Воин (СИ) - Касьянов Максим - Страница 5

Через час мы подошли к базе. Тот путь, что занял у нас тогда всю ночь, мы проделали за четыре часа. Седой решил дневать на следующей стоянке, и мы пошли дальше. Вскоре мы уже проходили павильон, возле которого сражались с вичухой. Обошли стороной полянку с опутывающей травой и вскоре вышли на перекресток с Ла Фурией. Ради любопытства я заглянул в воронку. Я уже знал, что там нет ни шестинога, ни личинки. Воронка была наполовину заполнена мутной водой, а Седой рассказал, что в ней теперь живут пиявки, размером с руку. Такую, если присосется, оторвать можно только с куском руки. Когда начало светать мы вышли к дому, рядом с которым шестиног опрокинул наш броневик. Остаток пути мы проделали, надев светофильтры на маски противогазов. Вскоре мы уже располагались в памятной квартире. Она преобразилась. Окна теперь закрывали мешки с песком. На входе красовалась бронированная дверь. В комнатах стояли нары, а на кухне был примус, и несколько бутылей с водой. В кладовке мы нашли припасы и вскоре уже ужинали. Еще один такой марш-бросок, и мы будем в метро.

На следующее утро мы выдвинулись на Профсоюзную улицу, а дальше прямиком до входа в метро. Странное дело, все монстры, что охотились за нами тогда, как повымерли, хотя... Возможно так и есть, мы уничтожили шестиногов, вичух и прочих мутантов, проживающих в данной области. Опять же регулярные караваны и рейды зачистки, чего стоят. Пресловутый комплекс, в котором убили сына Александра Ивановича, прочесали от подвалов до чердаков. Выжгли все, что шевелится.

Спустя четыре часа, мы уже располагались в бывшей дедушкиной берлоге. По внутренней связи дали на станцию знать, что на месте и к тому времени, как вышли на станцию, нас уже встречала целая делегация, во главе с Виктором Григорьевичем. По правую руку от него стоял Васькин батя, дядя Гена. Еще тогда, когда меня чуть не продали в рабство, дядя Гена пытался, что-то изменить на станции, но все его попытки были жестко пресечены начальником станции Сергеичем. Он поставил ультиматум - или он уходит сам, либо его выкидывают силой. Дядя Гена схватил пожитки и семью в охапку и направился к кольцу. Там он услышал истории о наших похождениях, и с горем пополам добрался до Профсоюзной. Здесь не хватало хороших бойцов, а он был очень хорошим. Поначалу работал патрульным, но вскоре Виктор Григорьевич обратил внимание на его выучку и стал продвигать. Так, в конце концов, он заменил, так и не оправившегося от ранения Ивана Васильевича. Васька, узнав, что я жив и даже поступил в академию, напросился ко мне в группу. Так он стал моим замом и получил кличку «Шило», так как абсолютно все, кто его знал, не сомневался, что этот предмет торчит в его заднице. Еще в моей группе служил Матвей, по прозвищу «Кот» - ну просто нельзя его было назвать иначе, после сказки про Кота-Матвея, рассказанной им же, в качестве предисловия. Да и повадки у него стали кошачьи, то девице чего намурлыкает, то с поста слиняет и что самое интересное, никогда не попадается. Кстати вон его родители, и очередная девица рядом, кажется, попадет ему сегодня. А ведь этот мальчишка, проверял меня на вшивость, когда я появился на этой станции, мы потом, конечно, подружились. Кстати, нужно напроситься к ним в гости, его мама делает классные грибные чипсы. О, а вот и мама Олега, его папа геройски погиб в одной из стычек и его сына, в обход правил, взяли в академию. Вообще, все ребята в моей группе - метровские, может, поэтому мы лучше. Все-таки жизнь в метро тяжелее, чем в Анклаве, и мы знаем с каким трудом достается миска похлебки. Мы, как же правильно сказать, злее что ли. Но, тем не менее, мы команда и наш дом не метро, а Анклав. И мы жизни свои положим, ради его защиты.

