Невидимка. Идеальные убийства - Паттерсон Джеймс - Страница 62

— Меня все это ужасно смущает, — говорит Мэри после того, когда мы заканчиваем ее расспрашивать. — Вы, должно быть, думаете, что я идиотка.

— Я думаю, что вы человек, к которому нельзя остаться равнодушным, — говорю я. — И он тоже так думал. Мне кажется, он действительно запал на вас, Мэри. Он ведь вас так и не убил. А всех остальных, кто угодил к нему в лапы, убил. И не просто убил, Мэри. Он их истязал. Истязал зверски. А вас — не убил. Хотя у него имелись все основания вас убить, он не смог заставить себя сделать это. Вы были для него особенным человеком, не таким, как все остальные.

— Мне просто повезло, — сказала она.

— Тут дело не в везении, — говорит Букс. — Он бил вас алюминиевой бейсбольной битой. Ему было бы совсем не трудно прикончить вас, если бы он захотел это сделать. Хотите верьте, Мэри, хотите нет, но, несмотря на то что повреждения на вашем лице ужасны, он не бил вас так сильно, как мог бы. Даже один мощный удар с размаха этой битой мог бы серьезно повредить ваш мозг. Думаю, его терзали сомнения.

— Вы шутите! — произносит она.

— Нет. Нечто подобное иногда происходит при попытках самоубийства, когда люди хотят вскрыть себе вены на запястьях. Поначалу они сомневаются, смогут ли сделать это, а потому у них получаются небольшие, поверхностные порезы. Они как бы пробуют. Такие порезы называются пробными. Они вызваны сомнениями. Это потом эти люди набираются мужества и вскрывают себе вены. И он тоже сомневался.

— И наносил «пробные» удары, — говорю я.

— В общем-то да, — соглашается Букс. — Он мысленно твердил себе, что ему необходимо вас убить, но каждый раз, когда замахивался, он наносил удар не в полную силу. Потому что в глубине душе осознавал, что он не может убить вас. Уж слишком сильно он был к вам привязан.

Мэри горько смеется.

— Должна сказать, что, когда он лупасил меня битой, у меня в мозгу промелькнуло много мыслей. Но мысли о том, что он «уж слишком сильно ко мне привязан», среди них не было.

Однако Букс прав. Грэм ведь использовал бейсбольную биту, а не пистолет или нож. Он сомневался — сомневался до самого последнего момента, — убивать ему ее или нет.

— И… и что теперь? — спрашивает Мэри.

Букс вздыхает.

— Вы проведете день-другой в больнице. Мы будем за вами присматривать. Когда вас выпишут, мы поместим вас в безопасное место. Увезем вас куда-нибудь.

Мэри кладет ладонь себе на грудь.

— Вы полагаете, он вернется?

— Нам необходимо принимать в расчет и такой вариант. Но не переживайте. Он не узнает, где вы находитесь. Мы примем особые меры предосторожности и приставим к вам охрану.

— А кого? Вы имеете в виду агентов ФБР?

— Или федеральных маршалов. В общем, профессионалов.

Мэри с унылым видом опускает голову.

— Я не хочу прятаться. Я не могу прятаться.

— Это придется делать лишь до тех пор, пока мы его не поймаем, — говорю я.

— Вам все еще угрожает опасность, — произносит Букс. — Он может передумать и решить, что не стоит оставлять вас в живых. Или же что вы ему нужны, и попытается забрать вас с собой.

Мэри качает головой и глубоко вздыхает. Затем она пристально смотрит на меня.

— Я сделаю это, если вместе со мной поедете вы, — говорит она.

101

«Что-то не так. Что-то здесь не так».

Я сижу в кафетерии больницы и снова читаю свою копию записей «сеансов Грэма», терзаемая непонятным беспокойством. Денни и Софи, тоже приехавшие в Пенсильванию, сидят рядом со мной и просматривают свои копии. Толку от изучения этих «сеансов Грэма» пока что мало, но на данный момент это все наши зацепки.

— Почему он стал записывать эти свои «сеансы Грэма» лишь в прошлом месяце? — спрашиваю я. — Лишь в августе. Он ведь начал совершать преступления еще в сентябре две тысячи одиннадцатого года, а делать эти записи ему пришло в голову только одиннадцать месяцев спустя. Почему?

