Теряя себя (СИ) - "Eve Aurton" - Страница 67

Эмоции меняются слишком быстро, они выворачивают наизнанку, просто сбрасывают вниз, и я не замечаю того момента, когда оказываюсь возле раковины и, подставляя руку под струю холодной воды, отмываю кровь. Она заляпывает пожелтевший от времени фаянс розовыми разводами и скрывается в сливном отверстии, унося с собой мою постыдную слабость. Никто не узнает, не увидит, не поймет. С трудом перебинтовываю запястье и едва успеваю навести порядок в ванной, как ненавистный Тьери, даже не постучавшись, врывается в мой тихий неприметный мир, состоящий из маленькой комнатки с зарешеченным окном и минимумом мебели: деревянной кровати, тумбочки, узкого шкафа, хранящего в себе мои скудные пожитки, а также неудобного кресла, которое я переставила к окну, чтобы хоть как-то разнообразить свою тусклую жизнь наблюдением за внутренним двором. Обычно утром, часам к восьми, он наполняется грузовиками с людьми, котором предстоит пройти строгий отбор, а к ночи вновь пустеет, покрываясь ярким светом фонарей и прожекторов.

— Холл, на выход, — по крайней мере, по фамилии, а не по номеру комнаты, как он обращается ко всем остальным, по каким-то причинам задерживающихся здесь дольше обычного. В основном, это молодые девушки, на которых у Юджина особые планы, предполагаю какие. Индивидуальные заказы вампиров, имеющих возможность содержать наложниц-игрушек. Среди них мой Господин, вернее… бывший господин. Интересно, он нашел мне замену, или решил отдохнуть от проблем? — Побыстрей, — недовольно бросает Тьери, толкая в плечо и указывая взглядом на второй этаж, где я ни разу не была. Признаться, за эти три месяца я вообще нигде не была, кроме как своей комнаты и длинного коридора, заканчивающегося прозрачной стеклянной дверью. Здесь нет свободы, так же, как не было ее и раньше, с отличием лишь в том, что в этом месте отсутствие ее воспринимается куда острее, ведь все мы лишены возможности хоть какого-нибудь разнообразия. Впрочем, это всего лишь “перевалочный пункт”, не имеющий постоянной основы, так что стоит ли продумывать досуг рабынь, тлеющих в неизвестности.

Я иду нехотя переставляя ноги, может, из-за общей слабости, может, из-за желания позлить Тьери, который идет чуть позади и прожигает меня раздраженным взглядом. Прекрасно знаю его отношение к рабам, поэтому не испытываю к нему ни капли симпатии, скорее даже ненависть, чуждую мне. Он не считает нас за людей и всем своим видом показывает это, частенько срываясь и доказывая свою власть над нами. Радует одно, что я еще ни разу не попадалась под горячую руку и смогла избежать участи избитых и изнасилованных им наложниц.

— La petite! — дружелюбно говорит Юджин, даже не подозревая, как внутри меня все переворачивается при этом обращении, как царапает сердце это проклятое “la petite” и хочется провалиться сквозь землю, чтобы уберечь себя от дальнейшей боли. Едва нахожу в себе силы кивнуть и мельком оглядываю его, приходя к выводу, что он нисколько не изменился. Наверное, вампиры не меняются. Вообще. — Садись, Джил, — он указывает на стул возле стола и, пока я выполняю его приказ, внимательно наблюдает за мной, вынуждая почувствовать себя неловко. — Давно не виделись, последний раз наше знакомство закончилось не совсем удачно.

Тонкий аромат табака и ментола наполняет комнату, когда Юджин, несколько развязно устроившись в кожаном кресле, закуривает сигарету и выпускает дым ровными кольцами. Не вижу смысла поддерживать разговор, почему-то ощущая терпкую обиду, словно он — призрак из прошлого, виновен в том, что я здесь оказалась. Виновен хотя бы тем, что является лучшим другом Рэми. Опускаю голову, натягивая рукава водолазки на костяшки пальцев, и молча жду, когда он наконец скажет, зачем я ему понадобилась. Может, он нашел мне нового хозяина?

— В принципе, поэтому я тебя и позвал. Не твоё? — спрашивает он, выставляя на стол три знакомых баночки и все-таки заставляя меня вновь поднять голову. Поджимаю губы, совершенно не зная, что ответить, и проклинаю Тьери, сдавшего меня с потрохами. — Они должны быть пустыми, Джил, — для пущей убедительности он трясет одну из них, воспроизводя громкий звук бьющихся о пластмассу таблеток, и пронзает меня испытующим взглядом, ожидая объяснений. — Так что?