4 глава

Виктор Григорьевич пригласил Седого и Колю-Ваню к себе, всем остальным разрешили заниматься своими делами, только торговцы поставили свои рюкзаки на склад. Получив разрешение, мои парни направились к родным и к друзьям. Вскоре над станцией стали разноситься вкусные запахи, матери спешили угостить своих ненаглядных чем-нибудь вкусным. Я, по обыкновению, принял приглашение Васиных родителей и вскоре сидел в их палатке. Для тети Гали, Васиной мамы, я вновь стал лучшим в мире мальчиком, после Васи конечно, но я не держал на нее зла. Вскоре пришел дядя Гена, и мы с Васей принялись потихоньку его расспрашивать. О старой станции, о людях на ней, постепенно подводя разговор к нужному нам человеку. Как оказалось, его звали Иван Старовойтов, он действительно проходил службу в Таманской дивизии и ушел в запас за несколько дней до Катастрофы. Разузнав, как он выглядит, мы перевели разговор на другую тему, так как дядя Гена уже начал интересоваться, почему мы так его расспрашиваем. Вскоре тетя Галя наговорилась с сыном и нас отпустили проветриться. Своих мы нашли на старом месте, неподалеку от столовой. Четыре года назад, здесь собирались мальчишки и девчонки, а вот теперь я увидел перед собой почти взрослых юношей и девушек. Вместо игрушечных пистолетов, прыгалок и мячей, в их руках были гитары, они передавали их друг другу и пели песни, лирические и заводные, веселые и грустные, иногда, в полголоса даже матерные. Увидев, они радостно нас поприветствовали и попросили Ваську, отличного певца между прочим, чего-нибудь спеть. Он взял гитару и, прокашлявшись, начал петь. Он пел лирические песни, и каждая девушка, закрыв глаза, представляла, что он поет именно для нее. Затем он спел несколько песен из Цоя и «Чайфа», и теперь парни преисполнились такой решительностью, что казалось, дай им цель, и они тот час сорвутся с места и бросятся ее достигать. Еще долго мы общались с друзьями. Кто-то предложил поиграть в «бутылочку», и из нашего угла стал доноситься громкий хохот. Ведь это очень смешно - наблюдать как, к примеру, Матвей, выпятив грудь и отклячив задницу, ходит, похлопывая себя по бокам руками-крыльями, изображая петуха. Мы весело подтрунивали над стесняющимся Олегом, которому выпало поцеловать такую же стесняющуюся девушку из столовки.

А рано утром, моя группа, еще не до конца проснувшаяся, собралась в укромном уголке. Я обвел их взглядом. Вот балагур Васька, подкалывает сонного Тоху. Васька свой человек, он единственный, кто не бросил, не предал меня, когда погиб отец и умерла мама. Он, вопреки воле родителей и насмешкам товарищей, всегда занимал мою сторону. Он защищал мою сестру и брата. Он недоедал, припрятывая часть еды для нас. Он мой лучший друг, хоть и балбес. Матвей старше меня на целых два года. Он родился на Профсоюзной и всю жизнь прожил на ней. Когда я четыре года назад в первый раз пришел на эту станцию, он, со своими товарищами устроили мне теплый прием, как результат - разбитые носы и куча синяков. Но он нашел в себе силы пойти на мировую, и мы очень сдружились. Олега всегда обижали, он был худеньким и болезненным мальчишкой, его обижали даже девчонки. Но вот его отец был отличным бойцом, а когда он погиб, мальчика взял на свое попечение Анклав. Ему предложили пойти к нам учиться и все очень удивились, когда он захотел пойти в академию, а не в училище. Вскоре из него вырос прекрасный подрывник, он мог сделать бомбу из ничего, и он мог найти ловушку там, где ее даже искать не будут. Его прозвищем стал позывной Шухер. Тоха и Жора, а проще Патрон и Пистон, братья-близнецы, их подобрали на станции Динамо, они побирались и воровали, но всегда, даже в Анклаве, держались друг друга. Если один был сыт, то и у другого было туго натянуто брюхо, если у одного был фингал, то у другого был разбит нос. А вот и Стас подходит, он старше всех нас, в Анклаве оказался тоже раньше. Всем говорит, что родился в Полисе, а потом его украли фашисты. По его словам, он побывал даже у красных и на нем испытывали какой-то препарат. Однако нашли Стаса на Белорусской, где он состоял в шайке малолетних грабителей. Дед потом наводил справки, но никто в указанное время в Полисе не пропадал. Вся его история была очень странной и мутной, но прямых доказательств его вранья не было и его терпели. Однажды он, еще будучи новобранцем, спас весь патруль, не щадя себя бросившись на дыру в теплопроводе, из которой вдруг полезли арахны. Несмотря на бронежилет, его несколько раз укусили, и он почти месяц находился на грани жизни и смерти, а потом целый год восстанавливался. Его хотели наградить, но он сказал, что это самое малое, что он может сделать для своего нового дома. Во время лечения, он отстал от своего курса и его определили к нам. И мне кажется, что он даже рад был этому обстоятельству. У нас он назывался Человеком-пауком, или просто Пауком.