитали, сначала перечислив все недостатки, а затем и вовсе назвав «бесполезной». Как вещь, негодный материал. Но Гастон с ними не согласился, сказал, что знающие себе цену красавицы слишком строптивы и норовисты, что они подводят, а подправить внешность не составляет труда. Нужен лишь скальпель. Он обещал сам заняться моим обучением, эксперимента ради.

Обучение занято три очень болезненных года, затем наступили одиннадцать лет безупречной работы… и одна ошибка, в результате которой око комиссии обратилось на меня вновь. И непохоже, что меня оставят в покое... Я не вынесу постоянных проверок на прочность, я уже не горю желанием сделать мир лучше любой ценой и уже не считаю, что несу заслуженное наказание. Просто хочу исчезнуть и начать новую жизнь, в которой будет любящий мужчина и много детей. Не меньше трех! Но я всегда за стеклом, смотрю на свою мечту за чужими окнами и не имею возможности сама там оказаться. Не осталось сил притворяться, как раньше.

Комиссия дала мне последний шанс на реабилитацию, но я его рассматриваю исключительно как возможность сбежать.

— Что ж, с этим заданием мне все ясно, но что дальше? Я слышала, как ты сказал, что следующая операция навряд ли станет возможной. То есть еще одно задание, ну или два… а дальше во мне не останется надобности.

Не выдержав, я присаживаюсь на корточки рядом с Гастоном и беру его за руку.

— Помоги мне сбежать. Ты же можешь. Комиссия никогда не узнает, я уеду на край света, никогда никого не потревожу, даже не перейду улицу в неположенном месте. Никому не скажу, кем была… Я очень прошу! — Мне некого больше просить.

Он смотрит на меня своими светлыми глазами, а затем отвечает:

— То, что ты об этом думаешь — заметно. Забудь о побеге, Тая, или проблемы начнутся куда раньше.

Я до скрипа сжимаю зубы и резко отталкиваю его руку. Всегда полагала, что он непохож на представителей комиссии, иначе с чего бы ему носиться с преступниками? Но что я знаю об этом человеке? Решительно ничего.

— Я тебе не угрожаю, — заметив перемену в моем настроении, качает головой Гастон. — Просто я не знаю ни одного человека, которому удалось бы сбежать. У всех нас есть только это. — Он обводит рукой озеро, словно символ свободы. Поверьте, побывав в камере даже непродолжительное время, такие вещи начинаешь замечать. — И это лучше многих вариантов.

Если бы пятнадцать минут назад я не вернулась с жутковатой водной прогулки, где насквозь промокла, замерзла и наслушалась приятностей, навряд ли приняла бы волевое решение плеснуть себе в кофе ликер. Я не очень люблю такой напиток, но сейчас его согревающие свойства как нельзя кстати. Был вариант погреться в душе, но там, полагаю, сейчас Гастон, а караулить его под дверью нет никакого желания. Я понимаю, что придется делить с ним и кровать, и ванную комнату, но одно дело необходимость, и совсем другое — по собственному желанию.

Я стою с чашкой около окна и лениво потягиваю полуостывший напиток, наблюдая за двумя девушками, которые остановились якобы поговорить, но уж слишком часто поглядывают на окна дома. Простое любопытство или нет? Обе миловидные, причесаны и накрашены, одеты в стиле отчаянных домохозяек. Можно сказать, при полном параде, но скучны до зевоты. Даже мой пропахший дорожной пылью костюм, который кричит: «вертела я ваше мнение, красивой завтра побуду», говорит о владелице больше, чем наглаженные яркие плиссированные юбки.

Шаги за спиной заставляют вздрогнуть и обернуться. Видимо, это станет частым симптомом, поскольку я постоянно жду появления Гастона из-за угла. Он меня нервирует. Во времена обучения я уже жила с ним под одной крышей — в штабе в Новом Орлеане, но и десяток других девиц того же положения — тоже. А тут нас трое, и как-то не по себе.