Просьба Азазеля - Орловский Гай - Страница 7

Михаил сказал с великим отвращением:

– Это еще хуже!.. Я понимаю, человек слаб и может поддаться зову плоти, но затем должен быть полон стыда, раскаяния и отвращения к себе за такое падение…

– Да брось, – сказал Азазель. – Как будто у него дел больше нет. Работать надо, а не!.. Сейчас поддаться зову плоти совсем не стыд и не преступление, а мелкая физиологическая необходимость, вызванная некими процессами в организме. Настолько мелкая, что ей совсем не придают значения, что так хорошо для мира и прогресса в технологической сфере.

– Почему в этой… сфере?

– Самая важная, – ответил Азазель. – Потом как-нибудь объясню, а сейчас нам нужно выпить еще и снять баб.

– Ни за что, – отрезал Михаил.

Он повернулся спиной к женщинам, но не помогло, через пару минут с другой стороны подошли две молодые и яркие, как тропические бабочки, роскошные, на Михаила пахнуло волной изысканных духов.

– Мальчики, – прощебетала одна, – не хотите купить дамам по коктейлю?… Нет? Ну тогда мы вам купим.

– Но за это изнасилуем, – пообещала ее подруга, с виду совсем юная и ярко накрашенная. – Но так… понемножку. Вы же слабенькие.

Михаил молча встал и направился к выходу. Азазель сказал со вздохом:

– Ревнует… но как-нибудь в другой раз, обещаю.

Он догнал Михаила уже на улице, автомобиль ожил, мигнул фарами и, подкатив ближе, распахнул обе дверцы.

Глава 5

В квартире Азазеля Михаил с порога окинул взглядом просторные апартаменты, только сейчас обращая на нее внимание, раз уж придется здесь дождаться конца недели.

Воздух свежий и чистый, в отличие от уличного, идет со стороны странного блестящего ящика на стене. Из этой комнаты, что явно служит прихожей, ведут арочные проходы без дверей сразу в три стороны, кухня угадывается слева, а дальше комнаты то ли для отдыха, то ли, зная Азазеля, для развратных и порочных утех, таких привычных демонам и всему их нечистому миру.

Азазель прошелся по комнате, у дальней стены красиво повернулся к Михаилу с раскинутыми руками.

– Обстановка? Да, неплохо устроился. Несколько комнат, студия наверху, есть бильярдная и спортивный зал… Что так смотришь?… Теперь если нет спортивного зала, то ты как бы вне круга уважаемых людей. Раньше обязательным атрибутом была богатая личная библиотека, потом бильярдная, а теперь вот спортивный зал с машиной Смита и его же скамьей, набором разборных гантелей, и олимпийская штанга. Конечно, пара штанг с W-образным грифом, надо быть в тренде.

Михаил скользнул взглядом по всему этому суетному миру без интереса, подошел к одиноким книжным полкам. К его удивлению, большинство книг по богословию, теологии, ежегодники Папской Академии наук, труды отцов церкви. Все изданы очень богато, в кожаных переплетах, золотое тиснение, на некоторых и вовсе серебряные застежки и замочки.

– Есть инкунабулы, – похвастал Азазель. – Нет-нет, ценю не за древность, там поменьше искажений и полного вранья, так характерного для каждого следующего издания. Религия всегда была политикой, а когда церкви начали ускользать из-под черных крыльев Ватикана, то у них вообще пошли свои объяснения всему на свете.

Михаил поинтересовался с иронией:

– Что же ты так под старину? Сейчас, насколько я заметил, мир весь из отвратительного… как его, пластика?… и блестящего металла.

Азазель развел руками.

– Многие люди свои квартиры обставляют примерно так, как у меня. Это успокаивает. В старине все понятно, там заботливая бабушка с пирожками, а современность пугает неизвестностью… Но на самом деле у меня хай-тек везде, а старина – лишь видимость. Шкурка. Мы, действительно состоятельные люди, не выставляем хай-тек напоказ.

В комнату вкатилась металлическая полусфера в диаметре с сиденье стула, покрутилась вокруг ног Михаила, пройдясь щеточкой по его ботинкам, и унеслась в другую комнату.

– Пылесос, – пояснил Азазель, – заодно и сторож. Садись вон там, кресло мягкое, стол близко. Можешь забросить на него ноги, ангелы все наглые.

