Надежда на прошлое, или Дао постапокалипсиса (СИ) - Шкиль Евгений - Страница 57

  Оскалившись, вождь ринулся в новую атаку. Боевой молот-клевец обрушился на приклад автомата. Вир отскочил на шаг в бок и назад и саданул что есть мочи противника. Дикарь блокировал удар щитом и тут же размашисто рубанул низом. Левое колено кастомайзера хрустнуло, и адская боль прошла судорогой по всему его телу. Нечленораздельно заорав, Златорукий рухнул как подкошенный. На миг окружающая действительность помутнела, захлебнулась багряной краской. Вир, сделав над собой усилие, вынырнул из кроваво-красного забытья. Над ним исполинской громадой возвышался бигчиф. Победно скалясь, выродок поднял клевец и обрушил его на поверженного номада. Дернувшись, перестав дышать от натуги, кастомайзер оттолкнулся свободной рукой от ноги вождя и покатился по траве. Молот, гулко ухнув, вошел в землю.

  Вир, опираясь на автомат, и почему-то, не чувствуя боли, поднялся. Он умудрился сделать это на одной правой здоровой ноге, потому что левая, перебитая в коленном суставе, отказалась повиноваться. Дикарь медленно, чрезвычайно медленно, будто напоказ, любовно погладил рукоять клевца, затем резко выдернул его из земли, и клочья травы разлетелись в стороны. Бигчиф, осклабившись леденяще жуткой улыбкой, пошел в наступление. Невероятно, но одноногий Вир превозмог себя и увернулся от целых трех атак разъяренного врага и даже попытался достать выродка, но приклад автомата отлетел от вовремя подставленного щита, и следом клевец со свистом вошел в левую грудь кастомайзера.

  Треск лопнувшей кожаной брони, хруст ломающихся ребер, зловещее торжество в глазах аэса и - забытье. Тягучее. Бордово-черное. Переливающееся всеми оттенками тьмы. Океан, липкий, как мед, и горький, как полынь, давил на Вира, сжимал его, закручивал в тугую пружину, в напряженный, до крайности болезненный комок нервов. Потом послышался чей-то зов, что-то треснуло, навсегда безвозвратно сломалось, и Златорукого вынесло на поверхность реальности.

  - Вир! - услышал он. - Вир!

  Кастомайзер приоткрыл свинцовые веки, увидел встревоженное лицо Юла.

  - Вир, не умирай, Вир!

  Старый байкер пошевелил непослушными губами, и слабый, угасающий голос - не его голос, а чужой, незнакомый - прошипел:

  - Чашу... бери чашу и уходи...

  - Вир, я не оставлю тебя...

  - Бери чашу, уходи... бери ее... утопи ее в море... иначе все зря...

  - Вир!..

  Кастомайзер не услышал, что кричал Юл, он вновь провалился в темную муть бессознательного и плавал в ней, точно нерожденный ребенок в утробе матери. Тьма теперь не давила, не была горька и тягуча, она стала безвкусной, пресной, никакой. И лишь легкие колебания мрака говорили о том, что Вир все еще существует. Затем байкер заметил яркую точку и устремился к ней.

  Точка феноменально быстро расширилась, превратилась в пространство, озаренное ярким, но не обжигающим, а лишь приятно греющим солнцем, и от края до края тянулась безбрежная степь. Седая, как волосы Вира, из-за цветущего ковыля. Бывший кастомайзер клана Дэнджеров ощутил на себе чужой взгляд и повернулся.

  Перед ним стояла Чезета, но только не полненькая пышечка с нарождающимися глубокими морщинами на обветренном лице, а юная, стройная дева. Такой он ее увидел впервые на весеннем байкфесте двадцать с лишним оборотов небесного колеса назад. Или, может, валькирия в образе возлюбленной пришла за ним.

  Байкер потянул к ней руки, но степь, солнечное небо, Чезета подернулись бардовой дымкой и над миром раздался голос:

  - Вир! Вир, дружище!!! Посмотри на меня! Посмотри!!!

  Вир с трудом разлепил веки. На него из предутренней мглы глядел Ури, губы его дрожали, глаза были мокры, а борода свисала беспорядочными, растрепанными и беспомощными клочьями.

  - Я знаю, Вир, что это всё, я знаю, - прохрипел Ури, - я провожу тебя к Большой переправе. Вир, дружище, я провожу тебя. Я никогда не говорил тебе, Вир, не говорил, но ты всегда был моим лучшим другом! Братом был мне! И я провожу тебя, Вир, провожу. Хоть так... Хоть что-то для тебя... Ты готов?.. Вир... Вир... слушай... Над тобою тишина, небо полное...

