Теряя себя (СИ) - "Eve Aurton" - Страница 6

Платье-бюстье жемчужно-серого благородного оттенка, великолепно сидящее на моей худощавой фигуре и, я бы сказала, слишком откровенно ее обтянувшее. Струящаяся ткань подола, при каждом моем шаге очерчивающим ноги, жесткий корсет, по линии бюста обшитый серым жемчугом. Ничего лишнего, сдержанная элегантность, аристократическая изысканность. Никаких украшений, минимум косметики, которой я к своему стыду даже не умею пользоваться, если только самыми азами.

Так что Мадлен настоящая волшебница, она смогла легко и просто соорудить мне прическу, закрепив волосы тяжелой заколкой, а также подкорректировать лицо, не делая из него перекрашенную маску. Вот только за все время она ни сказала ни слова, будто боясь ослушаться приказа Господина, запретившего ей говорить со мной. И это не добавляет мне уверенности, потому что я ничего, совсем ничего о нем не узнала.

Мне приказано не опаздывать, поэтому я, не мешкая, спускаюсь вниз, чуть морщась от неудобной обуви — я никогда не носила каблуков, но почему-то именно сейчас меньше всего хочется показывать свою убогость перед Господином, которого, впрочем, не оказывается в гостиной. И лишь от идущей за мной Мадлен я узнаю, что он уже ожидает в машине. Значит, она не немая, и у меня будет возможность разговорить ее.

Мне даже никто не помогает спуститься с широкого мраморного крыльца, и я, заметив уже включенный свет фар, тороплюсь занять свое место на заднем сидении роскошного автомобиля. Рэми действительно оказывается в салоне, но не удостаивает меня взглядом, полностью посвятив себя телефону, в неясном свете которого я могу заметить, как на обычно расслабленном лице пролегает хмурая складка.

Он не обращает на меня никакого внимания даже тогда, когда я отодвигаюсь как можно дальше от него и прижимаюсь лбом к стеклу, рассматривая ползущую за окном дорогу, которая постепенно выводит нас с территории дома Хозяина. И только сейчас я в полной мере могу изумиться масштабом особняка, освещенного многочисленной подсветкой и выполненного в классическом стиле. Позволяю себе развернуться всем корпусом в сторону дверцы и проглатывать пробегающие мимо детали: аккуратно подстриженные кустарники, по-осеннему жухлая трава лужайки, желтые листья, укрывшие почву там, где их еще не успели убрать, нависающие над дорогой деревья, которые образуют что-то вроде тоннеля, ведущего нас к большим кованым воротам, по команде шофера медленно открывающим нам свои створки.

Мой рот непроизвольно открывается — я будто вижу это впервые, потому что мой самый первый день, тот самый, когда меня везли сюда, я помню слишком смутно, и не потому что у меня плохая память, а потому что я была слишком уставшей, чтобы обращать внимание на такие вещи. Сейчас же все новое восхищает меня и вызывает что-то наподобие волнения, ведь я даже предположить не могла, что попаду в такую роскошь.

— Я хочу предупредить тебя, Джил, — его тихий голос вырывает меня из сказки, и я разочарованно морщусь, вспоминая, кто я на самом деле. Его тень — я помню, и наверняка сейчас он напомнит именно об этом. — Это чужой для тебя мир, так что советую спрятать восхищение и пустые иллюзии за скромностью и осторожностью. Не советую тебе заводить с кем-либо разговоры, тем более, с такими, как ты.

— Вы имеете в виду рабами?

— Называй их как хочешь, — он безразлично пожимает плечами, когда я поворачиваюсь к нему и смотрю на него вопросительно, даже несколько нагло, учитывая то, что я вообще здесь никто. Успокаивает одно — он до сих пор не обращает на меня внимания, продолжая копаться в телефоне и действительно относясь ко мне как к пустому месту. Настроение праздника падает, и меня уже не восхищает вид за окном, как и надетое на мне платье, атлас которого так приятен телу. Слишком глупо с моей стороны вообразить себя чем-то большим, чем красивое дополнение к вечернему туалету Господина, но ведь это вполне логично, потому что на этот важный вечер он взял именно меня, а не ту женщину, что была в его постели сегодня ночью. Из чего возникает закономерный вопрос: почему именно меня? Простую наложницу, рабыню, пустое место? Для чего такие, как я, на этом приеме? — Ты все узнаешь, — будто читая мои мысли, говорит Рэми, — Просто смотри за теми, кто уже знаком с правилами, ты поняла меня?