— Должны быть…

— Но они полные.

— Как видите, — при этих словах Юджин несколько нервно тушит сигарету и выдерживает паузу, все продолжая смотреть на меня и наверняка не зная, как поступить с обнаглевшей рабыней, смеющей ему дерзить. Отчего-то я уверена, что он не причинит мне вреда, не прикажет наказать и не отдаст в руки Тьери, учащего покорности при помощи кнута и насилия.

— Хочешь умереть?

— Не вижу смысла жить, — прежде чем успеваю подумать, выпаливаю я, и тут же жалею, словно эта фраза открыла мой маленький секрет, скрытый под толстым слоем бинта и отдающий тупой болью в запястье. Становится неловко и стыдно, и я рефлекторно обхватываю запястье ладонью, тем самым привлекая внимание Юджина, проследившего за моим жестом и понимающе кивнувшего.

Его проницательности можно позавидовать.

— Я не психолог и не собираюсь им быть, но, если ты не видишь смысла в жизни, это не значит, что ты найдешь его в смерти. Искать смысл вообще бесполезное занятие, la petite.

— Не называйте меня так, как угодно, только не так, — мотаю головой, чувствуя подступающие слезы и до боли прикусывая губу. К черту его человечность и понимание, уж лучше бы он отдал меня Тьери, чем мучил назойливыми упоминаниями о Господине. В конце концов, не слишком ли много чести простой наложнице — выворачивать душу перед самим хозяином.

— Хорошо, Джил, возьми их и больше не делай глупостей, — он ловко подталкивает баночки, скользнувшие по гладкой поверхности стола, и, как ни в чем не бывало, продолжает: — Мы никому не скажем об этом недоразумении, хорошо? — Кидаю на него полный недоумения взгляд, не понимая, к чему он ведет, и кому вообще есть дело до бракованной рабыни. Хотя этому есть объяснение — Юджин заинтересован в том, чтобы о моем дефекте никто не узнал, и я смогла принести ему прибыль. Но тогда почему он не торопится продать меня? Почему я ни разу не участвовала в распределении и не была предложена ни одному богачу?

— Я хочу задать один вопрос.

— И?..

— Почему я до сих пор здесь? Другие девушки не задерживаются надолго.

— Всему свое время, — Юджин пожимает плечами, вежливо уходя от ответа, и показывает на дверь, лишая меня последней надежды докопаться до истины. — Можешь идти, и не забудь таблетки. По одной, три раза в день.

Послушно забираю их, понимая, что спорить бесполезно, и медленно поднимаюсь с места, желая вернуться в свою комнату и продолжить жить. Хоть как-нибудь. И я правда хочу уйти, скрыться в четырех стенах одиночества и тоски, но не успеваю спрятаться от воспоминаний, как замечаю лежащую на столе газету. Она свернута вчетверо, но это не мешает мне разглядеть фотографию Рэми, рядом с которым стоит ослепительно красивая женщина, держащая его за локоть. Она улыбается счастливой улыбкой, будто издеваясь надо мной и показывая ряд белоснежных зубов, а я даже вздохнуть не могу, застывая как каменное изваяние и совершенно не зная, как оттаять. Где найти силы, чтобы отпустить, и забыть наконец, кем я была когда-то.

Его наложницей, его игрушкой, его маленькой девочкой…

— Все в порядке? — В порядке, черт побери, если не считать того, что впервые за все это время я увидела Господина, пусть и на странице газеты, пусть и в компании новой пассии.

— Да-да, все просто отлично, — на полном автомате произношу я, растерянно моргая и опуская взгляд. Юджин кивает, вставая и поправляя рубашку, и, пока он поворачивается ко мне спиной, снимая с подлокотника кресла пиджак, я осторожно беру газету и прижимаю ее к груди, тут же разворачиваясь и направляясь к выходу. Надеюсь, он не заметит ее пропажу, а если даже и заметит — то вряд ли накажет из-за такой мелочи.

***

Меня тошнит от однообразности дней, пролетающих мимо мгновений, состоящих из заезженного до автоматизма распорядка дня и мыслей, которые сводят с ума и заставляют искать спасение в рисовании. Я, как одержимая, проваливаюсь в образы и стараюсь уловить каждую мелочь, прорисовать каждый штрих, а потом, запечатлев очередное воспоминание, разговариваю с ним, прячась от действительности и одиночества, теперь уже не такого страшного. Может потому, что играю роль творца, и, рисуя, окружаю себя тем, что заменяет мне реальность и помогает справиться с тихой депрессией, заставившей меня когда-то перерезать вены.