1956. Венгрия глазами очевидца - Байков Владимир Сергеевич - Страница 20

И еще один вопрос первого секретаря ЦК КПСС прозвучал тревожно: Хрущев интересовался у Кадара, не ведет ли себя Андропов неправильно по отношению к новому венгерскому руководству.

Кадар сказал, что жалоб нет, но общее мнение большинства будапештцев, да и его лично таково: советский посол не все сделал для того, чтобы в октябрьские дни не случилось трагедии и страшного кровопролития. Я подумал, что будущая судьба Андропова как посла была, видимо, решена. Во всяком случае, со стороны венгров. Нужно сказать, что по просьбе венгерского руководства впоследствии меняли еще четырех советских послов. Уже никаких хозяйских вольностей и вмешательства во внутренние дела партии и страны Кадар и его ближайшие соратники больше не допускали, хотя отношения с Посольством были вполне добрые.

Вечером, за ужином, Кадар, словно мысленно продолжая разговор с Андроповым и Хрущевым, сказал Марошану, что вытягиваться по струнке перед каждым советским чиновником, как это было при Ракоши, никто в новой Венгрии не станет. Я стал осознавать, что на моих глазах формировался новый независимый лидер независимой Венгрии.

В эти же дни Кадар впервые после 4 ноября выступил по радио. Он ободрил население страны и сообщил, что в большинстве городов идет нормальная работа. Оценивая октябрьские события, Кадар охарактеризовал их как восстание не против народной власти, а против политики клики Ракоши. Он обещал устранить ошибки прежнего руководства и после наведения порядка начать переговоры о выводе советских войск из Венгрии, считая, что только так можно, с учетом, конечно, международной обстановки, защитить народную власть и обеспечить независимость и суверенитет страны[85].

С налаживанием нормальной жизни для нас с Михаилом Купченко работы прибавилось: по ВЧ из Москвы постоянно звонили министры, интересовались — доложено ли Кадару о прибытии тех или иных материалов. Видимо, в Москве всем «накрутили хвосты» со сроками отправления. По совету Кадара мы их отсылали звонить советским полномочным представителям — послу или торгпреду. Они отвечали, что хотели бы лучше доложить Кадару, а потом, дескать, надо отчитаться лично перед Хрущевым.

Положение в стране оставалось тяжелым. Многие дома были разрушены, стекла выбиты, электроэнергия включалась только в определенное время и в отдельных районах, угольных брикетов для отопления не хватало, угля не было и в котельных. Стоял холодный ноябрь, а шахтеры никак не могли начать работу.

Несколько дней спустя Кадар решил выяснить обстановку непосредственно у самих угольщиков и предложил мне вместе с ним в качестве сопровождающего срочно поехать в шахтерский город Дорог. Я ему был нужен, как он сказал, на тот случай, если по дороге встретится советский военный патруль и нас, как людей с оружием, могут задержать, начнут выяснять, кто мы и куда, и встреча с шахтерами сорвется. А при советском переводчике все можно будет объяснить.

С его стороны ехать туда было полным безрассудством — дорога на Дорог простреливалась. С моей стороны — тоже, но я человек подневольный, да и трусость свою показывать Кадару, который был для меня образцом храбрости, не хотелось. Безрассудство заключалось и в том, что многие улицы в Будапеште простреливались из подвалов и с первых этажей фаустпатронами. Но такой уж был человек Кадар — он решил поехать, и мы немедленно отправились в путь. Правда, для «маскировки» поехали не в правительственной бронированной машине, а на «Победе», которую мы отыскали в парламентском гараже. В машине уже сидели двое сотрудников из новой правительственной охраны.

— Никто не обратит на нас внимания, — сказал Кадар. — Тем более на «Победе» номера не правительственные, а простые, городские.

Решение Кадара поехать к его друзьям-шахтерам было настолько неожиданным, что я не успел никому из «высших» сообщить, чтобы дали надежную охрану. Тем не менее часовому в гараже я успел передать, чтобы Маяков направил за нами дежурный бронетранспортер. Но догнал он нас только на обратном пути.