Наконец, он поднимает свой взгляд, который лениво скользит по моему лицу, спускается ниже, на зону декольте, где явственно видны полукружия груди, затем на нервно сцепленные руки, сложенные на коленях. Хозяин вдруг задумчиво застывает, разглядывая мои руки, а потом совершенно неожиданно берет мою ладонь и проводит большим пальцем по тонкому запястью, следуя по дорожке из переплетения вен.

В этот момент что-то в его образе меняется, приобретает нечто демоническое, и я испуганно дергаю руку, пытаясь освободиться от усиливающейся хватки. Мне даже кажется, что его зрачки расширяются, когда он вновь поднимает на меня глаза и, будто просыпаясь от наваждения, отпускает мою ладонь, с былой невозмутимостью возвращаясь к своему занятию.

Бог мой, а ведь я его совсем не знаю и мне не стоит забываться, ни в коем случае.

— Я все поняла, мой Господин, — произношу это тихим-тихим шепотом, но сквозь мерный шум двигателя он все равно меня слышит и кивает головой, давая понять, что разговор окончен.

Мы едем уже около получаса, и яркие улицы начинают сливаться в сплошную светящуюся линию, которая перестает меня интересовать. Непонятное напряжение витает в воздухе, и мне становится все более неуютно, словно впереди меня ждет что-то страшное и неприятное, то, о чем не хочет говорить Рэми, и то, с чем я должна справиться самостоятельно. Если честно, я даже не уверена, вернусь ли с этого вечера живой.

Тревога нарастает по мере того, как машина снижает скорость и сворачивает направо, к не менее внушительным воротам, которые тут же открываются и пропускают нас на территорию настоящего замка, построенного из серого камня в готическо-мрачном стиле. Лишь ярко-освещенные окна, да многочисленные фонари сглаживают грубую угрюмость здания.

— Бог мой.

— Это один из немногих замков, доживших до наших дней, — Господин говорит это между делом, поправляя манжеты рубашки со сверкнувшими в них запонками и проводя ладонью по волосам. — Помни, что я тебе говорил, Джиллиан, от этого зависит как долго ты проживешь в этом мире.

От его тона мурашки по коже, и я растерянно наблюдаю за тем, как он изящно выходит из машины, огибает ее и смело идет вперед, даже не оглядываясь и тем самым заставляя меня покинуть салон и послушно последовать за ним. Я едва успеваю, придерживая длинный подол платья и стараясь не свалиться с высоких каблуков, и только когда до входа остается несколько шагов, он снижает скорость и дожидается, когда я встану чуть позади его.

— Не отставай.

Мы вместе входим в ослепительно-освещенную залу, и я непроизвольно ахаю от той роскоши, что поглощает нас, от шума голосов, нахлынувших отовсюду, от сладких запахов духов, щекочущих ноздри, от пестроты нарядов женщин и мужчин, которые, как только замечают Хозяина, почтительно склоняют головы и уступают ему дорогу, позволяя нам пройти в другой зал, где народа еще больше, и все они напоминает мне разворошенный пчелиный улей, гудящий и возбужденный. Я даже не сразу слышу Рэми, когда он приказывает мне опустить взгляд и встать ровно за его левым плечом.

— Дамиан, да неужели, я думала не дождусь тебя. — Сначала я вижу подол ее черного кружевного платья, столь искусной работы, что не могу удержаться, чтобы не посмотреть на его верх, а, тем более, на обладательницу такого плавного неторопливого голоса. Она говорит будто нараспев, протягивая каждый гласный, и своими столь же плавными движениями рук напоминает мне ленивую кошку. Ярко-алые ногти; бледная, пугающе бледная кожа, напомнившая мне об обнаженном теле, распростертом на алых простынях; хищная улыбка и прищуренные зеленые глаза, словно она всегда всех в чем-то подозревает. Черные блестящие волосы и идеально красивое лицо — мои догадки не могут быть неверными — эта та самая девушка, что была с Рэми.