Денни берет в рот кончик зубочистки и грызет его.

— Кто знает? Наверное, он решил, что память о нем как о гениальном преступнике следует увековечить.

Я качаю головой.

— Он слишком педантичен, а потому, совершая преступления, регулярно вел бы записи «сеансов Грэма». Не думаю, что он когда-либо потакал своим прихотям. Его поступки и то, чем он похваляется в дневнике, говорят об этом. Дисциплина, тщательная подготовка, самопожертвование, сдержанность.

— То есть вопрос в том, чем же было вызвано это решение, да? — спрашивает Софи. — Что изменилось в августе две тысячи двенадцатого года? Этому предшествовал длительный период начиная с сентября две тысячи одиннадцатого года, когда он начал совершать преступления.

— Мы не знаем ни о каких драмах в его личной жизни, — говорит Денни. — Родители Грэма умерли десять лет назад. У него не было ни жены, ни детей. И подружки у него, насколько нам известно, не было — по крайней мере, до Мэри. Похоже, он вообще никого не любил и ни с кем не поддерживал какие-либо отношения. Не было у него даже какой-нибудь домашней зверюшки.

Я задумываюсь над тем, что же такое произошло в прошлом августе. Тогда его методы убийства не претерпели изменений. В то время я уже пыталась во всем этом разобраться, отправляла по электронной почте письма Дикинсону и доказывала свою правоту полицейским Пеории, штат Аризона…

— Подождите, — говорю я, подскакивая на стуле и проливая при этом кофе из пластикового стакана Денни. — Подождите секундочку. Именно в августе получили огласку мои препирательства с полицией в Аризоне. Именно тогда в одной из газет, выходящих в Пеории, появилась статья, в которой приводилось мое заявление о том, что смерть Марты не была случайной и что ее убили. И в этой статье упоминалось, что я работаю в ФБР.

— Возможно, он эту статью прочел, — предполагает Денни.

— Ну конечно, он ее прочел, — говорю я. — Ничего не ускользало от его внимания. Абсолютно ничего. Итак, он читает это и думает, что теперь ФБР начнет его разыскивать.

По правде говоря, мое родное ФБР тогда вышвырнуло меня на улицу и отвергало мои предположения до тех пор, пока не появился Букс, который помог мне убедить директора в их обоснованности. Однако Грэм вряд ли мог об этом узнать. Что ему было известно — так это то, что ФБР вот-вот начнет расследование в масштабах всей страны.

— Тогда Грэм впервые почувствовал, что над ним нависла угроза, — говорю я.

— И он отреагировал на это тем, что стал вести дневник? А зачем? — спрашивает Софи. — На тот случай, если его поймают, он хотел дать обществу объяснения по поводу того, чем он занимался?

Я морщусь: нет, на это не похоже. В нынешние времена серийного убийцу вроде Грэма запросто стали бы возвеличивать в средствах массовой информации. Даже если бы мы его поймали, он вызвал бы у журналистов всех газет, журналов и кабельных телеканалов страны желание взять у него интервью и посвятить ему специальный выпуск с каким-нибудь зловещим названием вроде «Разум хищника».

— Знаете, что я думаю? — Я постукиваю кончиками пальцев по лежащим передо мной листочкам с записями «сеансов Грэма». — Я думаю, что это попытка направить нас по ложному следу. Я думаю, что где-то на этих страницах есть ложь. Что-то такое, что должно было запутать нас в том случае, если бы мы подобрались к нему слишком близко. Почему бы и нет? Если сотрудники ФБР у вас на хвосте, то почему бы не подкинуть им какую-нибудь писанину, которая уведет их в сторону?

— То есть вопрос заключается в том, где же ложь в этих «сеансах Грэма»? — спрашивает Денни.

— Это очень интересный вопрос. — Букс подходит к нашему столу. — Это нечто такое, над чем ты сможешь поразмыслить, сидя в укромном месте рядом с Мэри Лэйни.

В кафетерии, похоже, становится прохладно, и для Софи и Денни это повод уйти. Букс не садится за стол, а потому я решаю встать и оказываюсь напротив него.

— Ты уезжаешь завтра, — говорит Букс. — Денни, кстати, поедет с тобой.

— Хорошо. Замечательно. Я буду продолжать свои исследования и присылать тебе письма по электронной почте или же звонить по телефону…