Будапешт мы проскочили благополучно, дорога на Вену оказалась не очень запруженной, и мы шли на довольно приличной для «Победы» скорости. В населенном пункте Дорог шахтерские друзья Кадара собрали старых коммунистов, бывших подпольщиков, знавших его, и после короткого совещания он попросил их побыстрее начать подбрасывать «продрогшему» Будапешту уголька. Шахтеры сказали, что они давно бы начали работать, но в округе действует хорошо вооруженный отряд бандитов, которые терроризируют население и не дают спуститься в шахту. Кадар обещал наладить охрану шахт с помощью советских военных.

Через некоторое время старый шахтер, организатор этой встречи, сообщил, что нам лучше поскорее уехать, так как бандиты собираются по тревоге недалеко от Дорога в городе Эстергоме (Esztergom). Как назло, куда-то запропастился водитель «Победы». Оказывается, он встретил старых друзей, заболтался и не ожидал, что встреча так скоро закончится. И старик шахтер забеспокоился:

— Уезжайте скорее!

— Вы умеете водить машину? — спросил меня Кадар. — Оба из моей охраны не умеют.

— Вожу! — ответил я.

Он, видимо, чтобы успокоить и подбодрить меня, как всегда, усмехнулся и одобрительно кивнул:

— Ну вот и посмотрим, как московские водители умеют ездить по венгерским дорогам.

И мы двинулись обратно. Не скажу, чтобы я спокойно вел машину, пока не увидел бронетранспортер, следующий за нами. Доехали, к счастью, без эксцессов. А водителя своего Кадар все же уволил.

Эта поездка стоила мне нервов, так же как и другая запомнившаяся «вылазка».

На следующий же день надо было съездить в Буду, на квартиру Кадара. Он не мог бриться безопасной бритвой, а свою впопыхах забыл дома.

— Водителя нового мне пока не дали, придется вам еще разок поработать на венгров, — опять с усмешкой сказал Кадар. — Мне никак нельзя быть плохо выбритым, — добавил он, — завтра днем даю интервью иностранному журналисту, редактору французской «Юманите»[86].

Правда, теперь охрану этой «пижонской поездки», как я в сердцах про себя подумал, я обеспечил посолиднее. Тем более что квартира Кадара могла быть под прицелом боевиков. Полковник Маяков дал два бронетранспортера с водителями, которые хорошо ориентировались в Будапеште. Один заранее встал недалеко от квартиры, а второй, как в прошлую поездку, прикрывал нас сзади.

Я надеялся, что военные бронетранспортеры патрулируют столицу постоянно и что наши машины охранения особого внимания не вызовут. Доехали мы благополучно. Я остановил «Победу» в квартале от дома. Кадар в плотном окружении Миши Купченко в гражданской одежде и двух человек личной охраны с распиханными по карманам пистолетами спокойно вошел в подъезд, поднялся в квартиру, взял свою злополучную бритву, и мы возвратились.

Не скажу, чтобы эти поездки мне, мягко говоря, понравились. Словно читая мои далеко не бесстрашные мысли, Кадар очень тепло поблагодарил меня и пояснил:

— Мне без переводчика ехать никак было нельзя — первый же советский патруль арестовал бы всех нас: мы же были с оружием.

Однако эти два эпизода не прошли для меня даром. Видимо, кто-то из смершевского окружения Маякова «стукнул» Хрущеву, и он отчитал меня за мои мальчишеские выходки десятиэтажным матом. В гневе Хрущев «ласковых» слов не подбирал:

— Вам надоело там работать???!!! — кричал он в трубку ВЧ. — Мы вам как серьезному взрослому человеку доверяем! На Венгрию сейчас весь мир смотрит, а вы, сопляк, играете в бирюльки! Имейте в виду, переводчика вместо вас мы в Москве найдем, такого товара у нас навалом! А Кадар — один! Головой за него отвечаете! Сейчас из советских людей вы живете ближе всего к нему, пока Кадар сам не организует собственный аппарат и охрану, как положено первому человеку в государстве! Еще раз такое отколете — выгоню из партаппарата!!!

Кадару я пересказал хрущевский монолог в общих чертах, опуская матерные подробности, тем паче, что найти в венгерском мате идиоматические выражения, адекватные русскому, — невозможно. Да и вообще я онемел, слушая хрущевскую тираду.