Извлечение троих (Двери Между Мирами) - Кинг Стивен - Страница 19

— Нет, вы только послушайте, ТВОЕМУ АДВОКАТУ! — воскликнул один из таможенников. — Этим все всегда и кончается, правда, Эдди, когда имеешь дело с такими, как ты, засранцами? Я тебе покажу МОЕГО АДВОКАТА. Получишь ты у меня МОЕГО АДВОКАТА. Меня тошнит уже от таких заявлений!

— Кстати, у меня еще нет своего адвоката, — сказал Эдди и опять сказал правду. — Я и не думал, что мне понадобится адвокат. Но из-за вас, ребята, мое мнение изменилось. Вы ничего не нашли, потому что у меня ничего нет, но рок-н-ролл, если я правильно понял, еще продолжается. Хотите, чтоб я вам сплясал? Замечательно. Я спляшу. Но не один. Вам, парни, тоже придется подрыгаться.

На мгновение воцарилась глухая, напряженная тишина.

— Пожалуйста, мистер Дин, снимите еще раз трусы, — сказал вдруг таможенник, который доселе молчал. Этот был постарше. И, судя по виду, он тут за главного. Эдди даже подумал, что, может быть — только может быть, — этот парень все-таки сообразил, где искать свежие следы от уколов. Там они еще не смотрели. Руки, плечи, ноги… но там — пока нет. Они были слишком уверены в том, что он у них на крючке.

— Я только и делаю, что снимаю трусы, одеваю трусы, я уже сыт этим дерьмом по горло, — сказал ему Эдди. — Или зовите сюда врача и будем делать анализ, или я ухожу. Что вам предпочтительней?

Снова — молчание. И когда они снова начали переглядываться, Эдди понял, что выиграл.

Мы выиграли,— поправился он про себя.— Как тебя звать, дружище?

Роланд. А ты — Эдди. Эдди Дин.

Внимательно слушаешь.

Слушаю и смотрю.

— Отдайте ему одежду, — с отвращением в голосе распорядился старший и поглядел на Эдди. — Я не знаю, что там у тебя было и как ты сумел это скинуть, но я тебя предупреждаю: мы это выясним.

Старый пень оглядел его с головы до ног.

— Вот ты сидишь тут и лыбишься. Такой довольный. Мне все равно, что ты тут наговорил. Но от тебя меня определенно тошнит.

— Вас от меня тошнит?

— Положительно.

— Бог ты мой, — сказал Эдди. — Мне это нравится. Я сижу в этой чертовой комнатушке в одних трусах, а надо мной стоят семеро лбов с пистолетами, и вас от меня тошнит? Дружище, у вас явно с чем-то проблемы.

Эдди шагнул к нему. Таможенник секунду стоял на месте, но потом что-то у Эдди в глазах — какой-то безумный цвет, наполовину карий, наполовину голубой — заставило его отступить на шаг. Против воли.

— Я НИЧЕГО НЕ ВЕЗУ!— прорычал Эдди.— КОНЧАЙ УЖЕ! МНЕ НАДОЕЛО! ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ!

Опять тишина. Потом старший обернулся и крикнул кому-то:

— Вы что, не слышали?Отдайте ему одежду!

Вот так-то.

— Думаете, что за нами хвост? — спросил таксист, и голос его звучал так, словно бы он от души забавлялся.

Эдди повернулся вперед.

— Почему вы это сказали?

— Вы постоянно оглядываетесь назад.

— Да нет, ничего я такого не думал, — сказал Эдди. И сказал чистую правду. Он сразу увидел хвосты, как только в первый раз обернулся. Хвосты, а не хвост. Ему и не надо было оглядываться, он и так знал, что его пасут. Этим потенциальным пациентам дурки надо было бы очень постараться, чтоб упустить такси с Эдди в этот майский денек: движение было редкое. — Просто я изучаю порядок движения.

