Беглец - Дубов Николай Иванович - Страница 13

Юрка стал на четвереньки, с трудом оторвал руки от земли, но голова закружилась, он остался на коленях и даже сел на пятки. Немножко передохнув, потянул велосипед к себе - он думал, что папка тоже разбился и потому не может встать. Папка неожиданно легко поднялся.

- Вот сволочь! - сказал он и пнул башмаком в седло велосипеда.

По дороге, западая на ухабах, полосуя темноту Снопами света, продребезжал грузовик. Свет скользнул по обочине, телеграфному столбу, лежащему велосипеду. Пробитая покрышка слетела, обод был вогнут, несколько спиц выскочило из гнезд и торчало в разные стороны. Юрку охватило такое отчаяние, что он забыл об ушибе.

- Ну, я говорил! Я говорил... - закричал он. - Как я теперь в школу буду?..

Папка стоял покачиваясь и молчал. Потом отмахнулся.

- Ер-рунда! Починим...

- Да, починишь ты, как же! А деньги? - заныл Юрка. От крика боль снова стегнула по разбитому надбровью.

- Ха, деньги! Я теперь, знаешь что... - забормотал папка. - Ты только подожди немножко. Я скоро всем докажу... А эту дрянь и чинить не буду. Куплю тебе новый. Понимаешь?.. Чего этот утиль ремонтировать?.. А то и вовсе - на кой такое дерьмо покупать? Я тебе мотоцикл куплю. Видал красные такие, чешские?.. "Ява" называется... Я скоро, сам увидишь...

Юрка молча всхлипывал. Он не верил ни в мотоцикл, ни в новый велосипед. И даже в починку. Денег не было и не будет. Папка просто врал и выдумывал. И теперь уже всегда, даже в хорошую погоду, придется топать в Ломовку пешком.

Редкие жиденькие огоньки в домах Ломовки мерцали по ту сторону дороги.

Папка тоже посмотрел туда.

- Ну ладно, хватит, - сказал он, - иди домой, я пошел.

- Куда?

- Зайду до кума. У меня к нему дело. Понимаешь? Поговорить надо...

По тому, как долго он объяснял, будто оправдывался, Юрка понял, что никакого дела нет, просто он еще не наговорился, не хочет идти домой, а пойдет мыкаться по деревне, искать знакомых, опять будет врать, будто Виталий Сергеевич хвалил его картины, выдумывать про московского художника, свою будущую жизнь, и все будут видеть, что он пьяный, понимать, что он врет и хвастает, будут ухмыляться и переглядываться, а может, и прямо в глаза смеяться над ним.

- Не ходи, папка! Не надо!

- Еще чего? Сказано тебе - иди домой!

- Папка, не ходи!

Юрка ухватил отца за рукав, но тот вырвался и замахнулся на него.

- Иди, а то как дам...

Папка пошел к дороге, спускаясь в кювет, оступился и упал. Юрка хотел побежать к нему, но увидел, что он уже поднялся, пересек кювет, снова упал, на четвереньках выбрался из кювета на дорогу. Идущая от переправы машина осветила его, он постоял, покачиваясь, перешел дорогу, и тут же по ней пронеслась машина. Свет фар ударил Юрке в глаза, он зажмурился, потом долго ждал, пока глаза привыкнут к темноте, пытался рассмотреть силуэт папки, но по ту сторону дороги лишь тускло светились далекие огоньки Ломовки.

- Папка! Пойдем домой! - закричал Юрка в темноту.

Ему никто не ответил.

Юрка нагнулся над велосипедом, в надбровье ударила резкая боль. Кровь уже не текла, присохла коркой на щеке. На месте ушиба вспухла здоровенная шишка, в ней все время саднило и дергало, а как он только наклонял голову, отдавало пронзительной болью. Опухоль расползлась вниз, захватила веко, и левый глаз еле-еле открывался.

Юрка поставил велосипед на колеса. Куда там ехать - его нельзя было и катить, пришлось тащить силком. Переднее колесо припадало на вмятину, погнутые спицы цепляли вилку, трещали и тренькали.

Напрягая силы, Юрка толкал велосипед, который вдруг стал тяжелым и непослушным. Огоньки Ломовки остались слева, позади, справа за жидкими придорожными кустами темнел колхозный виноградник. Он скоро кончится, за ним ячменное поле, потом кукуруза, и только тогда станет виден дом. Еще далеко... Юрка вдруг почувствовал слабость и тошноту, оперся о велосипед и наклонился. Голова закружилась еще больше, его вырвало. Ноги стали ватными, руки, лицо и даже живот вспотели. Велосипед упал на грунтовку, Юрка шагнул в сторону и лег на колючую пропыленную траву обочины. Звезды дрогнули, все разом поплыли в сторону, по кругу. Его опять вырвало, но желудок был уже пустой, Юрка долго сплевывал и никак не мог сплюнуть горькую тягучую слюну. Боясь, что звезды снова поплывут и его снова затошнит, если он будет смотреть вверх, Юрка закрыл глаза. По дороге прогрохотал грузовик. "Если какой-нибудь пройдет по грунтовке, велосипеду хана - доломает", - подумал Юрка, но не пошевелился. Прошел еще грузовик и еще. Каждый раз Юрку обдавало пылью - уже поднимался береговой бриз, пыль несло к грунтовке и дальше, через ячменное поле к морю.

От ветра стало легче. Юрка поднялся, поставил велосипед на колеса и потащил его к дому. Его все еще мутило, но уже не так сильно, только разболелась голова, в ранке дергало и саднило. И хотелось есть. Но как только он подумал про еду, его снова начало тошнить, и он старался о ней больше не думать. Так плохо ему еще никогда не было. Будь ему хоть чуточку лучше, он бы, наверно, заплакал, и стало бы легче, но сейчас он почему-то плакать не мог, и легче не становилось, а только все сильнее и сильнее разгоралась злость. Зачем и за что ему так? Зачем папка поехал в ГрОховку, совсем упился и поломал велосипед, и самому ему хоть бы что, а вот он, Юрка, разбился? И зачем мамка послала его в Гроховку? Будто не знала, что отец его не послушается? А ее он слушается? И почему он, Юрка, должен с разбитой головой тащить этот велосипед, хотя это уже не велосипед, а утиль, чинить его не станут, потому что денег нет, и он будет валяться, пока не превратится в ржавый, ни на что не годный хлам, что валяется у них за оградой. Бросить его, и все, пускай переедет грузовик или подбирает кто хочет...

Но он не бросал, а, сцепив зубы, толкал и толкал велосипед вперед.

У Федора и Нюшки было уже темно, у деда окошко еще светилось, но дверь была заперта. Юрка обогнул дом. Их дверь была распахнута настежь, на крыльцо падал свет лампы. Не успел Юрка прислонить велосипед к крыльцу, как выбежала мать и закричала:

- Где? Где он?

- В Ломовку ушел.

- А ты? Тебя я зачем посылала? - Она увидела разбитый велосипед и закричала еще громче: - Поломал?! Ах ты паршивец! - не размахиваясь, коротко и резко, она ударила его по правой скуле.