  - Не надо, - еле выдавил из себя умирающий байкер, - не надо. Я сам. Без помощи... не тревожь меня... прошу... оставь...

  Вир закрыл веки, лицо Ури исчезло, и байкер снова провалился в белую от ковыли, бескрайнюю степь. Желток солнца приятно согревал, и яркое небо дарило спокойствие и радость.

  На него взирала юная и прекрасная Чезета. Она лукаво щурилась, подставляя освежающему ветру чуть порозовевшие щеки, и роскошные темно-каштановые волосы мягкими локонами спадали на соблазнительно округлые плечи.

  Вир вдруг подумал, что это просто предсмертное видение, что мозг подарил умирающему организму сладостную иллюзию, но степь дышала такой невыразимой силой, а юная валькирия была столь чарующа и обворожительна, что мысль его мгновенно растворилась в невероятной синеве неба. В конце концов, возможно, это и есть лучшая из наград: последнее мгновение жизни, растянутое в бесконечность. Тебя уже нет, а это мгновение все продолжается и продолжается, ведь за ним - вечная пустота.

  Вир хотел что-то сказать, но прекрасная дева, улыбнувшись, коснулась пальцем его губ.

  - Все сказаны слова, все сделаны дела, - тихо произнесла она фразу из судьбоносной баллады предков, - и снова вместе на дороге мы с тобой.

  Эту балладу по старинной традиции кочевники исполняли каждый весенний и осенний байкфест.

  "Пробил час... - подумал Вир, - пробил час..."

  Юная дева еле заметно кивнула.

  - Время вдаль лететь, нет больше сил терпеть, - сказала она, - когда ты в коже на коне, а конь стальной.

  Тут только Вир заметил, что он и его спутница сидят на байках, но не на четвероногих копытных животных, а на двухколесных самодвижущихся чудо-машинах предков.

  Юная дева устремила взор вдаль, и нежный ветер играл ее волосами, затем скосив глаза на Вира, она задиристо спросила:

  - Наперегонки? До ближайшего горизонта?

  Байкер улыбнулся. Чудо-машины взревели и помчались бок о бок навстречу пронзительному небу.

  Шумела седая степь, улыбалось ликующее солнце, а Вир и юная дева ускорялись на двухколесных байках, все прибавляя и прибавляя газу...

   Гексаграмма 42 (И) - Прибавление

  Чем выше полет, тем шире горизонты

  Юлу и Непу не удалось подобраться к дикарям. Оба выродка, втянув воздух широченными ноздрями, вдруг поднялись и, отрывисто рыкнув, направились к тому месту, где засели диверсанты. Они шли не спеша, осторожно и бесшумно перемещая напружиненные толстые кривые ноги. Аэсы не знали, где находится враг, но, видимо, не смотря на ветер, учуяли подозрительный запах.

  Когда дикари были всего в двух шагах, Юл и Неп, не сговариваясь, точно по команде, метнулись на часовых. Невероятно легкая победа байкеров в конной рубке и провальное поражение мутантов при попытке взять Центр с наскока, дали людям иллюзию слабости противника. Но на поверку это было далеко не так. Выродки являлись хорошими бойцами, хоть у большинства из них на руках имелись только топорики, чаще сделанные из камня, нежели из металла.

  Не рассчитав силы, Неп, поскользнувшись на траве, улетел в сторону. Юл оказался расторопней и размашисто рубанул гладиусом, а следом и малой боевой лопатой. Аэс отразил оба удара и перешел в контратаку. Тем временем другой выродок попытался прикончить Непа, но напоролся на ноги президента Вампиров и, зло рявкнув, отпружинил в заросли катрана.

  - Элёта! - проорал дикарь, налегающий на Юла. - Элёта!

  У младшего правнука в обеих руках имелось оружие, но он с трудом отбивался от ополоумевшего аэса. Улучшив момент, парень сделал выпад гладиусом. Мутант отразил тычок, но теперь инициатива нападения перешла к Юлу. Он безостановочно лупил по пятящемуся противнику, и, наконец, пробив оборону, вогнал лоток лопаты прямо в шею дикаря. В предрассветной мгле кровь, плеснувшая из вспоротой артерии, показалась черной. Уронив топорик, отпрянув, мутант попытался зажать рану, но темно-густая жидкость, била напористыми фонтанчиками между волосатыми пальцами. Гримаса ужаса и ярости сменилась покорной усталостью. Мышцы лица расслабились и будто одухотворили выродка, сделали его похожим на самого обыкновенного человека, из которого быстротечно уходит жизнь. Устремив потухший взор на светлеющий небосклон, на угасающие гроздья еле пульсирующих звезд, он опустился на колени, булькающе всхлипнул и упал спиной в траву.