— А-а, — понимающе протянул таксист. В определенных кругах такой странный ответ вызвал бы кучу вопросов, но в Нью-Йорке таксисты не задают вопросов: они заявляют и частенько — весьма торжественно и высокопарно. Большинство их заявлений начинается с восклицания «Этот город!», как будто эти слова — начало какой-нибудь религиозной молитвы, открывающей проповедь… каковым они в большинстве случаев и являются. Вот и этот таксист затянул: — Потому что, если вы думаете, что за нами хвост, так я вам могу сказать, что нет. Я-то знаю. Этот город! Боже мой! Я сам столько раз висел на хвосте. Вы не поверите, сколько людей влетало в мою машину со словами: «Давай-ка за той машиной!» Звучит, как в кино, правильно? Правильно. Но, как говорится, кино — это подобие жизни, а жизнь — подобие кино. Такое бывает, на самом деле! А если вдруг нужно избавится от хвоста, так это гораздо легче, когда ты сам знаешь, как надо следить. Вы…

Эдди отключился от болтовни таксиста, слушая ровно настолько, чтобы в нужных местах кивать. Но уж если на то пошло, кое-что в разглагольствованиях таксиста было даже забавным. Хвостов было два: синий «седан» — Эдди подумал, что он принадлежит таможне — и фургончик с надписью «ПИЦЦА ДЖИНЕЛЛИ» на борту. Было там и изображение пиццы в виде мордашки улыбающегося во весь рот мальчишки. Мальчишка облизывал губы, а под картинкой шла надпись: «ООООООГО! ЭТО ХОРООООШАЯ ПИЦЦА», только какой-то юный городской художник с баллончиком краски и рудиментарным чувством юмора зачеркнул жирной чертой слово «пицца» и написал сверху одно неприличное слово на ту же букву.

Джинелли. Эдди знал только одного Джинелли; он держал ресторанчик под названием «Четыре папаши». Бизнес с пиццами был лишь прикрытием, ширмой. Джинелли и Балазар. Неразлучны как «хот дог» и горчица.

Согласно первоначальному плану, на стоянке аэропорта его должен был ждать лимузин с водителем, чтобы ехать прямо к Балазару, в один кабак в центре города. Но, разумеется, первоначальный план не предусматривал двухчасового сидения в маленькой комнатушке под непрерывным допросом коллектива таможенников, пока другой коллектив осушал и ворошил содержимое канализационных баков рейса 901 в поисках груза, о существования которого подозревали все и который не должен был ни раствориться, ни смыться.

Когда он вышел, разумеется, лимузина и в помине не было. У водителя были свои инструкции: если в течение пятнадцати минут после того, как все пассажиры рейса вышли из здания, «осел» не появится — быстренько уезжать. Водитель знал, что к чему, и, конечно, не стал бы пользоваться радио-телефоном в машине, передачу которого можно засечь без труда. Балазар, наверное, уже позвонил своим людям, выяснил, что у Эдди проблемы, и сам приготовился к неприятному разбирательству. Балазар, может, и знал, что Эдди просто так не расколется. Может, он разглядел в Эдди стержень, но это все-таки не отменяло простого факта, что Эдди — наркоман. А на наркомана нельзя положиться, нельзя рассчитывать на его стойкость.

А поэтому не исключена такая возможность, что как только фургончик «с пиццей» поравняется с такси, из окна его высунется автомат и зад машины превратится в кроваво-красный натертый сыр. Впрочем, если б его продержали не два часа, а четыре, тогда у него был бы повод для серьезных раздумий, а если бы — не четыре, а шесть, тогда бы Эдди уже по-настоящему пригорюнился. Но всего два… уж наверное, Балазар поверит, что он смог продержаться хотя бы столько. И первым делом он спросит, где товар.

На самом деле Эдди оглядывался на дверь.

Она его зачаровала.

Когда таможенники наполовину вели его, наполовину тащили к зданию аэропорта, он еще оглянулся через плечо, и она была там — невозможно, однако же, очевидно — неоспоримо реальная, она как бы плыла в воздухе следом за ним, все время на расстоянии фута в три. Он видел неизменные волны, набегающие на берег, бьющиеся о песок; он видел, что там уже вечерело.

Дверь эта была как картинка-загадка со скрытым рисунком: сначала никак невозможно его разглядеть, но когда ты его увидел, ты уже не сумеешь его не заметить, как бы ты ни старался.

Дважды она исчезала, когда стрелок уходил без него, и это пугало Эдди — тогда Эдди чувствовал себя ребенком, у которого перегорел ночник. В первый раз это случилось во время допроса в таможне.

Мне нужно уйти,— голос Роланда отчетливо прозвучал сквозь какой-то из вопросов, которыми его засыпали таможенники.— Только на пару секунд. Не пугайся.

Зачем? — спросил Эдди. Почему тебе нужно уйти?

— Что такое? — насторожился один из таможенников. — Ты как будто чего-то вдруг испугался? Вид у тебя такой.