Михаил нахмурился, но кресло, на которое указал Азазель, действительно в самом стратегически важном месте, откуда и обзор лучше, и стол рядом.

– Вино, – сказал Азазель, едва Михаил с осторожностью опустился в кресло, – коньяк, ром, виски, коктейли… кофе?

– А чай? – спросил Михаил.

Азазель изумился.

– Ты пьешь чай?

– Нет, – ответил Михаил, – но уже слышал, что кофе и чай что-то близкое.

– Ничего подобного, – отрезал Азазель. – Кофе – это кофе! Его пьют настоящие демонические демоны, а чай… даже и не знаю. Ангелочки, наверное?

– Значит, чая у тебя нет?

– И в помине!

Михаил сказал равнодушно:

– Тогда все равно. А соки есть?

– Яблочный устроит? – спросил Азазель. – Прекрасно. А еще пирожные у меня поистине ангельские. Нежнейшие, воздушные, лакомейшие… Хотя можно забросить в желудки что-то и понадежнее. А то ты еще не знаешь, что людям нужно есть… а то и жрать…

Михаил буркнул:

– Чувствую. И как ты живешь в таком?

– Уже которую тысячу лет, – сообщил Азазель хвастливо. – И все больше нравится.

– Позор, – сказал Михаил твердо.

Азазель повернулся в сторону кухни.

– Сири, приготовь нам… два ломтя телятины, если мой гость ест мясо, а то вдруг он презренный веган, хотя с такой мускулатурой, гм… Михаил, как насчет мяса?… Могу рыбу, в холодильнике две цельных горбуши… рассказать тебе, что такое холодильник?… а про горбуш?… могу яичницу, получена без крови животного…

Михаил отмахнулся.

– Здесь, на земле я по людским законам.

– Прекрасно, – сказал бодро Азазель, – попируем!.. Сири, да открой наконец окна!.. Люблю вид на город в ночи…

Шторы, отодвигаемые незримыми руками, поехали в стороны. Михаил ощутил холод по всему телу, за окном нечто ужасающее: не дома, а поставленные стоймя друг на друга светящиеся пчелиные соты, высокие настолько, что не сосчитать этажи, и только верхушки делают их разными, где-то плоские, но чаще с острыми шпилями, грозящими небу.

Далеко-далеко внизу светящиеся линии дорог, удивительно прямые, хотя теперь понятно, почему: колесницы этого века носятся с такой скоростью, что на поворотах просто вылетят за обочину.

А небо абсолютно черное, звезды совсем редкие, даже луна висит бледная, наполовину скрытая нечистым воздухом большого города.

– Мерзко, – произнес он и отвернулся, – лучше шторы задернуть и никогда не раздвигать.

– Сири, – велел Азазель, – задерни окна, а то у меня гость больно нервный и пугливый, как тамбовский заяц.

– Но-но, – сказал Михаил. – Полегче. Мне просто неприятна эта мерзость. Для тебя, понимаю, это не мерзость, ты и хотел быть среди людей и человеков.

– Это любимое творение Господа, – сказал Азазель елейным голосом. – Но ты, конечно, против Творца?

Михаил нахмурился.

– Он знает, кто за, а кто против, так что зубы не заговаривай.

Он отошел от окна подальше и сел к нему спиной на просторный и длинный диван из темно-красной кожи.

Азазель открыл дверцу шкафчика на кухне, оттуда мощно пахнуло жареным мясом и специями. Михаил сглотнул слюну, тело напоминает, что его нужно кормить, уже нацелилось хватать, жевать, проглатывать, человек такой же хищник, как и те, которых пожирает.

На кухне замигали огоньки, мелодичный голос доложил, что готов и пирог, но Азазель буркнул:

– Подержи пока, не давай остыть.

С подносом в руках он подошел к столику у дивана, Михаил приподнялся и помог переставить на столешницу из толстого стекла две большие тарелки и две поменьше. На больших исходят одуряющими ароматами блестящие от горячего сока жареные тушки крупных птиц, а на меньших высятся горки шариков из запеченного мяса в подрумяненном тесте.

– Начали, – велел Азазель и, взяв тушку жареной птицы, разорвал пополам.

Облачко пара охватило Михаила, он не успел глазом моргнуть, как его руки уже ухватили ту, что на его блюде, и, выдрав толстую культяпку, поднесли ко рту.